Я улыбался. Ничего лучше я еще в этой жизни не видел. И не слышал. — С возвращением, Аянами. У меня уже болели щеки, сводило скулы от этой идиотской улыбки, а в глазах что-то было совсем нехорошо, и сквозь эту дрожащую пелену я увидел, как к моему лицу тянется рука — сжатый кулачок с выставленным указательным пальцем. Я замер, а руку свело судорогой, и она с плеском упала в воду. Рей опустила взгляд, изучая поверхность вонючей жидкости, а я протер глаза. — Ты еще слабая, — сказал я. — Давай тебя помоем, и пока полежишь просто в воде. Потом закажу «регеногеля». Она серьезно посмотрела на меня, а потом кивнула. А еще я вспомнил, где видел этот ее жест. Глава 14 За окном барабанил нескончаемый дождь. Я вслушивался в его шум, в гудение кондиционера, в едва различимый — на грани слышимости — шорох голосов из соседних квартир. Глаза сами собой слипались, и хотелось разве что слушать. Еще, конечно, хотелось курить, но использование ушей по назначению не противоречило медицинским предписаниям, а вот сигареты… Возбуждение, восторг, почти нереальное ощущение того, что я счастлив, тревога — все это схлынуло к ночи. Я повернул голову: Рей спала на самом краю моей кровати, и сейчас как никогда походила на девушку, обыкновенную человеческую девушку — и плевать на то, что она лежала неестественно ровно. В плохо размешанном полумраке комнаты выделялся профиль ее лица, и я отчетливо видел, что у нее приоткрыт рот. Одна крохотная трогательная деталь — как и во всем ее поведении. Да, человек не может выдавить пули заживающими ранами, зарастить мышцу за несколько часов, восстановить почти перемолотые легкие, выкашливая попутно то, что восстановлению не подлежит. Меня накачали наномашинами, чтобы залатать надорванное сердце и простреленные руки-ноги, а она лечится сама. «Вот и здорово. Вот и умничка». Я встал и пошел на кухню, понимая, что сон куда-то пропал. Слабость и усталость остались, а сон не шел. Так иногда бывает: выматываешься настолько, что, кажется, готов стоя спать, а уж едва утопишь голову в подушку, — сразу отойдешь. Ан нет, внутри все звенит аж, а спать не хочется. Я задумчиво поскреб заросший подбородок, включил кофеварку и отправился в ванную: наутро бриться все равно не захочу, так что есть смысл сделать это сейчас — заодно накажу организм за нежелание предаваться отдыху. Изучая свою внешность в зеркале, я пришел к неутешительным выводам: во-первых, появилась проседь — «берсерк» таки взял свое. Во-вторых… Во-вторых, я себе не нравился. Вообще. Вот с такой мыслью можно и приступить к бритью. Под аккомпанемент шуршания бритвы и плеска воды мысли в голову полезли самые неприятные. «Странное дело. „Виндикаторы“ не нашли ничего в подъезде, никаких средств слежения. Откуда же „Чистота“ знает о Рей?» Это была увлекательная задачка, но решения она не имела. А вот куда забавнее было то, что у меня скоро появится шанс решение узнать — сразу после оглашения вердикта Трибунала. «А ведь тебе же придется убивать, брат. Готов?» Я скосил глаза на ванную — вымытую и почищенную. О муках Аянами напоминал только искореженный бортик. Несколько вспышек перед глазами, плеск тяжелых капель, выливающих ее жизнь на ступеньки, понимание, что я могу умереть — и не спасти ее… «Да легко», — понял я. Пожалуй, мне даже выпить не захочется. Развернув бритву, я принялся мучить шею. Есть тут, правда, оно «но». То есть, что это я, — далеко не одно «но». «Во-первых, это могла быть проделка Нагисы, и „Чистота“ тут не при чем». Увлекательно. И вполне, надо сказать, в его духе, с той лишь разницей, что он вообще не должен быть в курсе насчет Аянами. «Или должен?» Если предположить, что у него есть всемогущие хозяева, то его могли проинструктировать на предмет слабостей противника. Только тогда придется делать неприятное допущение… «Да. Тогда получается, что об Аянами знают все. Кроме управления». Стоп. Панику пока можно отставить. В конце концов, тот же Нагиса мог выманивать меня — я сам ведь обратил внимание на двузначность записи автоответчика. Я уперся в края раковины, тяжело глядя на самого себя в зеркало: голова привычно уже гудела, и шум воды болезненным скрежетом терзал уши. И еще бы. За моей спиной спит нелегальное существо, ради которого я готов убивать представителей своего биологического вида, убивать расчетливо и безжалостно, просто чтобы никто не узнал. И получается, что против меня чуть ли не весь мир, а те, кто не против, просто еще не в курсе. «Давай уедем». Я вздрогнул. Откуда эта мысль? Она когда-то приходила мне в голову? Ополаскивая лицо горячей водой, — которая казалась мне почти ледяной, — я вдруг понял, что это выход. Я не смогу убивать вечно — это удел супер-героев, а меня учили, что один человек рано или поздно ошибется, я же сам уже давно хожу по грани. Я не могу скрывать ее вечно, оставаясь здесь, — слишком многим о ней известно. А вот колонии кажутся выходом. «А что? Выбрать самую захолустную планету где-нибудь на окраине человеческого пространства, и свалить туда. Нет. Лучше