ЧТО С ВАМИ, ТОВАРИЩ? Прошло неопределенное время, не то час, не то пять минут. Летчик лежал, не двигаясь. Снова шаги… ближе… ближе… Послышалось заглушенное восклицание, кто–то подбежал к нему. — Ох, да никак это товарищ Афанасьев!.. — Говоривший осторожно повернул голову комиссара. — Жив, пробормотал он… — Что с вами, товарищ, вам дурно?.. Товарищ Афанасьев! Товарищ Афанасьев! Афанасьев усилием воли стряхнул с себя мучительное оцепенение, с трудом поднял голову, открыл глаза и зажмурился от ужаса. Над ним склонилось страшное в весенней ночи, изуродованное лицо, даже не лицо, а один сплошной багровый шрам. Два испуганные глаза без ресниц, под вывороченными веками, смотрели на него… — Я Козлов, товарищ комиссар. Козлов из ВБА. В голове Афанасьева, точно бомба, разорвалось воспоминание: — Да, да… помню… Козлов… Вы сегодня выступали на конкурсе… Черный паук… Почему черный паук?.. Ох, как трещит башка… У меня бред… Не обращайте внимания… Помогите мне встать. Так. Удивительно, как я вас не узнал сразу!.. Теперь мне легче. Спасибо, товарищ, я дойду сам… Мне вон в тот домик, к Тришатному. В нескольких шагах от них, между стволами лип, как желтые глаза, светились квадраты окон. В одном из них гостеприимно мигала лампа, и ровным синим пламенем горел примус. — Что же случилось, товарищ Афанасьев? Вам было дурно? — Какой–то хулиган ударил меня по голове, да голова у меня крепкая, а то бы — тю!.. — Понять не могу, почему. Он не докончил, крепко сжал губы, подумал и сказал про себя: — Кто… кто вы такой?.. — Как вы себя чувствуете, товарищ Афанасьев? — Скажите сначала, кто вы? Я вас не знаю. — Конечно, бред. Ну, конечно! — Послушайте, Козлов, вы ничего не слыхали? — Мне показалось, что кто–то бежал в том направлении. — А крика вы не слышали? — Нет, — с недоумением ответил курсант, — крика никакого не слыхал. — Ну, конечно… конечно… У меня, знаете ли, припадок малярии, я брежу. Нужно шагать. Прощайте, товарищ, спасибо вам. — Прощайте, товарищ Афанасьев. ИОСИФ ПАЙОНК ИЗ МИНСКА Полыхнула зарница, осветив зеленую калитку. Военлет Афанасьев скрылся в палисаднике. После ослепительной вспышки стало еще темнее. Козлов провел рукой по лицу, вдохнул, потом нагнулся и, чиркнув зажигалкой, стал исследовать место нападения. Из–под его ног выскочила кошка, и бесшумно, как нетопырь, скользнула в темноту. Он шарил по земле в поисках каких–нибудь следов, оставленных нападавшим. Огонек зажигалки бессильно боролся с быстро густеющей тьмой. Ночь сомкнулась над Москвой, прикрыв тучами усталое небо. Вдруг чей–то голос раздался над ухом Козлова. — Слава богу! Я думал, здесь кого–то раздевают! Издали слышу крик, потом взволнованные голоса!.. В чем дело, товарищ? Козлов вздрогнул. Зажигалка, мигнув, потухла. Темнота ослепила его. Он ответил, вглядываясь в неясную фигуру стоявшего перед ним человека. — Какой–то хулиган напал на комиссара ВВА, товарища Афанасьева. Но он уже оправился и пошел к своему племяннику, Тришатному. Должно быть, уже спит. — Как, Афанасьев? Знаменитый летчик? Вот так штука! А я только сегодня хотел с ним говорить. Так он сейчас не у себя дома? Удивленный настойчивыми расспросами незнакомца, Козлов осветил его неверным огоньком зажигалки. Перед ним стоял маленький невзрачный человечек в потрепанном дождевике, с круглыми роговыми очками на беспомощном птичьем носу. Человечек вздрогнул при виде обезображенного лица Козлова, но как будто узнав курсанта, обрадованно и суетливо заговорил: — Товарищ Козлов, кажется? Герой гражданской войны! О, я вас знаю! Я счастлив познакомиться с вами. Козлов почувствовал раздражение против этого назойливого субъекта. — А вы кто такой? — спросил он сухо. —Я? Я — Пайонк, Осип Пайонк к вашим услугам, сотрудник Минской газеты… Пожалуйста… вот мое удостоверение личности… вот. — Он вытащил бурый бумажник и стал рыться в нем лихорадочно дрожащими пальцами, роняя какие–то бумажки на землю. — Не надо мне ваших документов, гражданин, — ворчливым тоном сказал Козлов. — Я не милиционер. Подбирайте ваши бумажки и катитесь дальше. Не мешайте мне. — Я сейчас… сейчас… — заволновался Осип Пайонк, сотрудник Минской газеты. — Он торопливо шарил по земле, подбирая бумаги и испуганно поглядывая на Козлова. Курсанту стало стыдно своего резкого тона. — Идите, идите, — сказал он уже мягче. — Вы мне тут все дело испортите! Журналист зашуршал бумажником, вздохнул и ушел, пригибаясь к земле, как побитая собака. —А, черт, — выругался Козлов. — Теперь тут ничего не разберешь! Вся земля истоптана! ВХОДИ, ДЯДЯ. Подойдя к крыльцу, Афанасьев столкнулся с племянником. Он прерывисто дышал и зябко кутался в резиновый <плащ>. — Ты это откуда? — странным голосом спросил военлет. — А, дяденька!.. Да вот, мотоциклетку чинил… В сарае холодно, сыро, боюсь, как бы не простудиться. —Наташа дома? —Дома. Входи, дядя! Тон его был не очень любезен, но Афанасьев с блаженством погрузился в раскрывшуюся ему навстречу теплую, светлую тишину. ГЛАВА II. КТО СТРЕЛЯЛ? ЗМЕИНЫЙ ШИП. — Побольше лимону, дядя Володя… Пожалуйста, пей и не разговаривай. — Славная у меня племянница, — умиленно подумал, допивая четвертый стакан чая, Афанасьев. Припадок пошел на убыль. Теперь он согрелся, и больше всего на свете хотел спать. Николай Иванович раздраженно ходил из угла в угол, глотая язвительные слова, срывающиеся с его губ. — В толк не возьму, — сказал Афанасьев, — кому это вздумалось меня по темечку тюкнуть. Вероятно, простое хулиганство… Милое наследие прошлого. Николай Иванович не выдержал: