— Насчет жратвы не волнуйся! — заверил меня Лем Кемпбелл, деловито запихивая баксы к себе в карман. — Это дело я беру целиком на себя. Слово джентльмена! А ты уж пригляди там за Бакнером, хорошо? Нет, ну как все-таки здорово! Ведь стоило мне тебя увидеть, и я тут же понял, что на тебя можно смело положиться. Целиком и полностью! Ладно. Парень растолковал мне, как добраться до его дома, после чего пришпорил своего скакуна и помчался в Пьяную Лошадь. Ну а я, поторапливая Капитана Кидда, двинулся назад по дороге. Обгоняя кабриолет, я чуток придержал Кэпа и проорал: — Следуйте за мной, в Гальего! Пускай кто-нибудь из вас пригонит туда мой продуктовый фургон, который сейчас стоит у развилки. И смотрите, не вздумайте смыться, воспользовавшись моим временным отсутствием! — Подобная ужасная мысль просто никак не могла прийти мне в голову, — пролепетал Латимер дрожащим голосом. — Езжайте себе вперед и ни о чем не беспокойтесь. Мы последуем за вами со всей скоростью, на какую способны! И чуть погодя я уже во весь опор пылил по тропе, ведущей на Гальего. Этот поселок оказался настолько мал, что в нем имелся лишь один-единственный салун, подъезжая к которому я явственно расслышал знакомый яростный рев. Затем дверь салуна вдруг слетела с петель и через дверной проем, один за другим, ласточкой выпорхнули три или четыре парня. Пролетев ровно по семнадцать с половиной ярдов, они рядком чинно встали на уши в придорожной канаве. Едва бедолагам удалось подняться, они тут же неверными шагами (но весьма быстро) устремились куда-то в неведомую даль. — Да уж! — вслух подумал я. — Похоже, братца Медведя мне долго искать не придется! Этот мерзкий Гальего сейчас выглядел в точности так же, как любой другой мелкий городишко, где вздумалось малость гульнуть и повеселиться моему двоюродному братцу. Все двери и ставни домов и лавок были заперты наглухо. На улицах — ни единой живой души. И лишь на противоположной от салуна окраине городка виднелась быстро уменьшавшаяся фигурка всадника, во весь опор гнавшего свою лошадь по направлению к холмам. Не знаю, по какой причине, но я почему-то был готов поклясться, что этот малый — местный шериф. Я спешился, привязал Капитана Кидда к коновязи и пошел к салуну, причем у самых дверей едва не упал, споткнувшись об какого-то малого, по-видимому — бармена. Тот, путаясь в своем переднике, бестолково ползал туда-сюда прямо у порога; оба глаза у него были подбиты, да так ловко, что полностью заплыли и свет Божий померк для их обладателя по меньшей мере на неделю. — Не стреляй! — взмолился он, услышав мои шаги. — Сдаюсь на милость победителя! — Какого хрена? — сурово спросил я. — Что тут происходит? — Как странно! — робко пролепетал малый. — А ведь услышав твои шаги, я был готов поклясться, что ты — это он! Ну, тот самый парень, которого все зовут Медведь Бакнер. Видишь ли, последнее, что я могу припомнить, — мои слегка неосторожные слова насчет демократической партии. И тут на меня сразу обвалилась крыша салуна. А может быть, поблизости случилось внезапное землетрясение? Ведь не мог же один человек так изувечить меня за какую-то пару секунд! — Отчего же? — холодно ответствовал я. — Просто ты не знал, кто таков Медведь Бакнер. Теперь будешь знать! А ежели тебе вздумается еще разок ляпнуть какую-нибудь мерзость про демократов, имеешь шанс познакомиться поближе и с Брекенриджем Элкинсом. То есть со мной! Переступив через жалобно стенавшие останки бармена и груду щепок, в которую превратилась сорванная с петель дверь, я вошел в салун. Признаться, сперва мне показалось, что Лем Кемпбелл несколько преувеличил свои буйные фантазии насчет братца Медведя, потому как тот явно действовал в самой обычной, издавна свойственной ему манере. Но стоило мне лишь разок глянуть на своего родича, как мнение мое тут же резко переменилось. Бакнер в гордом одиночестве высился у стойки бара, щедрой рукой наливая себе виски в пивную кружку. На нем была надета ужасающая, поистине невероятная рубашка, переливавшаяся красным, желтым, пурпурным, зеленым и еще черт его знает какими цветами! — О Боже! — потрясенно промолвил я. — Где тебе удалось