Все они, и Леся, и Ангелина, и Алекс, имели свои тайны, но только у Алекс тайны были особенно опасными. Только она одна открыто ему угрожала, только она могла натравить на него волков. Как? Хороший вопрос. Он разберется! Теперь он просто обязан во всем разобраться. Кем бы ни стала за эти годы Ксанка, какую бы маску ни примерила, он все равно ее найдет. В небо над лесом взметнулся столб зеленого света — еще одно доказательство того, что самая темная ночь наступит очень скоро… Дмитрий. 1927 год Митя пришел к затону ранехонько, чуть свет. Деду сказал, что отправился на рыбалку, даже удочку с собой прихватил. Если дед и удивился такой внезапной страсти, то виду не подал, спросил только, далеко ли. И Митя соврал, наверное, впервые в жизни. Сам не понял, отчего так вышло, что про затон он даже и не заикнулся. …Над рекой стелился туман, а вода оказалась молочно-теплой. На затоне Митя был один. Пока один. Она приходила почти каждое утро. Маленькая, хрупкая, с толстой, туго заплетенной косой. На ходу сбрасывала с себя одежду, все до последнего, с разбегу бросалась в черную воду, ныряла, плескалась, как самая настоящая русалка, а потом еще долго сидела на берегу, всматриваясь во что-то только ей одной видимое на речном дне. А Митя, задыхаясь от стыда, любопытства и еще какого-то жгучего, непонятного чувства, наблюдал за ней из лесу. Ее звали Машей, и жила она неподалеку в покосившейся избушке вместе с бабкой. Бабка гнала лучший в округе самогон, и у речной избушки вечно толклись макеевские мужики. Эти же мужики собирались у реки после тяжелого трудового дня, пили самогонку, травили байки. Митю особо не привечали, но и не гнали. Может, признавали за своего, а может, боялись дедова гнева. Хотя Митя и без деда себя в обиду не дал бы. К восемнадцати годам он вымахал под два метра ростом и силу имел недюжинную. Первый раз Митя увидел Машу, когда пришел к старухе за самогоном для дедовых настоек. В отличие от многих, Маша смотрела на него с доброжелательным любопытством. Его уродство не вызывало в ней ни страха, ни омерзения. И к первому, и ко второму Митя уже привык, а вот к тому, как смотрела на него Маша, оказался не готов. В тот раз они не обменялись ни словечком, старуха сунула в руки Мити бутыль самогона и вытолкала за дверь. А через неделю он увидел Машу на затоне и неожиданно для деда полюбил рыбалку… Сегодня она задерживалась. Появилась, когда Митя уж собирался уходить. Привычно порывисто сбросила одежду, «щучкой» вошла в воду. Митя вытер выступившую на лбу испарину, крепко зажмурился. Это было некрасиво и непорядочно, скорее всего, это было даже подло, но поделать с собой он ничего не мог, к затону его тянула почти такая же неведомая сила, что привязала его к гари. В последний раз — решил Митя и открыл глаза. Маши нигде не было видно, в черной воде отражалось низкое небо, ее одежда лежала на берегу… Он не думал о морали, когда, на ходу сбрасывая ботинки и рубаху, скатывался вниз к реке. Он думал лишь о том, что может не успеть и Маша больше никогда не придет купаться на затон… Он успел, ухватил сначала за косу, затем за руку, потянул со дна наверх, к солнцу и воздуху, вынес на берег, укутал своей рубахой. И все… Что делать дальше, он не знал… Маша очнулась сама, забилась в кашле, закричала протяжно и испуганно, распахнула глаза. Она рассматривала его долго и внимательно, как будто видела в первый раз, а потом всхлипнула и уткнулась макушкой ему в грудь. От ее мокрых волос пахло ромашкой и липой. Митя затаил дыхание, боясь спугнуть это хрупкое мгновение почти сбывшейся мечты. — Я хорошо плаваю! — У нее оказался по-детски звонкий голосок. — А тут судорога! Вот здесь. — Она коснулась ладошкой узкой щиколотки. — Больно-больно! И воздух кончился. Я думала — все… А потом ты… Машины глаза были зеленые-зеленые, как вода затона в солнечный день, и смотрела она на Митю восхищенно, как на героя. — Если бы не ты, я бы утонула. А мне нельзя, у меня бабка больная. Ей без меня никак… Ты же Митя, да? Знахаря племянник? Он молча кивнул, заговорить с этой по-детски наивной и не по-детски красивой русалкой не хватало сил. — У тебя глаза красивые. Синие-синие! Как васильки. — Маша куталась в его рубаху, плечи ее под Митиными ладонями мелко подрагивали. — Тебе, наверное, нужно одеться? — Митя чувствовал, как заливается