— Из какого оружия стрелять — все равно. Будешь цель ВИДЕТЬ, из любого попадешь. — Так я вроде и так вижу. — Видеть, как ты смотришь, и ВИДЕТЬ её как ЦЕЛЬ — две разные вещи. Это понимать надо, Котенок. Понимать и чувствовать. — Я постараюсь, дядя Саша. — Этим жить надо, Котенок. Двойка по жизни бывает первая, она же и последняя. Вышла в бой, чувства забудь. Все эмоции — побоку. Сможешь? — Смогу. — Не ошибись, Котенок. Времени у нас мало, а я ещё много с тобой сделать должен успеть. Как у радистки, у тебя шансов уцелеть в этой войне минимум. Ты из котенка тигром стать должна, тогда и выживешь. — Как это так? — Вернешься ты с задания, думаешь, тебя чему-то особенному учить станут? — Отдохну и… — И снова через фронт. — Так война же. — Война, Котенок, головы не отменяет. Совсем наоборот. Так что пока ты САМА по себе не будешь представлять серьезной ценности, никто о тебе и думать не будет. Будешь ты — одна из многих. А я хочу, чтобы ты была одна из очень немногих. — Зачем? — А затем, что тогда и ценить тебя будут куда больше, чем ты сейчас стоишь. И отношение к тебе будет, куда как более серьезное. Соответственно и шансы выжить у тебя будут больше, чем у всех окружающих. — Так нехорошо же это… — Чем это вдруг? Вот представь — два бойца. Один весь из себя серый. Ну, бежит он где-то в общей цепи, стреляет куда-то вместе со всеми — кто его видит? И кому интересно, что он там про себя думает? И второй. Тот скачет ловко, враг в него не попадает, стреляет точно. Один выстрел — один фриц. Такой боец любому командиру ценен. Дырку им затыкать не будут, ещё и поставят туда, где от него больше пользы будет. А значит, и жизнь у него будет более интересная. — Так, тот, первый, не виноват, что он такой серый. Его учили так… — Ага, значит, признаешь мою правоту? — Ну, так это ж и так ясно. — Ясно. Да не всем. Хочет этот, серый, по-другому жизнь свою устроить — пусть ищет шанс. Не хочет — флаг ему в руки! — В смысле — флаг? — Флаг ему в руки, барабан на шею, поезд навстречу и медаль — на гроб. — ??? — Это у нас присказка такая была. Мол, если ты сам по жизни — лопух, то туда тебе и дорога. Хоть какая-то польза в этом случае будет. Так что — учись, пока возможность есть. — Я стараюсь… — Не всему я тебя может выучить успею, времени у нас немного. Поэтому — запомни. Бегать, прыгать и стрелять — хорошо, но это — не главное. — А что тогда — главное? — Думать. Учись думать, Котенок. Соображать. Будешь думать не как все, не стандартно — всегда будешь на шаг впереди врага идти. Всегда ищи — каким непривычным путем пройти, там, где тебя не ждут. Самое страшное в бою — это стереотип мышления. — Стерео…? — Шаблон. Действия по шаблону. Потому, что так принято, так привычнее и понятнее. Если твоих действий противник предсказать не сможет, то и ждать тебя не будет там, где ты выйдешь. И выстрелишь ты первая, и ударишь — и уйдешь живой. В общем, к обеду мы оба изрядно подустали. Поэтому обеденную порцию умяли за обе щеки. — Котенок, проведи ревизию. Что у нас там с продуктами? Нам к тайнику твоему, когда идти надо? — Завтра. А чего вы меня, дядя Саша, все время котенком зовете? У меня имя есть. — Ты не обижайся, но уж больно ты на него похожа. У меня, у дочери средней, такой вот живет. Пушистый и глаза у него все время удивленные такие. Прямо как у тебя. — Сибирский? — Нет. Шотландский вислоухий — и я постарался изобразить на снегу кошачью морду. Вышло не очень, но Марину впечатлило. — Шотландский? Это откуда такой? — Вообще из Англии. Там эту породу вывели. Но, ей из Москвы привезли. — Так вы в Москве живете? — Жил. А сейчас, даже и не знаю, где придется дальше-то жить. Ладно, об этом думать будем после, когда отсюда уйдем. Так что у нас там с продуктами? — Если так и дальше есть будем, то дня на три еще точно хватит. — Ну, а больше и не надо. На дорогу выйдем, немцев попросим — поделятся. Марина передернула плечами. Видимо представила себе эту сцену. — Так. Полчаса отдых. После опять учиться будем. Твоих бы учителей — мордой бы и об забор. Кого только в поле выпускают! — Так я же радист. — Да хоть санитарка! В разведку пришла — должна ВСЕ уметь. Ладно, дай срок, натаскаю я тебя, чтоб хоть самому не краснеть! После вечерних занятий ноги (да, заодно и руки) гудели уже весьма основательно. Маринка оказалась сообразительной девочкой, на лету, конечно, не хватала, но все же… Эх, мне бы ее на месяцок — погонять всерьез, глядишь — и вышло бы что-то приличное. Но и так, уже лучше, чем раньше. Ужин показался необычно вкусным — Маринка постаралась. Даже нарвала какой-то травы и, мелко порезав, добавила её в тушенку. Кстати — предпоследняя банка осталась, пора уже на промысел. — Молодец, Котенок! Так готовить будешь — заздоровеем немеряно! — Шутите вы… — Нет, правду говорю. У меня вон, одна из дочек тоже из простых, вроде, вещей так очень даже вкусно приготовить может. Времени только вот не всегда хватает на готовку. — Дядя Саша… — Да, Котенок? — Расскажите, как это все у вас там происходит? Как люди живут? Что вокруг твориться? — По-разному. Кто-то очень даже и неплохо себя чувствует, кому-то кисло пришлось. Эх! Не охота мне сейчас обо всем этом вспоминать! Расслабну, разомлею как кот на солнышке, тут и до беды недалеко. — Ну, все-таки? — Вот линию фронта перейдем, дадут нам пару дней на поправку, тогда и поговорим. Ты лучше, про себя расскажи. — А что ж я такого рассказать могу? — Да что есть — то и говори. Ты ж вот не сразу на свет с рацией и в маскхалате появилась-то? Маринка прыснула, видимо представив себе эту картину. — Ну, вы и скажете! Я из Пулково, это под Ленинградом, знаете? — Слыхал. Бывать не приходилось, но название знакомое. В самом-то городе я часто бывал, а вот в Пулково — не приходилось как-то. — Нас в семье двое было. Я и брат мой младший, Вовка. Я только перед войной семилетку закончила и в радиотехническое училище поступила. — Понятно, почему тебя радистом взяли. — Так и не сразу! У нас много кто заявления писал, а взяли только десять человек! Я и не попала в первую партию… Потом уже, еще один командир приехал и с каждым говорил. Вот тогда мне и повезло. Странные у нее понятия о везении! Хотя, в то время… Это у нас, ныне, каждый от армии откосить пробует, а тогда — дело другое было. — Ну, и дальше что было?