Над белой палаткой Саула Вандера, у самого устья реки Асинтибоана, благотворно сияло солнце весеннего утра. Саул Вандер давно уже поселился здесь и был известен под именем старого Саула, предводителя охотников. Он пользовался заслуженной славой знатока лесов, равнин, гор, рек и озер. Внешность его производила впечатление такой честности и открытости, что заставляла всякого сразу проникаться расположением к этому человеку. В то же время в чертах его лица, загрубелого от трудов и непогод, выражалась твердая воля. Голос также выдавал в нем человека твердого и решительного. Обыкновенно он имел величавый вид, но иногда эта величавость сменялась глубокой скорбью. Надо упомянуть о двух особенностях его характера: Саул Вандер полагал, что легкомыслие и хвастливость недостойны человека, и с трудом переносил, когда ему противоречили. В минуту представления его читателю Саул Вандер сидел у входа в палатку и чистил оружие, необходимое для его промысла. Около него стояла молодая девушка, которая по красоте форм и изяществу осанки заслуживала особого внимания. Небольшого роста, но прекрасно сложенная, она напоминала образцовые произведения древних ваятелей. Идея о совершенстве естественно связывалась с классическими очертаниями ее головы и шеи, восхитительно грациозных, и ее ног и рук, которые по тонкому изяществу линий могли бы стать предметом зависти самых знатных дам. У Сильвины Вандер был маленький ротик, белые, как слоновая кость, зубы, розовые щеки под легкой тенью смуглой кожи, увеличивающей их красоту, быстрые проницательные глаза, тонкий изящный нос и ямочка на подбородке; все это обрамлялось роскошными волосами, которые игривыми локонами раскинулись по ее плечам. Облокотившись о плечо проводника, она являла с ним разительный контраст. В ней все дышало чувством, кротостью, красотой во всем ее совершенстве; в нем же все говорило о силе, отваге, энергии во всей ее полноте. – Видишь, малютка, я все привожу в порядок, чтобы снова отправиться в путь. Старику Саулу нельзя пребывать в праздности, а не то он быстро заржавеет, – сказал проводник, приостановив работу и с любовью посмотрев на дочь. – А знаете ли, папочка, о чем я думала? – спросила Сильвина после некоторой паузы. – Да как же я могу знать, что промелькнет в твоей очаровательной головке в течение дня или минуты? Просто какая-нибудь блажь, в которой и смысла, может быть, не найдешь, так, что ли? – Совсем не так, я решила отправиться с отрядом, – сказала Сильвина и вдруг, выпрямившись и скрестив руки на груди, затопала ножкой. Старый проводник Саул уронил замок карабина, который усердно чистил куском кожи из лани, и, бросив взгляд на прекрасного ребенка, разразился продолжительным и звучным хохотом. Она перенесла эту веселую вспышку так спокойно и кротко, как только можно вообразить. – Саул Вандер, – сказала она наконец, – когда вы насмеетесь вдоволь, мы возобновим разговор и увидим, можно ли нам сойтись в мнениях. Кажется, я сообщила вам свое серьезное намерение. – Конечно, милая дочка, ты высказала свое намерение, – кивнул предводитель отряда охотников, пожимая плечами. – Я хочу идти с отрядом, – повторила Сильвина упрямо. Вандер слегка насупил брови, но, встретив взгляд Сильвины, усмехнулся. – Продолжай, продолжай, Розанчик: люблю тебя слушать; твой голос, словно серебряные колокольчики, звучит в ушах старого Саула. – Отец, вы должны слушать его каждый день и круглый год, и это непременно будет, или я не буду вашей чародейкой, – произнесла Сильвина, лаская белыми ручками загорелое лицо предводителя охотничьего отряда. – Другой такой чародейки, как ты, я и не знаю, – сказал Саул с гордостью. – Этот вопрос я обдумывала долго и всесторонне, – продолжала молодая девушка, – и наконец решила, что мне необходимо сопровождать вас в будущем походе. Правда, я еще молода и мало приучена к лишениям, но, – прибавила она с жаром, – я уверена, что смогу приучиться к тому, что вы