Мои губы искривились в усмешке. – К черту их обоих. – Что ты имеешь против полицейских? Я подумал о дюжинах поздних визитов полиции, которые заканчивались тем, что отца забирали на ночь в камеру, чтобы «остыть». Вот только он возвращался уже на следующий день, становясь еще злее, чем прежде. А судебными запретами попросту вытирал задницу вместо туалетной бумаги. Об этом не стоило рассказывать первому встречному, но, кажется, чем дальше мы шли бок о бок по тропинке, тем менее чужим становился для меня Миллер. Мы шли молча, пока я не добрался до угла здания, за которым теперь присматривал. Утром, перед уходом, я включил телевизор. И теперь мы слышали доносившееся с экрана монотонное бормотание. – Тебе сюда? Я кивнул. – Я живу в квартале отсюда. – Миллер засунул руки в карманы куртки. – Ты торопишься домой? – Домой. – Я хмыкнул. Я больше не знал, что означало это слово. – Нет. Миллер кивнул. Судя по взгляду темно-голубых глаз, ему тоже довелось повидать немало дерьма. – Тогда пойдем со мной. * * * Миллер повел меня по тропинке, которая начиналась за автостоянкой с заброшенным сараем. Она уводила прочь от полного огней парка развлечений с американскими горками и смеющимися туристами и спускалась к пляжу и скалам, которые дали название нашему району. По каменистой тропе идти было нелегко. Местами берег осыпался, оседая прямо в океан, и нам приходилось взбираться на большие камни. И когда я уже решил, что стоит повернуть назад, стало легче. Вода отступила, и Миллер завернул за преградивший нам путь огромный валун. На другой стороне от него притулилась маленькая рыбацкая хижина, старая, пострадавшая от непогоды, но все еще державшаяся. – Я нашел ее четыре дня назад, – пояснил Миллер. – С тех пор прихожу сюда каждый вечер. После работы. – Да? – Я осмотрел небольшое помещение, в котором стояли деревянный стол и скамья; в одной из стен было прорезано окно. – А где ты работаешь? – В галерее игровых автоматов, внизу, у парка развлечений. Я кивнул и сел на скамейку. – Можно смотреть на океан. Миллер снова сунул руки в карманы. – Да, это здорово. Хорошее место, чтобы просто… – Убраться от всего подальше? – Именно. – Ранее ты казался больным, – проговорил я. – И при чем здесь часы? Они как-то связаны со всем этим? – Это датчик. У меня упал уровень сахара в крови. – Миллер приподнял рубашку и показал мне маленькое белое устройство, прикрепленное к животу. – У меня диабет. Я кивнул, и в памяти тут же всплыл эпизод из детства, одно из редких неплохих воспоминаний. Я спрятал улыбку, боясь, как бы Миллер не подумал, что я смеялся над ним. Слишком поздно. – Что смешного? – спросил он, в голосе его отчетливо прозвучало подозрение. – Когда я был ребенком, то знал одну девочку… пяти лет, – проговорил я, и неожиданно на меня, словно лесной пожар, обрушился приступ смеха. – У ее тети был диабет. А малышка называла его «диа-ба-титьки». Миллер взглянул на меня, а потом тоже расхохотался. – И никто ее не поправлял? Я покачал головой. – А ты бы стал? – Черт, нет. Из-за этого дурацкого слова мы хохотали как безумные, словно ничего забавнее в жизни не слышали. Я так не смеялся уже целую вечность и готов поклясться, Миллер тоже. – Черт, я много лет не вспоминал об этом, – проговорил я, когда мы снова смогли дышать. Миллер вытер глаза. – Это шедевр. Диа-ба-титьки. Нечто подобное мог бы сказать новый хахаль моей мамы. Специально. Я тут же уловил скрывавшийся в его словах подтекст. И веселость испарилась. – Он один из этих? – Да. Именно. Я уставился в маленькое окошко, наблюдая, как океан вновь и вновь обрушивался на песок, разглаживая его поверхность. Давая возможность начать все сначала. Именно за этим я сюда и приехал и в первый же день чуть не бросил школу. Я смогу двигаться дальше. Ради себя и ради Миллера. Я коснулся татуировки в виде совы на правом плече. Мама хотела бы, чтобы я присматривал за ним. «Я помогу ему. Потому что не похож на отца. Я, черт возьми, не…» – Они тебя больше не тронут. Миллер нахмурился, сбитый с толку, а потом вновь с подозрением уставился на меня. – Ты решил стать моим телохранителем или что-то в этом роде? Забудь. Я сам могу о себе позаботиться. Я склонил голову набок, выжидая. Он, как и я, не привык к подобной людской благотворительности. – Ладно, – наконец произнес он, и при звуках этого единственного слова что-то зародилось между нами. Становясь прочным и настоящим. Он собрал свои вещи. – Мне нужно на работу. Оставайся здесь сколько захочешь. «Теперь это и твоя хижина». Он не сказал этих слов, но я расслышал их в его голосе. Миллер Стрэттон походил на меня. Одиночка, которому в жизни выпал дерьмовый расклад. Но он не стонал и не жаловался. Он со всем справился и продолжал двигаться вперед. Я это уважал. Я сидел там до захода солнца. Мне не хотелось уходить, но становилось темно. Вокруг валялись старые обломки прибитых к берегу бревен. Руками я вырыл в песке небольшую ямку и набросал туда древесины. В следующий раз принесу жидкость для розжига. И тогда смогу оставаться здесь сколько захочу. Хотя мне нужно будет что-то есть. В конечном счете. Я потащился прочь от хижины, обратно к парковке и своей пустой квартире. Я разогрел замороженный ужин, слушая доносившиеся из телевизора спортивные новости, и просмотрел объявления о найме в местной газете. Сделал несколько звонков и нашел пару разовых подработок. А еще договорился о строительстве сарая на заднем дворе у какой-то старушки. Как раз то, что сейчас нужно. Вполне подходящее время. Я разобрался с просьбами жильцов, и нужно же было чем-то занять три дня отстранения от школы. Я поужинал и посмотрел футбольный матч, потом посвященное ему спортивное ток-шоу. И все же часы показывали лишь одиннадцать вечера. Но это был новый город. И новое начало. Может, я смогу спать как нормальный человек. И все будет в порядке. Я свернулся на дурацком матрасе и в конце концов задремал. Кошмар уже поджидал меня. Глухой стук его шагов на нашей кухне. Ее джинсы, скользящие по линолеуму, когда она пыталась отступать. Взмывавшая вверх и опускавшаяся бита. Снова. И снова. И снова. Я проснулся от собственных криков. Простыни промокли от пота, я все еще ощущал отзвуки наносящей удары биты. Я глубоко вздохнул, пытаясь прийти в себя, потом натянул какую-то одежду, зашнуровал ботинки. Черт возьми, многовато для нового начала. Выйдя на улицу, я вгляделся в безмолвную темноту ночи и зашагал прочь.