— В реестре населения указано, что на его имя зарегистрированы тринадцать объектов недвижимости помимо Сульру. Только два из них, дом на полуострове Бюгдёй и дача на Тьёме, достались ему в наследство от родителей. Но на момент убийства он был владельцем пяти квартир в Осло, участка земли в Люсакере, дома в Ларвике, двух домов в Лиллехаммере, участка леса в Нур-Трёнделаге и дачи в Рьюкане. Все это — бывшее имущество членов секты, переданное Альфсену. И да, мы все проверили, — сказал он, бросив мрачный взгляд на Кафу. — Ни в одном из мест никто не живет. — У тебя есть предположение почему? — Да, — ответил Андреас. — Есть. Но это всего лишь предположение, — сказал он, все еще грозно глядя на новенькую. — Думаю, эти объекты недвижимости служили для пастора чем-то вроде экономической гарантии. Поразительно то, что Альфсен не продал ничего из своих владений. Значит, община не нуждалась в деньгах. Тогда чем они платили за постройку подвала и тайной лаборатории? На что содержали более двадцати человек? Андреас всплеснул руками, чтобы показать, какой это чертовски хороший вопрос. У самого Альфсена, конечно, были кое-какие деньжата. Но такие суммы! Десятки миллионов. Андреас покачал головой. К тому же у пастора уже больше десяти лет не было счета в банке. Если и были деньги, то лежали, спрятанные в матрасе, который пока еще не вспороли. — А как насчет Сульру? — спросила Кафа. — Как я уже сказал, Сульру в стопроцентной собственности Альфсена. Как видно вот здесь, — Андреас развернул карту местности Маридалена, — территория Сульру довольно большая. Почти два гектара леса, к которым примыкают еще земельные участки на севере и на востоке. — А секретный подвал? Андреас отыскал копию письма, в шапке которого была указана коммуна[27] Осло. — Все формальности соблюдены. То есть они запрашивали разрешение на строительство подвала в амбаре. Альфсен ничего не пишет в заявлении о лаборатории, — сказал он, помахав документом. — Коммуна одобрила ее строительство в обмен на обещание переслать чертежи. Они так и не были получены. По крайней мере, в архивах коммуны чертежей нет. Кафа покачала головой. — А что если недвижимость служила не в качестве экономической гарантии? Что если это квартиры для прикрытия? Просто место, где можно спрятаться, если что-то пойдет не так? — Ты забыла об одном, — произнес Андреас твердым голосом. — Что-то пошло не так. Над ними учинили расправу. Глава 31 Андреас откинул голову на спинку стула, закрыл глаза и вздохнул. На него нахлынули воспоминания. Они не были неприятными или тревожными. Он вспомнил о преступлении, совершенном прошлой зимой, когда девятнадцатилетний парень пырнул ножом отца. Перед глазами так и стояли перебинтованный владелец магазина и дрожащий, мокрый от пота тринадцатилетний мальчик, у которого щека была перемазана кровью брата. Преступники. Свидетели и жертвы. Все они в каком-то смысле становились жертвами, попадая сюда, на стул напротив Андреаса. Андреас не помнил дат. Не помнил, сколько они сидели. Он часто не помнил и голосов, а иногда случалось, что он забывал, плакали они, смеялись или только говорили. В его памяти сохранялись только образы, а для остального был диктофон. Иногда молчание бывает красноречивее слов: нервный взгляд на адвоката, щелканье шариковой ручкой и постукивание тыльной стороной ладони о ножку стула, характерное дыхание. Андреас Фигуэрас знал, что за пределами комнаты для допросов его не любят. Резкие комментарии, конфликты, в которых он никогда не уступал, оказываясь не в состоянии справиться с гневом. Он не мог остановиться. Это порождало в нем постоянное беспокойство, и только с теми, кто принимал это его свойство, — такими, как Фредрик, — он мог поладить. Но тут, на допросе, Андреас был одним из лучших. Ведь здесь не работали все эти сложные правила. В этой комнаты пульс замедлялся, все звуки смолкали. Здесь был только он, стол, дверь и зеркало. И человек, рассказывающий свою историю. И — да, — еще эти чертовы адвокаты. — Я посоветовал господину Камбрани отвечать на все ваши вопросы. Он очень извиняется за то, что его действия выглядели как агрессивная самооборона от ваших коллег. Он также пояснил, что после того как двое полицейских в штатском представились, он прекратил самооборону, и после этого его обезвредили. Весьма грубо, позволю себе добавить. Андреас не перебивал адвоката. Следователь не был с ним знаком и тут же забыл его имя. Адвокат сидел в углу, а не за столом, как все остальные на допросе, чтобы иметь зрительный контакт со своим клиентом. Андреас рассматривал Камбрани. Темная кожа