выносите. – Для этого нужно пройти целую школу, а ты, бедное дитя, будешь разбита после первого же дня похода с отрядом. – Ну уж этого не будет, – возразила она, решительно тряхнув кудрями. – Подумай только об опасностях жизни охотника на бобров, – возражал проводник, нежно глядя на нее. – Именно об этом я думаю день и ночь, милый, дорогой папа, – отвечала она кротко. – Когда вас нет со мной, я все говорю себе: вот теперь отец проходит сквозь темные ущелья, вот он устраивает западни вблизи опасных засад черноногих. Может быть, в эту минуту он ранен и некому поухаживать за ним. Ах! Эти мысли часто отнимают у меня сон. – Верю, что ты, Розанчик, очень любишь меня, – сказал глубоко тронутый Саул. – И сомневаться нельзя, Саул Вандер, я люблю вас сильно-сильно, – подтвердила она, рассеянно проводя пальцами по своим маленьким зубкам, как по клавишам фортепиано. Потом, скрестив руки на груди, она твердо заявила: – Все-таки я пойду с отрядом. Затем Сильвина перевела взгляд на группу палаток, белые конусы которых раскинулись вниз по реке; она увидела двух всадников, подъезжавших к ним верхом на лошадях. Один из них ехал на большом караковом жеребце, другой на маленькой лошаденке с длинной и щетинистой шерстью. Их сопровождала собака исполинских размеров и нелюдимая с виду. Старший из всадников, сидевший на лохматой лошадке, был выше среднего роста; он был худощав, но с крепкими мускулами, живые глаза, выдающиеся скулы, рот оригинальный, почти как у записного шута, довольно большой, с горбинкой нос и выпуклый лоб, волосы на голове и бороде огненно-красного цвета. Одежда этого человека была покрыта изрядным слоем пыли и грязи. Как бы низко ни стоял этот человек по отношению ко временным житейским благам, лицо его красноречиво доказывало, что он был и хотел быть счастливым, не заботясь о внешних обстоятельствах, наперекор лишениям и опасностям жизни. Ник Уинфлз обладал прочным запасом оптимизма и оригинальности. Свирепствовала ли буря или нет, благоприятствовала ли судьба или нет – не беда! Он был доволен и ни за что на свете не променял бы своего жребия на чей-нибудь другой. Его спутник был гораздо моложе и имел совсем иное обличье. Зоркие глаза Сильвины Вандер сразу заметили, что он гораздо более знаком с тонкостями искусства одеваться, чем честный Ник, и в то же время она убедилась, что его нельзя поставить в ряд обычных авантюристов. Из скромности она не могла рассматривать его более внимательно, но его привлекательный вид и изящная осанка не ускользнули от внимания девушки. Взгляд Кенета Айверсона еще издалека остановился на Сильвине с любопытством, вполне понятным в его годы. Но, когда между ними оставалось несколько шагов, любопытство уступило место совсем другому чувству – восхищению. Ему показалось, что столь изящной красоты он никогда еще в жизни не встречал. Это видение было для него воздаянием за все, на что он отваживался и что выстрадал в опасных краях Северо-Запада. Откуда появилось это нежное создание? Как могла расцвести эта лилия в таких диких пустынях? Кенет почувствовал восторг художника, смешанный с обожанием влюбленного. Он готов был с благоговением преклонить колени перед изумительнейшим творением природы в лице этой девушки. Как зачарованный, сидел он неподвижно в седле и не спускал глаз с Сильвины, пока не заставил ее покраснеть. Ник Уинфлз представил своего спутника. – Как поживаете, Саул Вандер? Не правда ли, распрекрасная погода? Здравствуйте, малютка, – сказал он, поклонившись Сильвине. – Позвольте мне представить вам доброго малого, который знает все, что понимает, и не ведает ничего, чего не знает. Зовут его Кенет Айверсон. Вы узнаете его лучше, когда познакомитесь с ним поближе. Мы же с ним самые закадычные друзья, потому что однажды, а уж если точнее, это произошло зимой, мне случилось так отхлестать его, как никогда в жизни никто его не наказывал, ей-богу, так, ваш покорный слуга! Кенет вспыхнул, как