откопать такое… такую штуку?! — Ежели твое неуместное замечание относится к моей новой рубашке, — резко и с нажимом отвечал братец Медведь, — так знай, что таков теперь высший шик! Эта рубашка — самый классный товар! Лучшее, что мне удалось добыть в Денвере! Она куплена специально ко дню моей свадьбы! — Так и есть! — простонал я. — Взаправду обезумел! Ведь даже пьяный койот сразу бы усек, что, находясь в здравом уме, никто ни в жисть не натянет на себя такой кошмар! — А чего уж такого безумного в том, когда человек собрался жениться? — огрызнулся Бакнер, отбив горлышко очередной бутылки и переливая ее содержимое в кружку. — Ведь люди женятся каждый божий день! Я осторожно обогнул своего родича, смерив его оценивающим взглядом с ног до головы. Чем, по-видимому, окончательно довел его до белого каления. — Какого дьявола! — воинственно взревел он, инстинктивно хватаясь за пояс с револьверами. — Ей-богу, ты вызываешь желание врезать тебе по… — Не надо, братец Бакнер! — поспешил я его успокоить. — Да не волнуйся же ты так! Лучше скажи-ка мне, кто та девушка, на которой, как тебе сейчас кажется, ты собрался жениться? — Ничего мне не кажется, дубина ты стоеросовая! — сварливо возразил Медведь. — Ее зовут Энн Уилкинс, и живет она в Пьяной Лошади. Я еду туда прямо теперь, вот только допью бутылку, а венчание у нас, чтоб ты знал, — сегодня! — Должно быть, столь ужасное заболевание передалось тебе по наследству прямо от твоего внучатого дедушки Исайи! — скорбно покачав головой, заметил я. — Недаром мой папаша не раз говаривал, что безумие старика Исайи обязательно когда-нибудь еще возродится в последующих поколениях Бакнеров. Но ты не бери в голову! Ведь старый Исайя в конце концов все же излечился и до самого конца жизни голосовал только за демократов. Излечишься и ты, братец Медведь! Ведь я уже здесь и надежно взял это дело в свои руки! Ну, идем же отсюда скорей, братец! — ласково попросил я и, улучив удобный момент, ловко провел свой коронный удушающий захват. — Да пошел ты! — яростно прохрипел Медведь. С этими словами он вцепился мне в волосы. Мы с грохотом рухнули на пол и покатились куда-то по направлению к задней двери салуна. При этом всякий раз, когда братец Бакнер оказывался сверху, он немедленно принимался гулко колотить об пол моей головой, каковое обстоятельство вскоре начало меня прилично раздражать. Все же (теперь мне кажется, что это произошло примерно во время нашего десятого переворота) я собрал всю свою волю в единый кулак и, с превеликим трудом вытащив изо рта у братца большой палец своей правой руки, вновь принялся терпеливо увещевать бедного безумца. — Даю тебе слово джентльмена, Медведь, — говорил я, — мне страсть как не по душе применять против беззащитного больного родича грубую силу, однако… — И в этот самый момент Медведь Бакнер умудрился-таки извернуться и подло лягнул меня ногой в брюхо. Любому непредвзятому человеку ясно — все это время мною двигали самые возвышенные побуждения, а следовательно, у владельца бывшего салуна нету ровным счетом никаких оснований скулить и на всех углах жаловаться на меня, чем он постоянно занимается с тех самых пор. Ну скажите на милость, разве я виноват в том, что у братца Медведя дрогнула рука и он, промахнувшись по мне пятигаллонной оплетенной бутылью, вдребезги разнес роскошное зеркало за стойкой бара? А что я мог поделать, когда Бакнер слегка повредил бильярдный стол, пролетая сквозь него после моего удара? А когда мне говорят про разбитую переносную печку-сушилку, я единственно могу развести руками. Потому как право на самозащиту есть одно из основных прав человека в нашей свободной стране. Ведь ежели бы мне не удалось так своевременно оглушить братца Медведя столь счастливо подвернувшейся мне под руку печуркой, тогда он, вне всякого сомнения, навеки исказил бы природное благородство черт моего лица той самой разбитой пивной кружкой, каковую он, без какого-либо предупреждения, вдруг вознамерился использовать в качестве кастета! Говорят, что, начав неистовствовать, маньяки становятся поистине неудержимыми, но в тот раз мне не удалось обнаружить в поведении братца Медведя