С ума сойти: третий вопрос подряд. Или какой там он уже? — Да. — Вы переживаете за убитых вами? Я вскинул голову и повернулся. Ошиблась ты, умница синтетическая, хоть ты и смотрела телевизор… «Кстати. Телевизор?» — Ты смотрела новости? — Нет. Читала в интернете. Можно не сомневаться даже — она специально искала что-то обо мне. Сдуреть, пару суток назад я бы впал в пораженное умиление, а сейчас меня просто мутит. — И как тебе? Она не ответила — просто смотрела на меня, как и до того, и это бесило. Она ведь поняла все, не могла она не понять, что я по уши в крови. И все равно заливала горячим молоком чертову кашу, все равно ждала меня, ей наплевать, что я устроил бойню, — еще бы не наплевать, она ведь солдат. Хоть как мало в ней от привычной Евы — в основе ее треклятого эго лежит контур убийцы. «Нет, она тревожится за тебя, брат». Я сам не понимал, чего хочу — чтобы она меня в чем-то убедила? Убедить ее, что я чудовище? Убедиться в этом самому? Это все маловажно. — Я убил их, чтобы ты осталась жива. Наверное, это были самые тяжелые слова в моей жизни, тем более что я уже не был так в них уверен — но останавливаться уже было очень поздно. Да и не хотелось, честно говоря. — Понимаешь, Аянами? Я решил убить их, зная, что даже если в меня не попадут, всегда есть… — я остановился: набат пульса просто рвался в горло. — Всегда… Есть вероятность — сорок процентов, — что мое сердце больше не запустят. Она молчала, а я толком и не видел ее. Я вообще почти ничего не видел, кроме кровавого тумана. — Ты дорого мне обходишься, Аянами. Слишком. Тишина. Я несу хрень: я всего лишь спас ее, как она спасла меня. Или мое решение приютить ее уже стоит считать расчетом? Я почувствовал, как ее руки скользят под моими, как она приподнимает меня и куда-то ведет. «Что я сказал? Что она…» Глаза очень удачно решили меня порадовать, и я обнаружил, что меня усаживают на кровать. — Какие лекарства вам надо принимать? Я кивнул ей на плащ, и она вынула из карманов четыре заряженных инъектора, кучу таблеток и большой автоматический шприц с реанимационным раствором — игла даже откалибрована так, чтобы войти точно в сердечную сумку. — Положи это у кровати. Сначала надо сделать уколы по часам, потом есть таблетки. Поднеся запястье к глазам, я обнаружил, что всего лишь десять утра. Поставить три будильника. И — все-таки стоит лечь. — Я хочу помочь вам. Это еще что такое? С ускоряющимся сердцебиением пришло раздражение: а ведь только успел порадоваться, что она не просится мне угодить. Все же Аянами — девушка, и плевать на всю эту ересь — кто и как на свет появился. Она девушка. Эта мысль потерянно тыкалась в пустоте, а мне на щеку легла ладонь, и я невольно открыл глаза. Ей самой было интересно, что она делает: этот слегка растерянный взгляд, пустое выражение лица. «Ты и сейчас учишься, да?» А еще на этой же щеке не так давно лежала ледяная перчатка Майи — девушки, которая умерла только потому что… Короче. Я закрыл глаза, сел и, не целясь, влепил Еве пощечину. И уже через секунду я мгновенно покрылся липким потом, — рефлексы блэйд раннера сработали быстрее мозгов. Эти самые рефлексы однозначно приготовили тело к быстрой смерти. Но этой пощечины даже не должно быть: она просто обязана была перехватить мою руку. У меня, собственно, уже не должно быть руки, но что-то пошло не так, и я осторожно открыл глаза. Аянами сидела на кровати, прижимала ладонь к щеке и смотрела на меня. Шок расчистил мне поле зрения — я видел каждую черточку на ее лице, таком вроде бы пустом и бесстрастном. «Может, хватит себя обманывать? Ты же видишь, что она сейчас чувствует, понимаешь, что ты наделал, и даже хотя бы то, что она тебя не искалечила — это… Это». — Аянами… Она встала, и я запоздало понял, что ударил ее за то, что больше всего хотел сохранить — за тепло и за заботу. Ну и за то, что она оказалась рядом. «Я запутался. Я не хотел. Я устал», — это все я думал, а вслух так ничего и не смог сказать. Сердце дернулось и перешло в какой-то смазанный ритм, так что я просто лег. Перед тем, как провалиться в сон, я успел услышать: — Мне уйти, Икари? Я не ответил. Не смог. * * * Прямо у ног заканчивался какой-то дикий выносной мостик, что-то вроде временной смотровой площадки, нависающей над обрывом. Половинка моста, ведущая в никуда. Еще была ночь, и были звезды — с ума сойти, настоящие звезды. Все было почти черно-белым, только тонкие оттенки каких-то угадываемых цветов тревожили вдалеке. А еще там гасли огни: огромная долина, заполненная поселениями, медленно угасала — оставались тонкие ниточки огней. Дороги, надо полагать. Я встал и подошел к краю мостика — ветра не было, воздух словно застыл, превратился в густой душный кисель, и он втягивался в легкие с почти слышным хлюпаньем, так что дышалось мне хрипло и тяжело, как в непроглядном тумане. Хотя я видел все на мили и мили вокруг. Какая непозволительная, прекрасная и нереальная роскошь. Я посмотрел по сторонам и увидел рядом еще один такой же мостик, ведущий в никуда, вернее — к длительному полету вниз. «Аянами?» — Что с вами? — А что со мной? Рей сидела, обхватив колени. На ней был какой-то обтягивающий костюм — просто костюм — светлый, кажется, без подробностей и деталей. Она смотрела вдаль, на медленно угасающую долину, и я тоже перевел взгляд туда. — Вам плохо. Я пожал плечами. Да, пожалуй. Тяжело дышать, грудь будто перехватило обручами — наверное, будет гроза. С ливнем. «Ливень. Почему я вспомнил о нем?» — Вы ненавидите меня? Ее? Нет. Я не умею ненавидеть Ев. Ненавижу я себя — но вот только ударил почему-то ее. — Почему? Не знаю. — Кто я для вас? Не знаю. Почему звонит видеофон? — Кто я? Не знаю. Уже не знаю, Рей. — Вы хотите меня? Да. Нет. Не знаю — подчеркни нужное. Проклятый звонок, скорее бы сработал автоответчик… Звонок оборвался, и долина треснула светом, который мгновенно вернулся повсюду. Сияли поселки, дворы, почти на горизонте расцвел город, и я понял, наконец, что это не свет. Это пожар. А еще — соседний мостик уже пуст. И мне опять было чего-то жаль, словно я не успел сказать очень важное. «Аянами?» * * *