лица казалась мягкой, почти бархатистой на фоне густой ухоженной бороды. Тугой воротник сдавливал шею, так что подбородок выглядел одутловатым. — Я хочу попросить прощения у сотрудника полиции, — тихо вымолвил Камбрани. — Я испугался. Я думал, что пришли за мной. Нам так много угрожали. А после исчезновения эмира… Не договорив, он опустил взгляд на свои пальцы, теребившие нитку, выбившуюся из застегнутого на пуговицы от груди до шеи серо-зеленого шальвар-камиза[28]. Андреас перевел взгляд вверх на большое зеркало переговорной комнаты, с обратной стороны служившее окном, за которым сидели Сюнне, Себастиан Косс и Фредрик. — Где Мухаммед Халед Умар, эмир? Камбрани угрюмо посмотрел на Андреаса, помотал головой и все-таки наконец прервал молчание. — Я не видел его несколько недель. Понятия не имею, где он. — Когда вы встречались в последний раз? Вздохнув, Камбрани произнес: — Ну… Точно не помню. Я бы сказал, три-четыре недели назад. Мы устраивали вечер, на котором выступал Умар. Не уверен, что видел его после этого. Андреас молчал. Он заметил, как на лбу сидящего напротив него человека ровно, ритмично пульсирует выпуклая вена. — Когда же вы обнаружили исчезновение эмира? Арестант сложил ладони перед собой. — Во время пятничной молитвы. Три недели назад. Мы должны были встретиться все вместе, но он не пришел. — Почему не пришел? Камбрани развел руками. — Я не знаю. — О чем вы говорили? В тот день, который, очевидно, был днем вашей последней встречи? — Не помню. Об обычных вещах. Ни о чем особенном. — Ничего о том, что он собирается уехать? У него не было планов отправиться куда-нибудь за город? В ответ Камбрани лишь снова покачал головой. — Вы говорили о Сульру? — Нет. — Вы говорили о «Свете Господнем»? Камбрани не ответил. Андреас повысил голос. — Вы говорили о ваших давних врагах из христианской общины «Свет Господень» — общины, где было совершено массовое убийство четыре дня назад? Вы говорили о них? — Нет! Здоровенный Камбрани ударил ладонью по столу с такой силой, что расплескался кофе, а затем вцепился в подлокотники, будто пытаясь удержать себя на месте. — Нет, я же сказал: нет. Я не имею никакого отношения к этому гнусному делу. Я ничего об этом не знаю. Не понимаю ваших вопросов! Камбрани беспомощно уставился на адвоката. — Мой клиент никоим образом не причастен ни к обсуждению, ни к планированию, ни к осуществлению убийств в Сульру. Все религиозные разногласия остались в далеком прошлом. Так что если вы не можете предъявить ничего более определенного, что указывало бы на связь моего клиента с преступлениями в Сульру… Адвокат не удосужился закончить предложение. Вместо этого он закивал, медленно поднимая и опуская тяжелый подбородок. Андреас промолчал. Наклонившись, он достал пару бумажных салфеток из коробки, стоявшей посередине стола, положил их на пятна кофе, дав жидкости впитаться, а затем засунул их в свой бумажный стакан. Вытащив еще несколько салфеток, он вытер ими стол и также положил их в свой стаканчик, который затем скомкал и выбросил в мусорное ведро. — Так почему вы прячетесь в промышленном ангаре в Эншё? Краем глаза Андреас заметил, как адвокат кивнул. Камбрани ответил после небольшой паузы: — У организации «Джамаат-и-Ислами» много врагов. Мы осуществляем религиозную деятельность на законных основаниях, и тем не менее многие нас ненавидят. Наши помещения взломали вандалы. Арендодатели могут выгнать нас из-за нашей веры, поэтому эмир попросил меня найти безопасное место, если ситуация обострится. — Обострится? Камбрани пожал плечами. — Посмотрите вокруг. Религиозные и культурные конфликты могут возникать повсюду, и здесь тоже. Поэтому мы нашли ангар в Эншё. Я признаю, что не все формальности — с договором аренды и прочими вещами — были улажены, но мы над этим работали. Андреас закатил глаза, тихо присвистнув. — Но вы не ответили на мой вопрос. Почему вы скрывались? Исламист снова затеребил выбившуюся нитку. А если он потянет за нитку сильнее, вдруг расползется вся его туника? Где же та ниточка, за которую нужно потянуть Камбрани? — Не думаю, что эмир покинул нас добровольно. — Вот как? Мухаммад Камбрани вытянул ноги, так что из-под просторных хлопковых брюк показались синие теннисные носки и сланцы «Адидас» — любимая обувь вышедших из тюрьмы. — Эмир не оставил бы нас вот так, не сказав ни слова. Грубые руки Камбрани наконец успокоились. — Я опасаюсь, что его похитили и убили ненавистники ислама. Я испугался и стал скрываться. Именно поэтому я… так отреагировал, когда меня нашли полицейские. — Значит, эмир не жил в том ангаре? — Нет.