ровным счетом ничего сверхъестественного. Покуда мы катались по полу, он даже не забыл испробовать на мне свой обычный фокус, ловко зацепив меня шпорой за шею. Правда, было несколько неприятных мгновений, когда Бакнер слегка оглушил меня колесом от рулетки, сбил с ног, после чего с разбегу прыгнул обеими ногами прямо на мой живот. На долю секунды мне даже показалось, что я совсем ослабел и мой двоюродный братец вот-вот меня одолеет. Однако мысль об ужасном позоре, каковой падет на весь наш клан, едва станет известно о появлении в нашем роду маньяка, придала мне новых сил. И тогда я отшвырнул Медведя Бакнера, словно пушинку, и поднялся на ноги, и нагнулся, и оторвал из-под стойки бара медную перекладину для ног, и свернул ее обручем вокруг головы моего братца, и завязал концы этого обруча узлом. Медведь пошатнулся, выронил охотничий нож, который он уже успел выхватить из ножен, обмяк, повалился на пол, пару раз дернулся и наконец затих. Тут я перевел дух, утер рукавом кровь с лица (обнаружив при этом, что могу созерцать окружающую действительность лишь одним глазом), после чего развязал узел, снял медный обруч с головы моего родича и, ухватив бесчувственное тело покрепче за левую ногу, вытащил его на веранду салуна. За этим-то занятием меня и застал Латимер, как раз подъехавший к салуну на своей повозке. Следом за кабриолетом к месту событий подкатил мой продуктовый фургон, на козлах которого восседал Мешак с мартышкой на плече. Мешак таращился на меня во все глаза, а глаза у него почему-то были большие, как фарфоровые блюдца. И почти такие же белые. — Ну так где же мой пациент? — вопросил Прохвессор. — Он тут и полностью к вашим услугам! — ответил я. — Бросьте сюда кусок каната из моего фургона, надо связать вашего пациента понадежнее. А потом мы все вместе отправимся в имение Лема Кемпбелла, где вы без помех сможете поить моего несчастного родича своим зельем до тех пор, покуда к нему не вернется здравый рассудок! К тому времени, как я крепко связал Медведя Бакнера по рукам и ногам, возле салуна собралась порядочная толпа горожан. Ежели судить по их замечаниям, то никак нельзя было сказать, чтобы у моего братца в Гальего имелось много друзей. А когда я принялся заталкивать безвольно обвисшую тушу в фургон, кто-то из зевак как бы невзначай поинтересовался, не являюсь ли я слугой закона. Я рассеянно ответил — нет, не являюсь. Тогда этот тип тут же повернулся лицом к толпе и радостно заорал: — Эй, парни! Пришло наше времечко! Что нам мешает прямо счас сполна расплатиться со злодеем Бакнером за все нанесенные им оскорбления и побои? Нельзя упускать верный шанс, говорю я вам! Потому как он валяется прямо тут, будто бесчувственная колода, крепко связанный по рукам и ногам, а малый, который грузит его в фургон, только что сам признался, что он вовсе никакой не шериф! — Веревку сюда! — кровожадно взвыл кто-то в толпе. — Счас мы его вздернем! Толпа горожан заколыхалась, потом грозно качнулась вперед… Латимер с Мешаком перепугались так, что вот-вот готовы были выронить вожжи и дать деру, но я вскочил в седло, поднял Кэпа на дыбы, мигом выхватил пару своих шестизарядных и внушительно произнес: — Спокойно! Мешак, разворачивай продуктовый фургон и гони прямо на юг. Прохвессор! Не волнуйтесь и спокойно езжайте следом за Мешаком! А вам, парни, — повернулся я лицом к толпе, — советую держаться подальше от моих мулов! Один из зевак не пожелал прислушаться к доброму совету и попытался-таки выхватить вожжи из рук трясущегося Мешака, а потому мне пришлось отстрелить шпору с его левого сапога. Парень шлепнулся лицом вниз в дорожную пыль и завопил: — Караул! На помощь! Убивают! — Прочь с дороги, кому жизнь дорога! — бешено взревел я, наведя на толпу сразу обе свои пушки. — Прохвессор, Мешак, вперед! С этими словами я пару раз выстрелил прямо под ноги мулам, чтобы малость приободрить бедных животных. Продуктовый фургон рывком сорвался с места и, высоко подпрыгивая на ухабах, понесся прочь из Гальего. Мешак, отчаянно вереща от ужаса, достаточно ловко цеплялся за сиденье, чтобы не вылететь с козел на дорогу, а Латимер, нещадно погоняя