— От чего она умирает, Пьер? — спросила она. — От разбитого сердца! — бешеным голосом крикнул тот. — Когда я пришел к ней, она тотчас же отправила меня перехватить гонца, с которым она послала это письмо Давиду. Она раскаялась в свое поступке тотчас же после того, как гонец ушел. Анна — чудная девушка, вот что! А вы… — Мне очень жаль, Пьер, — с ласковой улыбкой ответила Нанси. — Но им не следовало заглядывать ко мне в окна. К тому же, каким образом Анна узнала, что это был именно Давид? — Потому что она видела его с вами, когда вы стояли в обществе капитана Талона и его друзей. — О! И тогда Биго, конечно, остановился или, возможно, даже повернул назад, чтобы посмотреть, не случится ли что-нибудь интересное. — Этого я не знаю. Она даже не позволила мне остаться достаточно времени, чтобы я мог толком все узнать. Она хочет скорее видеть Давида. Где его шапка? — Но он еще не ужинал, Пьер, — запротестовала Нанси. — И, помимо того, я хочу познакомить его с моим отцом, который через полчаса будет, наверное, здесь. Что же касается Анны, то пусть она немножечко поплачет, — это ей принесет пользу: слезы, я заметила, ей очень к лицу. * * * Нанси, ласково улыбаясь, глядела на Пьера Ганьона, который чувствовал, что горло его конвульсивно сжимается. Не обращая на него внимания, девушка повернулась к Давиду и взяла его холодные пальцы в свои теплые руки. — Вы очень спешите, Давид? Вы хотите скорее увидеть Анну, не правда ли? — Да, — ответил юноша. — Я должен спешить. — И у вас не останется злого чувства против меня? В глазах Нанси светился лукавый огонек, которого не видел Пьер Ганьон. — Вы — мой лучший друг, — ответил Давид. — Я только жалею… В глазах Нанси выразилось еще больше нежности, когда она убедилась, что ее гость не решается закончить фразу. Что же касается Пьера, то она, казалось, совершенно забыла про него. — Настанет день, Давид, когда вы не будете жалеть — ни о том, что поцеловали меня, ни о том, что Анна увидела нас в окне. В скором времени вы сами признаетесь мне, что рады этому. А пока что я хочу, чтобы вы безгранично верили мне, и помните также, что я сказала вам сущую правду: до сих пор я никогда так не целовала ни одного мужчину — кроме одного. Было очевидно, что последние два слова предназначались главным образом для ушей Пьера Ганьона. — И эти два поцелуя, Давид, я не взяла бы назад, если бы даже могла. — Нанси круто повернулась и воскликнула: — Милый Пьер! Не обращая внимания на ярость, светившуюся в глазах последнего, она снова поднялась на цыпочки и быстро поцеловала его. В следующее мгновение она уже исчезла за дверью, и молодые люди услышали, что она беспечно поет какую-то песенку. — Черт меня возьми! — сорвалось с уст Пьера Ганьона, и после этого вплоть до дома Анжелы Рошмонтье он не произнес ни одного слова. Когда они подошли к дому Рошмонтье, Пьер сказал: — Теперь я покину тебя, Давид. И когда ты освободишься, Анжела пошлет кого-нибудь из слуг, чтобы указать тебе, где я живу. И, даже не попрощавшись со своим другом, Пьер Ганьон повернул назад и скрылся. Анжела Рошмонтье сама открыла дверь Давиду и сказала: — Я очень рада, что вы пришли. Я не знаю, что такое случилось с Анной, но, должно быть, что-то страшное. Я очень рада, что моих родителей нет дома, а то не обошлось бы без расспросов. Пройдите в мою спальню — она там. В течение нескольких секунд Давид стоял перед дверью, не решаясь шевельнуться. Наконец он поднял руку и постучал — один раз, второй, третий… Никакого ответа. Только тогда, когда он еще громче постучал в четвертый раз, изнутри послышался звук, походивший на заглушенные рыдания. Юноша тихо открыл дверь и просунул голову и плечи. В комнате горели две свечи. Напротив него у стены стояла кровать, покрытая белоснежным покрывалом, а налево, у другой стены, стоял маленький шелковый диванчик. В середине комнаты красовалось огромное кресло, обитое плюшем, — в нем могли бы свободно поместиться два человека. И на полу перед креслом, положив голову на сиденье, лежала Анна Сен-Дени. Давид Рок услышал ее рыдания, и только он вошел в комнату, как раздался тихий, надорванный голос: — Он пришел, Анжела? — Это не Анжела, Анна, — это я. Девушка вскочила и, словно маленькая фурия, подбежала к нему. — Вы?! — крикнула она. — Вы, здесь? В спальне Анжелы? Как вы смели войти сюда, Давид Рок? — Анжела сама послала меня сюда. — Я не верю вам! — крикнула она. — Анжела не стала бы осквернять своей спальни вашим присутствием! Ужас безнадежности придал духу несчастному молодому человеку, и он тихо произнес: — Я искренне жалею, Анна. Я жалею о том, что все так случилось. Жалею, что я приехал в Квебек, что видел вас ночью вместе с Биго… И жалею о том, что так огорчил вас. — Огорчили меня! — крикнула Анна, отбрасывая назад волосы. — Неужели вы думаете, Давид Рок, что вы могли бы огорчить меня? После того, как я узнала, кто вы