сначала на крупной колонии поменять свою личность, переоформить Рей, затеряться, а потом — на фронтир…» И я вдруг понял, что всерьез рассуждаю на этот предмет и даже сообразил нечто вроде плана. Неплохого, надо сказать, плана. «А ты ведь втрескался в нее, блэйд раннер». Вот так я впервые и оформил эту мысль: льется вода из-под крана, в зеркале — потухшее лицо, под челюстью затаились остатки пены, в глазах — недоумение. А внутри тепло, и я только что, наконец, догадался дать этому теплу имя. «Молодец. А теперь вот что. Тебя не отпустят — на тебе дело со статусом „браво“. Тебя не отпустят — ты свидетель Трибунала. Тебя не отпустят — ты на прицеле у „Чистоты“ и у корпораций. Так что люби ее, сколько хочешь, планируй себе на здоровье. Оно, знаешь, не вредно — мечтать, пока не путаешь мечты с реальностью». Хорошо. Ведро умозрительной холодной воды — это хорошо, покончим с мечтами, перейдем к планированию. Для начала надо срочно разобраться с синтетиками. Плевать, кто там их опекает и кто позволил им сбежать — если их зарыть, то дело «нулевых» закрывается, как бы ни грустил по этому поводу Кадзи-сан и всия СКЕ. Срать я хотел на корпоративные дела, здоровее буду. Может, производители Ев попутно решат, что коль скоро я не стал под них подкапываться, то стоит дать мне, такому доблестному, популярному и осторожному, подышать еще чуть-чуть. Все легче. Я ведь приму участие в фарсе с «Чистотой». Это, кстати, второй пункт программы — фашистов нужно по возможности стереть в порошок, чтобы никто и пикнуть не успел. Уж я в суде приложу все усилия и разукрашу их самым красивым дерьмом, чтобы при обнаружении их логовищ сначала стреляли, а потом разбирались. Вот примерно так оно все выглядит. Значит, у меня впереди еще много-много дней, наполненных работой, зато в конце… В конце все должно быть непременно хорошо, пусть я в это слабо верю. Вот так вот. Началось все с того, что я решил подумать, как же так хитро шпионит «Чистота», а закончилось хитрым и почти безнадежным, безнадежно дырявым планом по решению всех проблем. «Это все долбаное бритье. Оно не может не вселять отчаяние». Трусливый и жалкий план, реализуя который, я обречен быть фантастическим везунчиком, иначе все зря, и хэппи-энда не будет. «Она того стоит». На кухне я почти заглотнул чашечку кофе, в который раз проклял искусственный мирок и на ощупь отправился в комнату. «Это все замечательно — я определился со своим отношением к ней. А что делать с ее отношением ко мне?» В принципе, даже Евы с первыми «Некусами» при хорошем обращении проявляли эдакую неэмоциональную преданность — как животные, как те же собаки, но только без вот этой собачьей радости. Была даже история в какой-то колонии о том, что синтетик сбежал на могилу своего хозяина. Может, врут, конечно, но того «ноль-два» шлепнули как раз на кладбище, безо всякого сопротивления с его стороны. Есть еще и другие образчики блэйдраннерского фольклора, но там все совсем уныло и без фантазии, по-моему, сказки, переделанные на новый лад. Но как мне понимать Аянами, которая сама ушла из надежного убежища, когда поняла, что я ее обвиняю в чем-то? Да еще и ушла в никуда, отдавая себе отчет, что ее могут убить. Как мне понимать Аянами, которая после этого выносила меня из-под огня, а когда не смогла — подставилась сама? Как там она мне ответила, когда я попробовал ее расспросить? «Это было правильно». Вот такие вот дела, глубокомысленно подытожил я, ворочаясь на неудобном диване. Я, конечно, не дошел еще до той кондиции, чтобы будить измотанную Еву и устраивать выяснение отношений, но все же, все же… «И какие там еще отношения? Раз тебе так повезло, будешь довольствоваться молчаливой спутницей со странностями. Она машина по происхождению, пусть и сложная машина — но без души». Можно подумать у меня самого есть душа, возразил я себе, и это было моей последней осознанной мыслью. * * * — В общем, все сложно. Я размешивал кашу, сидя у кровати и смотрел в глаза Рей. Наутро она выглядела уже куда лучше, так что я даже вывалил на нее полный список последних событий. Аянами молчала, смотрела все больше в телевизор с отключенным звуком, и если бы она была обычной девушкой, я бы решил, что меня не слушают и демонстрируют несусветную скуку. Но, увы, все было далеко не так просто. — Я поняла. — И что скажешь? Она подняла на меня взгляд: — О чем? — Есть какие-то выводы, помимо тех, что я озвучил? Аянами помолчала, а потом сказала: — На видеофоне записано сообщение с вокализатора. Убить пытались вас. Из ховеркара стрелял человек. «О, ни фига себе». Я подал ей плошку каши и подставил стул ближе: — Первое понятно. А второе и третье? — Все траектории пуль указывают, что целью были либо вы, либо ваши потенциальные укрытия. Аянами положила в рот ложку каши и осторожно проглотила. Я нахмурился: — Что-то не так? — Нет. Пищевод уже восстановлен. «Гм». — Это хорошо, — кивнул я. — А почему ты решила, что стрелял человек? Рей задержала у губ вторую ложку и посмотрела на меня: — Вы еще живы.