Кирилов едва закончил диктовать номер квартиры, как в трубке раздалось нечто совсем непонятное. Неизвестно откуда взявшийся с привкусом металла голос врезался прямо в разговор и произнес для кого-то предназначенное предупреждение: «Связь по радио!» Потом прервался и через некоторое время повторился. Следом за этим внезапно раздались гудки отбоя — на том конце положили трубку. То, что общение с районной АТС не может происходить посредством радиосвязи, для Юрия Николаевича было абсолютно ясно. От дома до станции вряд ли будет больше семи минут ходьбы. С другой стороны, припоминал он, вроде бы фраза «Связь по радио» сопутствует междугородним разговорам. «Меня хотят ограбить! — с неожиданной радостью подумал Кирилов. — Иногородние гастролеры выяснили адрес… И те семь звонков „с сопением и пыхтением” — они же. Ну что ж, милости просим! Может придете и дадите взаймы…” — он повалился на постель и долго хохотал над понравившейся собственной шуткой. — Взаймы у грабителей! Ой-ей-ей… У грабителей… Взаймы!” Это был поистине день звонков — телефон разразился новой трелью. Сомнений в том, что вновь звонит самозванец с телефонной станции не было, и Юрий Николаевич собирался выдать ему фразочку, достойную одесского грузчика, вложив в нее все, о чем уже успел подумать за это время. Но он не угадал. Трубка сопела и пыхтела точно так, как семь раз до этого. Ни «алло», ни «я вас слушаю», ни «да, да, говорите» не дали никакого эффекта. — Ну, и идите к черту! — он занес было руку, чтобы бросить трубку на рычаг, но она вдруг ответила до боли знакомым голосом. — Юрка? — Тридцать семь лет Юрка… «Неужели Кабан объявился? — подумал Кирилов. — И десяти лет не прошло…» Да, это был Кабан. Настоящая его фамилия, конечно же, звучала совсем не так. Сергей Орловский — школьный товарищ, с которым с первого по десятый Кирилов сидел за одной партой. Сколько проделок и проказ совершили они на школьной Камчатке — трудно было сосчитать. Прозвище приклеилось к нему в одном из походов. Кажется, это случилось после шестого класса. Сергей принялся с такой тщательностью собирать вокруг дуба прошлогодние желуди и кидаться ими в товарищей, что мигом завертелась веселая кутерьма и вскоре вокруг дерева все было перепахано словно здесь побывало небольшое стадо диких свиней. Нынешний Кабан не чета школьному — журналист одного из ведущих еженедельников «Пламя». Школьное прозвище так и осталось с ним, но обрело другой смысл — Сергей, почуяв журналистскую удачу, несся вперед, не разбирая дороги и выставив наперевес, словно клыки, перо авторучки и объектив фотокамеры. Вот у него, наверняка, можно было занять деньги. Судя по публикациям, которые следовали из номера в номер, недостатка в гонорарах Сергей не испытывал. — Сережка, чертяка, сколько лет, сколько зим. Ты где? Бросай все и приезжай! Трубка долго молчала, а потом произнесла почти узнаваемым голосом. Почти, потому что голос Орловского был явно озабоченным. — С удовольствием, но я не в Москве. — Куда тебя занесли беспокойные журналистские тропы? Что-нибудь раскопал интересное. — Очень. — Где ты? — Слыхал про Аршальск? Есть такой город на карте… — Прилетай, посидим. Побалакаем… А, догадался! Кабан, признавайся… Ты просто хлебнул лишнего и разыгрываешь? — Юра, то, что я тебе скажу, это серьезно! Гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Я хочу попросить тебя об одном одолжении. Обещай, что исполнишь… — О чем ты говоришь, — в замешательстве произнес Кирилов, вставая с кровати, на которой сидел. — Конечно. Чего надо сделать? Говори! — Я хочу, чтобы ты завтра прилетел в Аршальск. Я тебя буду ждать в шесть тридцать вечера перед гостиницей «Двина». — Ты сдурел! Послушай… В этот момент что-то неясное вмешалось в разговор. Кирилову показалось, что ему послышались из трубки какие-то стуки, глухие удары, звон стекла. Весь этот шум начал заглушать слова, и Кирилов громко закричал в