— Да. Ты часто тупишь, тебя можно сбить с толку, но ты упрям и трудолюбив. Можешь даже считать себя слабаком. Это только делает тебя более сильным. А еще ты меня снова хочешь заполучить — свою любимую игрушку, которую ты не успела настроить под себя. Так будет правильнее сказать. И честнее. И я, мать твою, не буду отвечать на этот открытый, честный и такой обезоруживающий взгляд. — Второй вопрос… — Синдзи, у нас не так много времени… — …Что будет с Рей Аянами? Это был неправильный вопрос, понял я, заметив, как меняется ее лицо. «Ох ты ж, так она ничего не понимала, да? Ни того что я привязался к этой Еве, ни того, что я держу ее дома по своей воле… Как она там сказала? „Пытались подставить“ — ну да, ну да. Лучше, чем я сам себя, меня никто не подставит». И еще — почему мне так весело? А, знаю. Эта ее гримаса означает, что на самом деле никто не приказывал Аянами навязываться ко мне — Майя просто сделала такой вывод. И это… — Ты ее обезвредишь. Пустота — пустота и взаимопонимание. Я понял, что Майя пошла в «Чистоту» по убеждениям. Майя поняла, что я жалкий любитель синтетической плоти. Ну что ж, раз мы так хорошо все поняли… — Нет. И не надо так смотреть на меня. Все ты слышала и все ты поняла — причем очень правильно. Но я могу и перефразировать: — Заявления не будет. — Уверен? Гм. Как-то просто она все переиграла. Домашняя заготовка? — Уверен. А ее ведь задел отказ — все же я слишком долго жил с ней, пусть и давно. А еще больше ее задело то, почему я отказался, и, наверное, она поняла это даже раньше меня. Я почти горжусь тобой, Майя. — Ладно. Тогда мы пришли сюда по другой причине. Сделать свое официальное заявление. Мне снова стало холодно — будто ее ледяная ладонь снова вернулась на мою щеку. На лице Майи не осталось и следа румянца — она была в бешенстве. А я потихоньку прозревал, вспоминая давешние слова Кацураги. — Я расскажу, как корпорации управляют блэйд раннерами, — спокойно, слишком спокойно сказала Майя. — Как отец подсунул сыну куклу, чтобы замять неудобное дело… Она взмахнула рукой, и я невольно посмотрел в сторону. Ее подручный толкнул к нам двоих парней с телевидения. У оператора — рослого парня, американца вроде — тряслись руки, а репортер поминутно поправлял платочек в петлице. «Дурацкая какая расцветка…» Глаз закрепленной на треноге камеры пытливо смотрел на меня, и я не мог ничего с этим поделать. Сейчас это все прозвучит в эфире — эфир нам дадут, медийщикам плевать на все, кроме рейтингов. И меня вытравят из управления, черт, да я даже отсюда смогу свалить только в «бездну», и то если мне очень повезет. Я превращусь в символ — скверный такой символ — и в мишень, и в конце концов… Да. В конце концов я прибьюсь-таки к «Чистоте», хочу того или нет. Просто потому, что мне все будет пофигу. Да. Да и еще раз да. А еще я не успею забрать Рей. И снова — пыль, квартира, и тело Евы, которая не дождалась меня. — Не передумал? Я просто молчал — позорно, потерянно молчал, сражаясь с образом мертвой Аянами. Да что ж меня так зациклило на тебе, гребаная ты подделка под человека? Я слова не могу сказать, и молчать мне нельзя, и вообще… И вообще — поздно уже. Майя кивнула и ее лицо исчезло за створками забрала шлема, а оператор уже встал у камеры, а репортер все теребил свой платочек, все теребил и теребил его, и оглушающий этот шорох, и этот грохот дыхания десятков людей вокруг, и кто-то подвывает в том углу, по башке бы ему врезать… Я вдруг понял, что мне делать. Что я буду говорить, как я все объясню — это потом. Главное — сделать. Потому что когда Майя повернулась ко мне спиной, я увидел маркировку на обойме ее беретты. «На них керамическая броня. Эффективное поражение ВЭ-пулей — десять метров». Я сделал крохотный шажок. «Встроенные передатчики — они все слышали наш разговор». Где-то в голове что-то с тонким писком надломилось. Это значит, я прошел точку невозврата. Дальше надо или выплеснуть или захлебнуться, потому что время уже густеет — в каждый удар сердца проваливается все больше и больше этого вязкого тягучего времени. В один шаг я оказался рядом с Майей — этот шаг забрал у меня пару минут жизни. Сорвать с ее пояса беретту, пока она поворачивает голову — еще минута. Поднять добротный, утяжеленный ствол, приспосабливая руку к непривычному оружию. И еще минуту я взял взаймы сам у себя. «Спасибо, что закрыла шлем, Майя. Право же, не знаю, смог бы я выстрелить». А потом мне словно всадили в затылок иглу. *no signal* Я открыл дверь в свою квартиру с третьего раза: меня шатало, голову раздирало болью, и мир вокруг был окрашен в пульсацию моих несчастных глаз. Больно было даже моргать. — Аянами… Это голос? Нет, брат. Это хрип. — Аянами! Она выходит в прихожую — и я почти падаю на нее. Ева обхватывает меня, прижимает к себе, и я понимаю, что ее сердце бьется, как и всегда — ровно, четко, мерно. Как проклятый метроном, по которому я настраивался для игры на скрипке. Мое собственное сердце натужно досылает порцию крови в мозг и замирает. — Аянами… — Икари. Мы молчим. Она держит меня — теплая, мягкая, близкая, а я бессильно вишу в ее объятиях и не знаю что сказать, с чего начать. — Что с вами? «Ты умничка. Я ни о чем не жалею». — Я их убил. — Кого? — Их. Всех. Всех, кто знают о тебе. Вспышка. — Вы? Убили? — Да. — Зачем? Вспышка. «Зачем». — Я не хочу тебя потерять, Аянами. — Почему? — Потому что… Вспышка. Вспышка. Я закрываю глаза, но резкий, почти тугой свет — и там, под веками. — Вы в крови, Икари. Открыть глаза, сейчас же. Кровь — не моя и не ее. Значит, все в порядке. Все, мать его, в порядке. — Аянами, забей. Давай уедем. Пожалуйста, а? — Почему? Вспышка.