— Смотри и учись, — сказала она. — Ты прирожденный танцор. Однажды, когда они пили холодный чай после особенно зажигательной пляски под «Higher and Higher» Джеки Уилсона, Чак спросил у бабули, какой она была в школе. Бабушка рассмеялась: — Я была настоящей кусит[11]. Только не говори зэйдэ, что я это сказала. Дед у нас старомодный, он не поймет. Чак ничего не сказал дедушке. И ни разу не поднялся в башенку. Тогда еще нет. Конечно, он спрашивал об этой башенке, и не раз. Что там внутри, какой открывается вид из окна, почему дверь всегда заперта? Бабушка говорила, что там нет ничего интересного, а дверь заперта потому, что пол еле держится и может вообще провалиться. Дедушка говорил то же самое и добавлял, что из окна башенки открывается вид на ближайший торговый центр, не бог весть какие красоты. Но однажды, незадолго до одиннадцатого дня рождения Чака, дедушка все-таки проговорился и сказал правду. Пусть не всю правду, но какую-то ее часть. 2 Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, это общеизвестно. А после гибели сына, невестки и не успевшей родиться внучки (Алиссы, чье имя похоже на шум дождя) Алби Кранц крепко запил. Если бы он тратил деньги не на покупку продукции «Анхойзер-Буш», а на приобретение ее акций, у него бы, наверное, набрался контрольный пакет. Он мог позволить себе тратить деньги на пиво, потому что был пенсионером, причем весьма обеспеченным пенсионером, и пребывал в черной депрессии. После поездки в Диснейуорлд он ограничил свое потребление спиртного бокалом вина за обедом или бутылочкой пива за просмотром бейсбольного матча. По большей части. Время от времени — поначалу раз в месяц, потом раз в два месяца — дедушка Чака надирался всерьез. Всегда только дома, всегда тихо и мирно. На следующий день он ходил заторможенный и почти ничего не ел, но уже к вечеру возвращался в норму. В один из таких запойных вечеров, когда «Янкиз» громили «Ред сокс», а Алби Чак приближался к десятой бутылке «Будвайзера», Чак снова заговорил с ним о башенке. Просто для поддержания разговора. При отставании «Соксов» на девять очков матч получался не слишком захватывающим. — Я думаю, там из окна виден не только торговый центр, — сказал Чак. Дедуля надолго задумался, потом взял пульт и отключил звук в телевизоре, оборвав на полуслове рекламу месячника пикапов «Форда». (Дед всегда говорил, что «Форд» расшифровывается как «Фатальная ошибка разработки и дизайна».) — Оттуда видно больше, чем тебе бы хотелось видеть, малыш, — сказал он. — Вот почему башня закрыта. Чак почувствовал, как у него по спине пробежал холодок, жутковатый, но не то чтобы совсем неприятный. Почему-то ему сразу вспомнились Скуби-Ду и его друзья, охотящиеся на привидений. Он хотел уточнить, что имел в виду дедушка, но что-то подсказало ему — та взрослая часть, которая еще не сформировалась у десятилетних мальчишек, но которая уже начинает проявляться, — в общем, что-то ему подсказало, что лучше молчать. Молчать и ждать. — Знаешь, Чаки, в каком стиле построен наш дом? — В викторианском. — Все верно. И это не подделка, а самый что ни на есть настоящий викторианский дом. Он был построен в тысяча восемьсот восемьдесят пятом, с тех пор несколько раз перестраивался, но башня была здесь с самого начала. Мы с твоей бобэ купили его за бесценок, когда обувной бизнес пошел в гору. Мы тут живем с тысяча девятьсот семьдесят первого, и за все эти годы я заходил в ту треклятую башню не больше полдюжины раз. — Потому что там прогнил пол? — спросил Чак, старательно изображая подкупающую наивность. — Потому что там полно призраков, — сказал дедушка, и Чак опять ощутил пробежавший по спине холодок. На этот раз очень даже неприятный. Хотя, может быть, дедушка пошутил. В последнее время он начал шутить. Так же, как бабушка начала танцевать. Дед отпил пива. Рыгнул. Его глаза покраснели. — Дух Будущих Святок. Помнишь этого призрака, Чаки? Чак кивнул. Каждый год, в канун Рождества, они смотрели «Рождественскую песнь», хотя Рождество не справляли. Но Чак все равно не понимал, о