микрофон: — Сережка, ты слышишь меня? Что там у тебя происходит? На какую-то секунду наступила полная тишина, и он услышал прорвавшийся голос приятеля: — Они пришли! Я тебя буду ждать… — Кто пришел? — уже не сдерживаясь, кричал в полный голос Кирилов. Но с того конца провода сначала донесся звук падающей трубки, несколько невнятных незнакомых голосов, потом грохнул сильный хлопок, напоминающий то ли щелчок, то ли шум лопнувшего огромного листа фанеры, непонятный треск и в сразу наступившей оглушающей тишине зазвучали гудки телефонного отбоя. Правда, в самый последний момент, за мгновение до того, как трубку бросили или обронили, Кирилову показалось, что прозвучала какая-то странноватая фамилия и произнес ее не Сергей, а кто-то другой. Связь уже была плохая, и не исключено, что он мог ослышаться. И все же, он абсолютно точно слышал фразу, произнесенную Сергеем: «Острожнее с тра-ля-ля». Что это за «тра-ля-ля» — фамилия, а может и вообще неизвестно что, к примеру, кличка. «Тра-ля-ля, тра-ля-ля… Мы везем с собой кота! Чижика, собаку… Эти борзописцы и разыграют — не дорого возьмут, — злился Кирилов, перелистывая страницы записной книжки. — Собрались, небось, на вечеринку и, надравшись как следует, решили повеселиться… Кабан, конечно, назюзюкался как маленький поросенок, лежит себе преспокойненько на диване в своей однокомнатной холостяшке и дурит мне голову. Хорош я буду — брошу все и полечу к черту на кулички. А на кой шут мне это надо?» Домашний телефон Орловского молчал. В редакцию идти было еще рано: журналисты ведут богемный образ жизни и приходят на работу, в отличие от газетчиков, к обеду. А телефонов «Пламени» Кирилов к тому же не знал. «Верно эту братию раскритиковал Хейли, врезал этим любителям розыгрышей по первое число… Как он там выразился? — Кирилов достал роман и раскрыл на нужной странице. — Ага, вот: «Хоть они и утверждают, что беспристрастны, однако журналисты, как правило, люди, которые вечно грешат неточностями… Кроме того, эти самозванные судьи критикуют и осуждают всех и вся, кроме самих себя…” Здорово сказано — «кроме самих себя!» На двести процентов верно! Гори все огнем — сейчас завалюсь спать и никуда больше не поеду… Если ему надо, пусть звонит». Юрий Николаевич, скрывая раздражение, с подчеркнутой тщательностью разобрал постель, плотно задернул штору, за которой плотной молочной пеленой растекался туман, выдернул из розетки телефон и с чувством исполненного на дежурстве долга улегся спать. 3. УДИВИТЕЛЬНОЕ РЯДОМ Автобусной остановки словно не было и в помине: настолько сгустился туман. Он слоями плавно перетекал через парапет и липкими влажными щупальцами расползался по переулкам. Ждать стало невмоготу — все время подходили не те автобусы — и Кирилов, нахлобучив по самые брови синий берет, пошел пешком. Проезжавшие где-то совсем рядом машины угадывались лишь по шуму и запаху. Нормальным днем, в хорошую погоду, Кирилов обычно не обращал внимания на ставшую привычной бензиновую гарь, но сегодня, то ли из-за каких-то особых качеств атмосферы, то ли потому, что зрение оказалось блокировано, резко, даже болезненно обострилось обоняние. Тяжелая дубовая дверь на сильной пружине приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить Кирилова и немного уличной мороси. Стоило замешкаться, и входящий получал сильный толчок в спину. Однако примечательным в редакции «Пламени» была не дверь, а буфет. Его слава, похоже, распространилась дальше самого журнала. Многие были наслышаны об отменных качествах приготовляемых в буфете пирожков, и, видимо, поэтому вахтер у всех без исключения требовал удостоверение. Те, кому не суждено было отведать произведений местных кулинаров, могли довольствоваться разглядыванием барельефа с гипсовыми амурами и таким же гипсовым рогом изобилия в руках. Барельеф имел один небольшой, но весьма существенный изъян — у воронки рога изобилия зиял