краской смущения. — Я отвернусь. Не дожидаясь ответа, он резко встал, отошел к воде, подставил свежему ветру разгоряченное лицо. — Ты вымок весь, — послышалось за спиной, совсем близко. — Не беда! Солнце взойдет — обсохну, — сказал он, не решаясь обернуться. — А я люблю раннее утро, когда людей еще нет. — Маша, ужа полностью одетая, встала рядом. — Знаешь, мне иногда хочется жить в лесу. Вот как ты. Невысокая, она не доставала ему даже до плеча, смотрела снизу вверх пытливо и требовательно, наверно, ждала, что он ответит. — Одному не всегда хорошо, — сказал Митя и почти не покривил душой. — Иногда хочется, чтобы рядом был кто-то еще. — Кто? — С ее косы капала вода, оставляя на сарафане темные дорожки. — Не знаю. — Он и в самом деле не знал, не мог разобраться с тем, что творилось в душе. — Ты славный! — Маша привстала на цыпочки, коснулась Митиной щеки робким поцелуем. — Это за спасение, — добавила она с улыбкой. Никто не называл его славным, никто не смотрел вот так, по-особенному, никто не целовал даже из благодарности. — Погоди. — Он легонько сжал ее запястье. — Я сейчас! Кувшинки росли у противоположного берега. Митя доплыл до них в мгновение ока, рвал упругие стебли и ужасался собственной смелости. Разве можно удержать русалку кувшинками?.. — Это мне? — Маша смотрела на цветы в его руках не то испуганно, не то недоуменно. — Если хочешь… — Он уже сам себе казался дураком. — Хочу! — Прежде, чем забрать цветы, она легонько коснулась его руки. — Мне никто и никогда… — Это обычные кувшинки… — Это не обычные кувшинки! — Она замотала головой, прижала цветы к груди. — Я прихожу на затон каждое утро. Он едва не ответил: «Я знаю». Удержался в последнее мгновение. — Если хочешь, можешь тоже сюда приходить. Не дожидаясь ответа, Маша сорвалась с места, стрелой помчалась вдоль берега. — Я приду, — сказал Митя в пустоту. — Обязательно приду. ГАЛЬЯНО Всю ночь Гальяно провел под окнами «девичьего» флигеля. Почти всю ночь… Окно Лениной комнаты бесшумно распахнулось, когда он уже почти уснул на боевом посту. — Ты тут? — Лена не могла видеть его в кромешной темноте, но почему-то была уверена, что он здесь. — Вот решил прогуляться, — шепотом сказал Гальяно, подходя к окну. — Почему ты не спишь? — Не могу. Ты же тоже не спишь. — В дозоре спать не положено. — Он подтянулся на руках, уселся на подоконник. — Кто-то же должен охранять прекрасную даму от страшного дракона. — И ты охраняешь? — Он по-прежнему почти ничего не видел в темноте, но чувствовал легкий запах ее духов. — Я охраняю. Я же не виноват, что прекрасная дама оказалась такой безрассудной, что привлекла к себе внимание дракона! Теперь мне придется его убить… — Рыцарь… — Щеки коснулись горячие пальцы. Сначала пальцы, потом губы. Гальяно замер, перестал дышать, чтобы не спугнуть это мимолетное, хрупкое счастье. — Ты можешь войти. Нет нужды спать на улице. — Я не хочу спать. — Я тоже… Счастье сделало его безрассудно-пьяным, но даже в этом состоянии Гальяно услышал, как сначала тихонько хлопнула входная дверь флигеля, а потом едва слышно заскрипели половицы в коридоре. Кто-то из Лениных соседок возвращался с ночной прогулки. Интересно, кто? Где-то слева скрипнули дверные петли. Дело оставалось за малым — узнать, кто живет в той комнате. Но это уже утром, а сейчас ему есть чем заняться… Той ночью он так и не уснул. Ни он, ни Лена. Рассвет наступил предательски быстро, вполз сизым туманом в распахнутое настежь окно. — Тебе пора. — Лена потерлась щекой о его плечо. — Видишь — утро. Прекрасной даме уже не страшно. — Я понимаю. — Гальяно зарылся носом в пахнущие цветами Ленины волосы. — Прекрасную даму нельзя дискредитировать. Она не сказала ни «да», ни «нет», лишь виновато улыбнулась в ответ. Гальяно почти не расстроился. Всего несколько часов назад он даже не надеялся, что проведет с Леной ночь. Всему свое время, он подождет. — Я сейчас. — Гальяно натянул джинсы, на цыпочках вышел в коридор, присел на корточки у порога соседей двери, дотронулся пальцами до чего-то похожего на серый порошок. Или пепел… — Кто живет за стенкой? — спросил он у Лены, вернувшись обратно в комнату. — Алекс. Алекс… Почему-то он почти не удивился. — Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили? — Гальяно не спешил уходить. — Да, я буду сидеть в своей комнате и никуда не выйду.