пион, и быстро и неодобрительно взглянул на Ника, которого, видимо, забавляло его замешательство. – Господин Айверсон является к нам с великолепной рекомендацией, – сказала Сильвина, опуская глаза. – Друг мой Уинфлз несомненно оказал мне великую услугу, – сказал Кенет, кусая губы с досады. – Вот этот шомпол сделал свое дело, – продолжал Ник, притрагиваясь пальцем к шомполу карабина, – после того как я порядком отхлестал его, как вам уже известно, я так ослабел, что меня можно было повалить кончиком пера. – Но чем же заслужил ваш друг такое наказание? – спросила Сильвина, налегая на слово «друг». Хитрая девушка, верная инстинктам своего пола, хотела наказать Кенета за то, что он заставил ее покраснеть. Ник Уинфлз протянул правую руку и с суровым упреком сказал: – Он замерзал – вот чем он заслужил необходимую экзекуцию. Его оглушили двое мерзавцев и бросили в пустыне, сочтя мертвым. Стужа убила бы его, но я пришел, не пощадил себя, и вот благодаря щедрой порке он ожил. Крис Кэрьер и Джон Бранд – вот злодеи, совершившие такое бесчеловечное дело! Надеюсь, Саул Вандер, что придет время, и мы отплатим им той же монетой. Удалось бы мне только пустить Огневика за ними вслед – Огневик, это мой конь, – то с помощью Напасти – это моя собака – я не упустил бы случая познакомить их с Хвастуном – с моим карабином. Ей-богу так, покорный ваш слуга! – На мой взгляд, – сказал проводник, – у вас весьма странное представление о прозвищах. Не могу, например, понять, что может быть общего между карабином и Хвастуном. По моему мнению, карабин менее всех на свете несет чепуху и грешит хвастовством. – Надеюсь, однако, что вы все согласитесь со мной, что и карабин иногда производит изрядный треск, когда отправляет за шестьсот шагов пулю в смертное тело краснокожего или дикого зверя. Мы все имеем маленькие странности в том или другом, ну а мои касаются прозвищ. Я люблю, чтобы они были на что-нибудь похожи, тогда мне легче их запомнить. Вот эта собака, – продолжал Ник, указывая на громадного пса, – на вид не очень привлекательна, но вы не представляете, какое у нее доброе сердце! Сознаюсь, она немножко своенравна и имеет небольшую наклонность считать всех обитателей земли за естественных врагов. Она внушает страх злодеям, юбкам и вообще всем на свете. Пока Ник распространялся о прозвищах и достоинствах своей собаки, Кенет бросал восторженные взгляды на Сильвину. Уинфлз, наверное, перешел бы к пространному описанию своей лошади и к особенностям ее прозвища, если бы появление нового лица не изменило направление разговора. Вновь появившийся человек был гораздо старше Кенета, немного выше его ростом и сложен не столь пропорционально. У него был бронзовый цвет лица и глубоко запавшие глаза. В физиономии его недоставало искренности, и лоб бороздили морщины. У него был маленький рот, тонкие губы, крепко стиснутые над белыми и острыми зубами. Нос, отдаленно напоминающий римский, ущемленный к ноздрям, совершенно подходил к остальным чертам лица. Он носил черную бороду, за которой, как видно, тщательно ухаживал. Подойдя к разговаривающим, он вежливо поклонился проводнику и его дочери, едва кивнул головой в знак приветствия Нику и окинул Айверсона быстрым инквизиторским взглядом. – Доброе утро, господин Морау, – сказал Саул Вандер, – это Ник Уинфлз. Кажется, вы и прежде слыхали о нем, а этот молодой человек – его друг. Айверсон, если не ошибаюсь. Господин Айверсон – Марк Морау. Марк Морау, спрыгнув с лошади, едва обратил внимание на Кенета, да и в этом внимании было мало лестного, потому что оно ограничивалось коротким и высокомерным взглядом. – Ну, как идут ваши приготовления к летнему сезону, друг мой? – спросил он у предводителя охотников, не спуская глаз с Сильвины, которая в ту же минуту выразила намерение скрыться в палатку. – Думаю, что утренний воздух не причинит вам вреда, Сильвина, – поспешил он сказать, угадав намерение девушки и не дождавшись ответа