скол. Поговаривали, что гипсовые плоды отвалились от изображения еще лет двадцать назад. Острословы-корреспонденты, естественно, не обошли вниманием этого факта и долгое время по редакции ходили сатирические стишки и анекдоты. По редакционному коридору сновали сотрудники и посетители. — Вы не подскажете, где найти Орловского? — остановил Кирилов курившую на ходу высокую блондинку. — Третья налево, — махнула она рукой, вытирая ладонь о зауженные на щиколотках кожаные брюки. В «третьей налево» за столом сидел патлатый толстяк в свитере с протертыми локтями. Весь он был какой-то пухленький, словно враз постаревший амур с барельефа. Покручивая в пальцах сразу два или три карандаша, он читал номер, пахнущий свежей типографской краской. — Простите, могу я увидеть Орловского? Мужчина, не отрываясь от чтения, махнул рукой в сторону коридора и, пробормотав нечто маловразумительное, еще ниже склонился к журналу. «А ларчик просто открывался, — с облегчением подумал Юрий Николаевич. — Я так и думал, что это неуместная шутка. Кабан в редакции и болтается где-то по коридорам. Подождем». Патлатый с остервенением исчиркал синим карандашом страницу и резко поднялся с места. Заметив Кирилова, он удивленно округлил глаза, словно не сам каких-то пять минут тому назад говорил с ним. — Ко мне? Я не сижу в этом кабинете, я здесь случайно. Спрятался от всех, чтобы поработать… — К Каба… Простите, — смутился Кирилов, сообразив, что чуть не назвал Сергея по прозвищу. — Мне бы Орловского… Глаза мужчины еще больше округлились. Видимо, он склонен был к театральным эффектам — под пышными в стиле Дюма-отца усами оказались яркие пунцовые губы. — Если не ошибаюсь, он до понедельника в отпуске. А вы кто? Может быть, я могу быть полезен? Оставьте письмо или жалобу, что там у вас — я передам. — В отпуске? — с сомнением переспросил Кирилов, вставая со стула. — Я же вам объяснил, — уже с раздражением, досадуя на непонятливость посетителя, произнес патлатый и ринулся к выходу из помещения. — Но он мне сегодня звонил… — Мало ли кому он звонит. А вы ему, собственно говоря, кто? — Товарищ, — немного торопливо произнес Кирилов и так же быстро добавил, — школьный… — Школьный? — переспросил отчего-то журналист и недоверчиво посмотрел на собеседника. — Вы меня не помните? Мы с вами встречались у него на дне рождения. Правда, вот этого, — Кирилов провел рукой по своему лицу, имея в виду усы собеседника, — тогда еще не было… — Помню! — журналист поднял вверх указательный палец и наклонил по-птичьи в бок голову. Кирилову показалось, что журналист его не только не помнил, но и не пытался этого сделать. Видимо, он принял решение поскорее ответить на все вопросы незваиного гостя и максимально быстро отвязаться от него. — Сергей в отпуске до понедельника — об этом я вам уже говорил. Уехал он из города или нет — не скажу, не интересовался. Оформлял, кажется, по семейным обстоятельствам… — Не в командировке он, выходит? — Кирилов пристально смотрел на мужчину. — Экий вы непонятливый… Хотя, подождите! Вам, конечно же, есть смысл побеседовать с Мариной. Как я сразу не догадался… Идемте! — Мужчина подошел к двери и широко распахнул ее перед Кириловым. — Прошу! Они долго шли по коридорам, сворачивали в какие-то переходы и закоулки и по тому уважению, с которым приветствовали пышноусого сотрудники редакции, Кирилову стало понятно, что он здесь не на последних ролях. В комнате, куда привел Кирилова мужчина, стоял все заглушавший стрекот пишущих машинок, разом стихших при их появлении. — Марина! — окликнул сопровождавший Кирилова. От окна поднялась полноватая, лет тридцати, женщина. — Слушаю, Олег Игоревич! — Побеседуй с товарищем, — он кивнул в сторону Кирилова, — и к четырнадцати я жду от вас подборку писем в десятый номер. — Уже на машинке, Олег Игоревич. Постараюсь успеть. — Что значит, постараюсь? Успеть! — Он, набычившись, склонил голову и исчез за дверью.