— Вот приказ! — закричала сотня дерзких голосов. Он с изумлением взял его, окинул быстрым взглядом и очень громко произнес: — Люди, подписавшие этот приказ, являются истинными палачами Корнеля де Витта. Что касается меня, то я скорее дал бы отрубить себе обе руки, чем согласиться написать хоть одну букву этого гнусного приказа. И, оттолкнув эфесом шпаги человека, который хотел у него взять обратно приказ, он сказал: — Одну минуту, бумага эта не пустячная, и я должен ее сохранить. Он сложил приказ и бережно положил его в карман своего камзола. Затем, повернувшись к отряду, скомандовал: — Кавалеристы Тилли, направо, марш! И совсем не громко, но все же так, что слова его были отчетливо слышны, — произнес: — А теперь, убийцы, делайте свое дело. Бешеный вопль ярой ненависти и дикой радости, клокотавший на Бюйтенгофской площади, провожал кавалерию. Кавалеристы отъезжали медленно. Граф оставался сзади, до последнего момента сдерживая оголтелую толпу, которая постепенно двигалась вперед, вслед за его лошадью. Как видите, Ян де Витт не преувеличивал опасности положения, когда он помогал брату подняться и торопил его покинуть тюрьму. И вот Корнель, опираясь на руку бывшего великого пенсионария, спускался по лестнице во двор. Внизу он увидел красавицу Розу, она вся дрожала от волнения. — О господин Ян, — сказала она, — какая беда! — Что случилось, дитя мое? — спросил де Витт. — Говорят, что они направились в ратушу требовать там приказа господину Тилли очистить площадь. — О-о, — заметил Ян, — это правда, дитя мое, если кавалеристы удалятся, то для нас создастся действительно скверное положение. — Если бы вы разрешили дать вам совет, — сказала девушка, трепеща от волнения. — Говори, дитя мое. — Вот что, господин Ян, я на вашем месте не выходила бы главной улицей. — Почему же, раз кавалеристы Тилли находятся еще на своем посту? — Да, до тех пор, пока этот приказ не будет отменен, они обязаны оставаться у тюрьмы. — Безусловно. — А есть у вас приказ, чтобы Тилли сопровождал вас за городскую черту? — Нет. — Ну, вот видите, как только вы минуете первых кавалеристов, вы попадете в руки толпы. — Ну а гражданская милиция? — О, она-то больше всего и беснуется. — Как же быть? — На вашем месте, — продолжала застенчиво девушка, — я вышла бы через потайной ход. Он ведет на безлюдную улочку; вся же толпа находится на большой улице, ожидая у главных ворот; оттуда я бы пробралась к заставе, через которую вы хотите выехать. — Но брат не сможет дойти, — сказал Ян. — Я попытаюсь, — ответил с твердостью Корнель. — Но разве у вас нет здесь кареты? — спросила девушка. — Карета там, у главного входа. — Нет, — ответила девушка, — я решила, что ваш кучер преданный вам человек, и велела ему ждать вас у потайного выхода. Братья с умилением переглянулись, и оба их взгляда, преисполненные величайшей благодарности, устремились на девушку. — Теперь, — сказал великий пенсионарий, — еще вопрос, согласится ли Грифус открыть нам эту дверь. — О нет, он никогда не согласится на это, — сказала Роза. — Как же быть? — Я предвидела его отказ и, пока он разговаривал через тюремное окно с одним из кавалеристов, вытащила из связки ключ. — И этот ключ у тебя? — Вот он, господин Ян. — Дитя мое, — сказал Корнель, — я ничего не могу тебе дать в награду за оказываемую мне услугу, кроме Библии, которую ты найдешь в моей камере: это последний дар честного человека; я надеюсь, он принесет тебе счастье. — Спасибо, господин Корнель, я никогда с ней не расстанусь, — сказала девушка. Потом с улыбкой добавила про себя: — Какое несчастье, что я не умею читать! — Крики усиливаются, дитя мое, и я думаю, что нам нельзя терять ни минуты, — сказал Ян. — Идемте же, — и прелестная фрисландка внутренним коридором повела обоих братьев в другой конец тюрьмы. В сопровождении Розы они спустились по лестнице, ступенек в двенадцать, пересекли маленький дворик с зубчатыми стенами и, открыв ворота под каменным сводом, вышли на пустынную улицу по другую сторону тюрьмы, где их ожидала карета со спущенной подножкой. — Скорее, скорее, господа! — кричал испуганный кучер. — Вы слышите, как они кричат? Усадив Корнеля в карету первым, Ян повернулся к девушке. — Прощай, мое дитя, — сказал он, — все наши слова могли бы только в очень слабой степени выразить нашу благодарность. Надеюсь, что сам Бог вспомнит о том, что ты спасла жизнь двух человек. Роза почтительно поцеловала протянутую ей великим пенсионарием руку. — Скорее, скорее, — сказала она, — они, кажется, уже выламывают ворота. Ян быстро вскочил в карету и крикнул кучеру: — В Толь-Гек! Через эту заставу дорога вела в маленький порт Схвенинген, где братьев ожидало небольшое судно. Две сильных фламандских лошади галопом подхватили карету, унося в ней обоих беглецов. Роза следила за ними, пока они не завернули за угол. Затем она вернулась, заперла за собой дверь и бросила ключ в колодец. Шум, заставивший Розу предположить, что народ взламывает ворота, действительно производила толпа, которая, добившись, чтобы отряд Тилли удалился с площади, ринулась к тюремным воротам. Хотя тюремщик Грифус, надо ему отдать справедливость, упорно отказывался открыть тюремные ворота, все же ясно было, что, несмотря на свою прочность, они недолго устоят перед напором толпы. В то время как побледневший от страха Грифус размышлял, не лучше ли открыть ворота, чем дать их выломать, он почувствовал, как кто-то осторожно дернул его за платье. Он обернулся и увидел Розу. — Ты слышишь, как они беснуются? — сказал он. — Я так хорошо их слышу, отец, что на вашем месте… — Ты открыла бы? Ведь так? — Нет, я дала бы им взломать ворота. — Но ведь тогда они убьют меня! — Конечно, если они вас увидят.