Саула. – Утренний воздух никому не причиняет вреда, – согласилась она сухо. – Дела идут довольно хорошо, – отвечал Вандер на вопрос. – Скоро наши отправятся по дороге к плотинам бобров. – Искренне желаю вам успеха, и если надежда – не пустая мечта, то вы, наверное, будете иметь успех. Будь вы какой-нибудь молокосос, – при этом Марк посмотрел на Кенета, – я не имел бы большой веры в такое предприятие; но так как вы человек совсем другого закала, то я и не сомневаюсь, что вы возвратитесь с богатым грузом мехов. Айверсон, стоявший около своей лошади, небрежно положив руку на седло, внимательно изучал выражение лица человека, произносившего эти слова, и заметил, что в его глазах была какая-то неуверенность, что-то сомнительное, как бы признаки тайного замысла и предрасположения к вероломству. Ему бросилась в глаза и перемена в поведении дочери проводника с первой минуты появления этого высокомерного незнакомца. Ясно, что он производил на нее сильное впечатление. «Боится ли она его и ненавидит?» – мысленно задался вопросом Айверсон. Морау приблизился к Сильвине. – Надеюсь часто вас видеть во время отсутствия вашего отца, – сказал он с жаром и понижая голос. – Колония Красной Реки может поистине считаться очаровательным убежищем, пока вы здесь находитесь. Позвольте надеяться, что уроки доставят вам удовольствие. – О! Я не ученица и давно уже покончила с уроками, – отвечала она с досадой. – Тысячу раз прошу прощенья! – воскликнул он поспешно. – Я совсем забыл, что вы не та особа, которая согласилась бы бледнеть и растрачивать блеск своих прекрасных глаз над книгами. Тут он наклонился к ней и прошептал несколько слов, которых другие не могли расслышать. Сильвина вспыхнула и поспешно отвернулась. «Что же это, гнев или любовь?» – еще раз спросил себя Кенет. Марк Морау дружески махнул рукой, откланявшись Сильвине, и, повернувшись к Айверсону, нагло посмотрел на него. Вслед за тем он вскочил на коня и уехал, отвесив прощальный поклон проводнику и его дочери. Кенет Айверсон проводил его взглядом с тревожным и мрачным предчувствием, в причине возникновения которого затруднялся дать объяснение даже самому себе. Глава III Марк Морау Встревоженный и сильно озабоченный, Айверсон возвращался к своей палатке. Он уже понял, что красота Сильвины произвела на него глубокое впечатление, запала в сердце. Никакими выходками не удавалось Нику Уинфлзу отвлечь его от мыслей о девушке. А между тем ни один луч надежды не освещал эти мечты. Сомнение и неизъяснимое чувство ревности отравляли их. Зловещее лицо Марка Морау стояло между ним и прелестной девушкой, и опасение, что Сильвина может предпочесть другого, не оставляло его ни на миг. Покорившись непреодолимому влечению, он на другой же день отправился к Саулу Вандеру, повторил визит и на следующий день – словом, пустился на всех парусах в океан любви. Четыре дня спустя после первой встречи с Сильвиной Ник Уинфлз разговаривал с Айверсоном неподалеку от лагеря звероловов, совсем уже готовых выступить в поход, как вдруг подъехал Марк Морау на своем великолепном коне в сопровождении слуги. Они остановились около Кенета. – На лице его собираются тучи, – проворчал Ник, – голову даю на отсечение, это предвещает бурю. Словно пулей из карабина, он пронизывает вас своим правым глазом. – Что это за человек, который следует за ним? – спросил Кенет. – Где-то я видел этого типа, но имени его не запомнил. У! Каким лютым тигром он смотрит! Кенет перевел взгляд на Марка Морау и сухо поклонился. Ответив на этот поклон едва приметным движением головы, Марк соскочил с лошади и бросил поводья слуге, после чего медленно, но решительно повернулся к Кенету. Глухое раздражение, видимо, поднималось в его груди. Не произнося ни слова, он скрестил руки и уставился на Айверсона наглым взглядом. Такая неожиданная выходка захватила Кенета врасплох. На минуту он смутился, и губы Морау скривились в презрительной улыбке победителя.