чем говорит дедушка. — С парнишкой Джеффри оно приключилось практически сразу, — сказал дедушка, сосредоточенно глядя в телевизор, но Чак сомневался, что он видит происходящее на экране. — А вот с Генри Питерсоном… тут вышло дольше. Прошло года четыре. Или, может, пять лет. К тому времени я почти и забыл, что я там видел. — Он указал большим пальцем на потолок. — После этого я поклялся себе: больше туда ни ногой. Но все равно ведь поперся, и очень зря. Из-за Сары… твоей бобэ… и хлеба. Ждать — это хуже всего. Ты сам поймешь, Чаки, когда… В кухне хлопнула дверь. Это вернулась бабушка. Она ходила к соседке, миссис Стэнли, чтобы отнести ей куриный бульон, потому что та приболела. Так сказала бабуля, но даже в свои десять лет Чак понимал, что была и другая причина. Миссис Стэнли знала все сплетни и слухи, ходившие по округе («Та еще йенте[12]», — говорил о ней дедушка), и охотно делилась ими с каждым, кто хотел слушать. Обычно после походов к соседке бабушка пересказывала все новости деду, предварительно попросив Чака выйти из комнаты. Но «выйти из комнаты» не означает, что нельзя слушать под дверью. — Кто такой Генри Питерсон, дедуль? — спросил Чак. Но дедушка слышал, что его жена пришла домой. Он сел попрямее и отставил в сторону пиво. — Ты гляди! — крикнул он, вполне убедительно изображая трезвость (впрочем, бабушку все равно не обманешь). — «Соксы» взяли все базы! 3 Под конец восьмого иннинга бабуля отправила дедушку в магазин за молоком для утренних хлопьев Чака. — И не вздумай садиться за руль. Иди пешком, хоть чуть-чуть протрезвеешь. Дедушка не стал возражать. Он вообще редко спорил с бабулей, а если пытался с ней спорить, результат получался неутешительный. Когда он ушел, бабушка — бобэ — села на диван рядом с Чаком и приобняла его одной рукой. Чак положил голову на ее мягкое, уютное плечо. — Он рассказывал о своих призраках, да? Которые водятся в башне? — Э… да. — Врать было бесполезно; бабушка всегда знала, когда ей врут. — А там правда есть призраки? Ты их видела? Бабушка фыркнула. — А ты сам как думаешь, хантль[13]? — Только потом Чак поймет, что это был не ответ. — Я бы не обращала внимания на россказни зэйдэ. Он замечательный человек, но иногда пьет слишком много. И сразу садится на своих любимых коньков. Ты наверняка понимаешь, о чем я. Да, Чак понимал. Никсон должен сидеть в тюрьме; фейгелесы[14] захватили американскую культуру и превратили в сплошную голубизну; конкурсы красоты типа «Мисс Америка» (бабушка их любила) — как есть стриптиз и мерзость. Но никогда раньше дед не говорил о призраках в башне. По крайней мере, не говорил Чаку. — Бобэ, а кто такой парнишка Джеффри? Она тяжело вздохнула. — Это очень печальная история, Мальчак. — (Это была ее любимая шутка: мальчик Чак, Мальчак.) — Он жил на соседней улице. Его насмерть сбил пьяный водитель, когда он выбежал на дорогу за укатившимся мячиком. Это было давным-давно. Если дед говорил, будто заранее знал, что так и случится, потому что увидел, как оно будет, он просто ошибся. Или выдумал шутки ради. Бабушка всегда знала, когда Чак ей врал; в тот вечер Чак понял, что он тоже знает, когда бабушка врет ему. Все сразу стало понятно по тому, как она отвела взгляд и уставилась в телевизор, словно ее очень заинтересовало происходящее на экране, хотя Чак точно знал, что бабушке по барабану любой бейсбол, даже чемпионат Мировой серии. — Пить ему надо меньше, — сказала бабушка, и на этом разговор завершился. Может быть, так и было. Может быть. Но с того вечера Чак начал бояться башенки с ее вечно запертой дверью на вершине короткой (всего шесть ступенек) узкой лестницы, которую освещала единственная голая лампочка, свисавшая с потолка на черном проводе. Однако не зря говорят, что страх притягателен, и иногда, когда бабушки с дедушкой не было дома, Чак отваживался подняться по этой лестнице. Он вставал перед дверью, трогал висячий замок, морщился, если тот бряцал (ведь шум мог потревожить призраков, обитавших в башне), и быстро спускался, с опаской оглядываясь на дверь. Легко было вообразить, как замок открывается и падает на пол. Как дверь скрипит на несмазанных петлях. Если бы что-то подобное произошло, Чак бы, наверное, умер от страха. 