«Стой!» Завязался бой. Коробицьтн один, а их четверо. В ногу Коробицына ранили — воюет. В другую ногу ранили — воюет. В живот ранили — воюет. Вот какой был наш земляк Коробицын. В неравном бою Коробицын погиб, но не пустил врага на нашу землю. О храбром пограничнике командование доложило Центральному Комитету нашей партии. А в Центральном Комитете спросили: «Откуда родом такой богатырь?» — «Вологодский», — ответили… Давно это было. В 1927 году это было. С тех пор погранзастава на этой границе носит имя комсомольца-пограничника Андрея Коробицына, а наших вологжан в погранвойска призывают. В Отечественную войну фашисты даже мраморную доску на заставе с именем отважного пограничника расстреляли. Даже мёртвый комсомолец Коробицын был страшен для них, — закончил свой рассказ Харитоша. III Над полями на невидимых пружинках повисли жаворонки и, то подымаясь ввысь, то опускаясь до земли, огласили звоном серебряных колокольчиков всю округу. На реке белой, широкой, извилистой лентой лежал туман, а над болотом, не доходя реки, тучка дождевая повисла, ухватившись за кусты ольшаника. Повисла и не знает, что делать: то ли дождём изойти, то ли плыть дальше. На болоте задорно, весело, с какой-то птичьей удалью, прокричали журавли: «Кур-лы! Кур-лы!» Тучка вздрогнула, покачнулась и поплыла навстречу выходящему из-за леса солнышку, искрясь цветами радуги… и открылось болото. — Журавли! — таинственно, негромко крикнул Харитоша ребятам. — Журавли танцуют! Ложись! На сухом островке, покрытом жухлым прошлогодним белоусом, ребята увидели стаю журавлей. Густой краснотал, разросшийся по краю болота, надёжно скрыл следопытов от зорких глаз осторожных птиц. Даже журавль-часовой, расхаживающий поодаль стаи, тревожно озирающийся по сторонам, не приметил их. Птицы, радуясь окончанию многотысячного перелёта, радуясь весне, радуясь родине, кружили в традиционном прощальном танце. Журавли то отходили от центра круга, высоко подымая длинные, тонкие ноги, взмахивая огромными чёрными крыльями, с высоко поднятыми головами на длинных желтоватых шеях, то сходились к центру, вплотную прижавшись друг к другу, с весёлым гортанным наперебой криком «Кур-лы! Кур-лы! Кур-лы!». Опять расходились. В кругу появилась пара: журавль с журавлихой. Обнявшись крыльями, они важно обходили круг, потом пускались вперегонки, приседали, падали, распростёрши крылья. Наконец, прижавшись плотно друг к другу и скрестив шеи, кричали: «Кур-лы! Кур-лы!» И вся стая хлопала крыльями и неистово вторила: «Кур-лы! Кур-лы! Кур-лы!» Натанцевавшись на земле, птицы взмыли в воздух. Журавль-часовой тоже поднялся за стаей. Над болотом, над рекой, над полем журавли долго водили хоровод под несмолкаемый прощальный крик: «Кур-кур-лы! Кур-кур-лы!» — до осени, до осени, а потом, разбившись на пары, полетели в разные стороны искать укромные места, вить гнёзда, нести яйца, выводить журавлят. — Вот это да! — нарушил молчание Харитоша. — Н-настоящий балет, — стуча зубами, подымаясь из лужи, заключил Сила. По команде «ложись!» он плюхнулся в воду да так и лежал в воде, пока танцевали журавли. — На границе и не такое может быть, может, сутки придётся лежать в воде, и потом — приказ командира, — ответил Сила на смех и улюлюканье ребят. — Молодец, Андрей! — сказал серьёзно Харитон Четвёртый. — От лица службы объявляю благодарность. — Служу Советскому Союзу! — так же серьёзно отрапортовал Андрей. — За мной, в поиск! Глава шестая I У скворечни скворцы. Поют. На берёзах грачи. Хлопочут. В небе жаворонки. Заливаются. На межах, в канавах трава пробивается. На пригорках точёными столбиками с коричневыми суставами полевой хвощ выкинулся. Земля прогрелась. Пахарей ждёт. На деревне людно. У гаражей шумно. Мужики да бабы приоделись. Парни да девки понарядились. Солнышко глянуло — улыбается. Председатель колхоза гвардии старшина в синем комбинезоне, в танкистской фуражке со звёздочкой. Орденские планки на груди — радугой. Трактористы тоже в синих комбинезонах, в зелёных набекрень фуражках пограничников с красными звёздочками. На груди значки комсомольские рубином горят. Возле машин — что петухи. Перед девчатами куражатся — зубы скалят… Тракторы в ряд. Машины в ряд. — По ма-ши-нам! За-во-ди! — команда председателя. Что на рысаков, вскочили парни на тракторы. Тронулись. Моторы гудят. Гусеницы о камни лязгают… На переднем тракторе за рулём сам председатель колхоза. За ним трактористы — ученики председателя, бывшие пограничники, теперь знатные хлеборобы колхоза — Ефим Солдатов, Иван Петухов, Павел Хомутов — молодые здоровые парни. За тракторами — машины, гружённые семенами, удобрениями. Колонна идёт на поле Заречное. Землю пахать. Хлеб сеять. За колонной ребята шагают. С шестого по десятый класс — тоже все в поле. Каждому работа найдётся. Так решило правление колхоза. Кто прицепщиком, кто заправщиком, кто в походной мастерской слесарному делу учится. Посевная не год тянется — неделю. Учёбе впрок. Здоровью впрок. Хлеб слаще, коль земле лишний раз поклонился. Любого десятиклассника в «Вешних водах» на любой трактор сади — борозды не испортит. С любым конём справится — силы да ловкости не занимать. — Орлы! — сказал Ковча, глядя вслед пахарям. И, подпираясь рябиновым батогом, поплёлся в деревню, долго стоял с непокрытой головой у обелиска, где среди сотни имён односельчан были и имена его трёх сыновей, лёгших костьми под Ленинградом… II Ожило, загудело поле Заречное… Глава седьмая I — След, — сказал Востроглаз, глядя на клетчатую вмятину на полосе. — След, — подтвердил командир отряда, — но это, скорее всего, след от берестяной корзины, но не от ноги человека. Такой большой ноги нет ни у одного даже вологодского богатыря. — Если бы этот след оставил человек, я бы слышал его шаги у себя в доме, как бы крепко ни спал, — заявил Тонкослух.