такой! О, вы ошибаетесь, мсье! Я не огорчена, это вовсе не то! Она подошла к нему почти вплотную и пылающими глазами посмотрела на него. — Но это унижение! Унижение от сознания, что Нанси Лобиньер добилась того, чего ей хотелось, хотя она все время притворялась, будто все это лишь шутка! А теперь я рада, рада, рада тому, что она это сделала! Она доказала мне, какой вы низкий человек, вопреки всему тому, что я хотела думать о вас. О, это унижение! Оно меня с ума сводит! Что скажет Биго? Что скажут все другие? Как я ненавижу ее! И вас я тоже ненавижу и никогда больше не хочу вас видеть! А потом случилось самое неожиданное. Давиду казалось, что земля разверзлась у него под ногами. Анна кинулась на него с кулаками, и юноша закрыл глаза, дожидаясь, что вот-вот грянет последний удар… Но руки девушки не нанесли удара. Давид Рок почувствовал, что эти самые руки обвили его шею и на груди у него лежит голова Анны; теперь девушка рыдала, уже нисколько не скрывая, что ее сердце разбито. И, к изумлению своему, он услышал: — О, прости меня, Давид! Ради Бога, прости! Нет, нет, нет! Я не ненавижу тебя! Я люблю тебя! И мне ровно никакого дела нет до того, что скажут люди, пока ты мой! Но… Давид, дорогой, если ты действительно любишь Нанси Лобиньер… * * * Давид Рок обрел наконец способность речи, и с уст его полились слова, которых девушка не слыхала никогда раньше. Он и сам не знал, что он такое говорил. Впоследствии он не мог вспомнить ни одной фразы, ни одного слова. Прижавшись лицом к лицу Анны и крепко обняв ее, он без конца целовал ее, и сам плакал вместе с ней и старался объяснить… как он увидел ее ночью с Биго, как горечь закралась ему в сердце и наполнила душу отчаянием, как он нашел утешение в обществе Нанси Лобиньер и, нисколько не колеблясь, поцеловал ее… И Анна Сен-Дени слушала и горячо целовала его. Когда Анжела Рошмонтье подошла к двери, она долго не могла добиться ответа. Ее родители должны с минуты на минуту вернуться домой, сказала она, а потому лучше было бы, если бы Давид ушел. Анна всем телом прильнула к нему. — Обещай мне, Давид, поклянись мне своей честью, что ты никогда больше не будешь целовать эту бесстыдную женщину! И что ты никогда больше не станешь думать о ней. — Да, да, обещаю, Анна, — ответил он и почти выбежал из комнаты. Следом за ним из дома Рошмонтье вышел негр-слуга, чтобы проводить его в дом Пьера Ганьона, который жил неподалеку на улице Святой Урсулы. Лишь пройдя несколько шагов, Давид вдруг вспомнил, что он забыл даже спросить у Анны о том, что главным образом занимало его: куда возил ее ночью интендант. А Анна сама между тем ни словом не обмолвилась об этом. Он постучался в дом Пьера Ганьона, и дверь открыл слуга, проводивший его в огромную гостиную. Стоило лишь взглянуть на эту комнату, чтобы догадаться, что она принадлежит избалованному красавцу Пьеру Ганьону. Во-первых, все стены были увешаны всякого рода пистолетами, до которых Пьер был такой любитель. Кроме того, все в комнате отдавало роскошью и уютом, без которых не мог бы прожить ни одного дня Пьер Ганьон. Последний длинными шагами ходил по комнате, зажав в руке пистолет, и улыбка, с которой он встретил Давида Рока, была скорее зловещей усмешкой, чем приветствием другу. Давид еле узнал в нем того веселого, румяного и славного Пьера Ганьона, которого он знал на реке Ришелье. Не обращая внимания на протянутую руку Давида, Пьер почти вплотную подошел к нему и прошипел: — Так, так, так! Любовник Нанси Лобиньер? Быстро, однако, вы умеете работать — вы, честные воины с реки Ришелье! А мы оставались совершенно слепы ко всему, что происходило у нас под самым носом! Что вы можете сказать в свое оправдание? Я не могу вызвать вас на поединок, Давид Рок, и убить вас — из-за вашей матери. Но, право же, мне следовало бы это сделать ради Анны Сен-Дени! Давид Рок медленно опустил протянутую руку и сказал: — Опомнись, Пьер! Все это ошибка. Я не… — Ошибка! — прервал его Пьер, повышая голос. — Ошибка! Он бешено швырнул пистолет на диван, стоявший в дальнем конце комнаты. — Я боюсь держать этот пистолет в руках, в противном случае я выпущу, кажется, в вас пулю, которой он заряжен! Ошибка! Уж не ошибка ли, что ты целовал Нанси Лобиньер? Уж не в том ли ошибка, что ты позволил себе такую низость по отношению к твоему другу! А она!.. Она только одного целовала так, кроме вас, мсье Рок! Слыхали вы, что она сказала? Два любовника — и ты последний из них! — Пьер! — крикнул Давид, лицо которого побелело как мел. Быстрым движением руки он схватил его за плечи. — Пьер, ты лжешь! Он с силой отбросил его от себя шага на три, а потом скрестил руки на груди по манере индейцев и снова произнес: — Ты лжешь! Пьер Ганьон с разинутым ртом глядел на своего друга. Он стиснул зубы, и глаза его превратились в две щелки, из которых, казалось, струится огонь. Голосом, холодным как лед, он ответил: