Либо тянется к кобуре, хрен его знает. — Аккуратно сейчас, — подскакивает матёрый Саня и придерживает ковбоя за руку. — Тихо-тихо, — отвечает тот, — полегче, товарищ. Он тихонечко вытаскивает красненькую книжицу и разворачивает перед моим лицом. КГБ СССР. Бренд известный, легко узнаваемый. — Вот какое дело, Егор Андреевич, вы нам на малину помёт не мечите, пожалуйста, — убедительно говорит он. — Вы же не медведь, правда? У нас идёт операция и всё под контролем. Девица под нашим присмотром. И ничего с ней не случится, а ваша самодеятельность… ну, сами понимаете. Отстаньте, в общем. Отдыхайте спокойно, вам вон и без того досталось. Руку лечите. Хоть день без приключений проведите. Вот это поворот, как говорится. Большой брат, оказывается не спит и внимательно следит за нами, посылая агентов Смитов из «Матрицы», когда считает нужным, конечно. — Как-то вы, агенты Смиты, долго не появлялись, — с подозрением в голосе заявляю я. — И у меня такое чувство, что если бы не вмешались мои ребята, барышня бы сейчас уже уносилась на верх блаженства в весёлой компании сидельцев. — Нет, — говорит ковбой. — Не надо. Это не так. У нас всё под контролем. Я вглядываюсь им в глаза и они излучают железобетонную уверенность, убаюкивая и успокаивая мою нервную систему. — А вы местные? — интересуюсь я. — Или приехали шпилями полюбоваться? На это они ничего не отвечают, лишь немного сдвигая брови. — Оке, товарищи офицеры, — развожу я руками. — Раз такое дело, я пойду вздремну и успокою растревоженною руку. Но ваш объект изъявил желание завтра же вернуться в столицу, и я противиться этому не буду, напротив, сделаю всё, чтобы помочь осуществить это желание. Без обид друзья. Ну, и рад познакомиться, агенты. Дерётесь вы красиво. Прекрасный финал дня — волнения, тревоги и, наконец, тотальное расслабление. Вся жизнь такая. Ну, а раз так, нужно попытаться получать от этой жизни максимум удовольствия, тем более что ничего другого не остаётся. Я поднимаюсь в свою комнату и отрубаюсь. Быстро, практически моментально. Утром я иду завтракать со своими гвардейцами. Ирина, Яна, Скачков уже здесь. Немного помятые, но неплохо снявшие усталость или стресс, у кого имеется. — Нужно иногда устраивать себе разрядку, — говорю я, присаживаясь к Новицкой. — Я не сторонник алкоголя, но иногда он действительно необходим для перезагрузки. — Больная голова входит в эту твою перезагрузку? — спрашивает она. — Входит в обязательную программу пребывания. — В Геленджике? — В этой жизни, Ириш. Она хмыкает и размешивает сахар в чае. — Сам-то ты не особо пьёшь, насколько я вижу. — Поэтому и расслабиться не могу. — А Анатолий где? Он, похоже, расслабился по максимуму, теперь проблема будет напрячься. Где подчинённый твой? С иностранной шпионкой сношается? — Ира! Да что с тобой⁈ Может, тебе опохмелиться надо? — Может, — качает она головой, рассыпая соломенные волосы. — Только… Как мне опохмелиться от моей жизни? — Что за пессимизм, Ириш? Жизнь твоя полна трудового подвига и неистовой самоотдачи. — О-о-о… — выдыхает она. — Заманали уже все эти пышные, ничего не значащие фразы. — Кажется, у тебя на почве похмелья начинается экзистенциальный кризис. — Это что за дрянь такая? — безо всякого интереса спрашивает она. — Это начало осознания жизни, как смертельной болезни, передающейся половым путём. — Чего? Кажется, я всё-таки помогаю ей встрепенуться. — Это название фильма польского режиссёра Занусси. Плевать, что он его снимет ещё почти через двадцать лет. — Ну ты и завернул, Егор. — Знаешь, чего тебе нужно? — спрашиваю я. — Знаю, — зло отвечает она. — Это все знают. Только у меня эта сраная работа всю жизнь была на первом месте. А всех парней я сбросила со скалы, как Клеопатра. И вот какая ирония… А сопляка желторотого не сбросила. — И это правильно. Хорошо, что не сбросила. Вместе мы сила, сама видишь. — Да нахера мне эта сила, — качает она головой, — когда в остатке сплошное бессилие. — Ничего, Ириш, ты сейчас поешь хорошенько, чаю горячего побольше выпей, протеинами закинься. — А? — Яичницу съешь, котлету, сыр и колбасу. А потом поспи часик, и будет тебе счастье. — Советчик, — хмыкает она. — Отстань. Где, скажи лучше, этот ловелас Анатоль? — Решил обойтись без завтрака, судя по всему, — усмехаюсь я. — Питается нематериальными субстанциями. — Что же, можно только позавидовать. Ладно, пойду я выполнять твои советы. Вздремнуть то есть. А котлеты ты сам ешь. Она встаёт и, чуть покачиваясь, идёт в сторону выхода. Я тоже встаю и выхожу следом, но двигаю не к ней, а к Толику. Тук-тук, кто там, это мышка-норушка да лягушка-квакушка, пустите меня к себе жить. Дверь приоткрывается и из неё выглядывает взлохмаченная голова. Глаза красные, невыспавшиеся. — Скажи Еве, — говорю я, — что через полчаса мы выезжаем к Белле. В трест ресторанов. С Беллой мы встречаемся по одному. Сначала заходит Ева, а мы с парнями сидим в приёмной. Тут, надо сказать, оживлённо и наше появление убавляет оптимизма у посетителей, потому что нас много и выясняется, что мы записаны на приём сверх очереди. Ну, что поделать, дорогие товарищи. Нам ещё в аэропорт ехать, лететь в столицу. Секретарша надменно печатает на большой пишущей машинке, ежеминутно отвечает на телефонные звонки и поглядывает на ожидающих с холодным превосходством. Выглядит всё обыденно, контора, как контора, ничего необычного. В кабинете у Беллы тоже всё стандартно и даже средне и висят портреты не Гаргантюа и Пантагрюэля, а Медунова и Брежнева. Они, конечно, тоже любят хорошо закусить, но всё-таки не чрезмерно. — Поговорили? — спрашиваю я. Белла выглядит немного озадаченно. — Да, — кивает она. — Поговорили. — О чём речь? О камнях? Она наклоняет голову и не спешит с ответом. — Ну, я собственно об этом всё тебе сказал вчера. Пока будь осторожна, а потом будет видно. — Угу, — соглашается она. — Ну что, уезжаете, значит? — Уезжаем, хоть и не хочется. Хорошо у вас, за исключением наличия различных мутных личностей, типа Лимончика того же. — Куда ж без них-то? — усмехается Белла. — Кофе будешь? У меня печенье шикарное французское. — Спасибо, но я только что позавтракал. Вот что хочу сказать, вернее, попросить. Я планирую свою семью перетащить сюда, в Геленджик или в Сочи. Мне нужно пристроить близких своих. Учитывая, что я планирую с тобой организовать тесное сотрудничество и охранять от возможных напастей, обращаюсь с этим делом не к Медунову и не к кому другому, а прямо к тебе. Она щурится, и ничего не говорит. Что ещё за напасти, вероятно думает она. Ну, как что? Арест с последующим расстрелом достаточно серьёзная штука, чтобы называться этим словом? Я сообщаю ей, что мне нужно, включая жилищные запросы. Аппетиты у меня немаленькие. Она только бровью поводит, но не возражает, да и вообще никак не комментирует мои требования. Только кивает. — А ты сам не планируешь здесь обосноваться? — спрашивает она. — На постоянной основе пока нет. Может, когда на пенсию соберусь. Мы смеёмся. До пенсии-то ещё дожить надо. — Ладно, наконец, — подводит она итог. — А по работе, что ты думаешь делать?