4 Подвал же, напротив, был вовсе не страшным. Его хорошо освещали яркие люминесцентные лампы. Когда дедушка вышел на пенсию и продал свою сеть обувных магазинов, он устроил в подвале столярную мастерскую, где проводил много времени. Там всегда приятно пахло опилками. В самом дальнем углу, вдали от строгальных, ленточнопильных и шлифовальных станков, трогать которые строго-настрого запрещалось, Чак нашел большую коробку, набитую старыми дедушкиными книжками о братьях Харди. Истории были хоть и старомодными, но интересными. Однажды Чак сидел в кухне, читал «Зловещий указатель» и ждал, когда бабушка вынет из духовки противень с печеньем. Вдруг она подошла и вырвала книжку у него из рук. — Ты все-таки достоин лучшего, Мальчак. Пора повышать свой читательский уровень. Сиди здесь, никуда не уходи. — Я только-только дошел до самого интересного! — возмутился Чак. Бабушка фыркнула, как умеют фыркать только еврейские бобэ. — Ничего интересного здесь быть не может, — сказала она и ушла, забрав книжку. Взамен она принесла Чаку «Убийство Роджера Экройда». — Вот тебе стоящий детектив, — сказала она. — По-настоящему интересный. Не тупые истории про каких-то подростков, которые носятся как очумелые. Считай, что это твое приобщение к большой литературе. — Она на секунду задумалась. — Ладно, это, конечно, не Сол Беллоу, но тоже неплохо. Чак начал читать исключительно для того, чтобы угодить бабушке, но вскоре увяз с головой. За год он прочитал почти две дюжины романов Агаты Кристи, из них пару-тройку о мисс Марпл, но Эркюль Пуаро ему нравился больше. Месье Пуаро с его щегольскими усами и могучим мозгом из «маленьких серых клеточек». Однажды во время летних каникул Чак читал «Убийство в “Восточном экспрессе”», лежа в гамаке на заднем дворе, и его взгляд случайно упал на башенку на крыше дома. Интересно, подумал Чак, а как месье Пуаро приступил бы к расследованию этой тайны. Ага, сказал он себе. А потом: Voilà[15], — так было даже лучше. Когда бабушка в следующий раз испекла черничные кексы, Чак спросил, можно ли отнести несколько штук миссис Стэнли. — Как хорошо ты придумал, — сказала бабушка. — Конечно, можно. Только прежде чем переходить через улицу, обязательно убедись, что там нет машин. Она всегда так говорила, когда он собирался куда-то пойти. И теперь, когда Чак задействовал свои маленькие серые клеточки, он подумал, что, возможно, бабушка напоминает ему об этом не просто так. Возможно, она постоянно держит в голове случай с малышом Джеффри. Бабушка была полноватой (и с годами полнела все больше), но миссис Стэнли была по-настоящему толстой, раза в два толще бабушки. Пожилая вдова, она кряхтела при каждом шаге, дышала с присвистом, как проколотая шина, из которой выходит воздух, и вечно ходила в одном и том же розовом шелковом халате. Чака мучило смутное чувство вины, что он заявится к ней с угощением, которое явно не будет способствовать похудению, но ему надо было добыть информацию. Она поблагодарила его за кексы и спросила — он был уверен, что так и будет, — не зайдет ли он в гости. — Я заварю чай! — Спасибо, — сказал Чак. — Я не пью чай, но с удовольствием выпил бы молока. Они уселись за стол в маленькой кухне, залитой ярким июньским солнцем, и миссис Стэнли спросила, как дела у Алби и Сары. Чак, памятуя о том, что все, что он скажет за этим столом, станет известно всему кварталу уже сегодня, ответил, что у них все хорошо. Но Пуаро говорил, что для того, чтобы что-нибудь получить, надо что-нибудь дать, и поэтому Чак добавил, что бабушка собирает одежду для лютеранского приюта для бездомных. — Твоя бабушка — святая женщина, — сказала миссис Стэнли, явно разочарованная столь скудными сведениями. — А как твой дедушка? Как эта бяка у него на спине? Он был у врача? — Да, — ответил Чак и отпил молока. — Ему срезали родинку и отправили ее на анализ. Анализ хороший. — Слава богу!