лошадок, запряженных в его дурацкий кабриолет, немедля устремился вслед за фургоном. Я замыкал эту процессию, внимательно поглядывая назад чтобы ненароком не пропустить момент, когда кому-нибудь из тех олухов у салуна, уже повытаскивавших свои пушки, вдруг да придет в голову глупая мысль малость пострелять мне в спину. Однако вид моих револьверов, видать, изрядно поохладил их пыл Наверно, потому никто так и не решился спустить курок, покуда я не отъехал на расстояние, превышавшее дальность надежного пистолетного выстрела. Только тогда кто-то выпалил в мою сторону из винчестера, но промахнулся никак не меньше чем на целый фут, а потому я решил не обращать внимания на это вопиющее нарушение святых правил гостеприимства, и вскоре наша процессия была уже далеко от Гальего. Поначалу я опасался, что братец Медведь вскоре придет в себя и насмерть перепугает несчастных мулов своим диким ревом. Но, наверное, та медная перекладина все-таки оказалась крепче, чем я думал. Потому как Бакнер все еще валялся без сознания, когда мы подъехали к домику, уютно укрывшемуся в небольшом лесистом горном распадке, несколькими милями южнее Гальего. Я велел Мешаку выпрячь мулов и отвести их в кораль, а сам потащил тело своего родича в дом, где кое-как пристроил его на койке. Затем я сказал Прохвессору, чтобы он принес в дом весь свой замечательный эликсир, и Латимер покорно приволок десять галлонов своего пойла, в оплетенных бутылях по одному галлону. А в качестве платы я просто отдал ему все деньги. Вскоре братец Медведь наконец очухался, приподнял голову и бессмысленным взором окинул рассевшуюся на другой койке, прямо напротив него, компанию: меня, Латимера в евонном долгополом сюртуке и цилиндре, косоглазого Мешака с краснозадой мартышкой, гордо восседавшей на его плече… Узрев такое, мой братец закатил глаза, снова уронил голову на койку и простонал: — Боже мой! Не иначе как я рехнулся! Да ведь такого просто не может быть! — Конечно! — обрадовался я. — Вот видишь, даже тебе самому уже понятно, что ты рехнулся! Но ты не волнуйся! — поспешил я успокоить его. — Ведь все присутствующие собрались здесь лишь с одной-единственной целью — навсегда излечить тебя от твоего ужасного недуга… Мне очень хотелось добавить еще несколько ободряющих слов, но тут Медведь Бакнер неожиданно прервал мою речь, вдруг издав такой ужасающий вой, услыхав который Мешак изменился в лице и суетливо полез под койку. — А ну развяжи меня счас же, слышишь ты, навеки проклятый сын сатаны! — дико ревел Медведь Бакнер, бешено выгибаясь и извиваясь на койке, словно подхвативший расстройство желудка питон; братец с такой неистовой силой пытался порвать веревки, что на его висках мгновенно набухли тугие желваки синих вен. — Ведь я уже давным-давно должен был быть в Пьяной Лошади, где ждет меня венчаться моя будущая жена! — Вот видите, Прохвессор! — скорбно вздохнув, сказал я Латимеру. — Какой поистине печальный случай! Лучше не затягивать с лечением, а, наоборот, приступить к нему немедленно. У вас есть рог для вливания лекарств лошадям? Тогда давайте его сюда. Какова ваша обычная доза? — Ну, ежели бы речь шла о лошади, — с некоторым сомнением в голосе пробормотал Латимер, — то я бы назначил где-нибудь около кварты. Но ведь тут у нас не лошадь… — Не берите в голову! — твердо произнес я. — Значит, начнем с кварты. А ежели понадобится, то мы всегда легко можем увеличить эту дозу! Не обращая более никакого внимания на поистине кошмарные высказывания братца Медведя в мой адрес, я уже было принялся выковыривать пробку из первой бутыли, как вдруг чей-то склочный голос, над самым моим ухом, злобно произнес: — Какого черта! Что за… вы все устроили тут, в моей собственной хижине? Я резко обернулся и увидел глупо таращившегося на меня из дверей кривоногого замухрышку с довольно чахлой растительностью на скукоженной физиономии. — Вот как? — раздраженно проворчал я, возмущенный столь бесцеремонным вмешательством постороннего в процесс лечения. — Говоришь, твоя хижина? А по-моему, этот дом принадлежит одному моему другу, который любезно разрешил нам всем воспользоваться его гостеприимством! — О Боже! — вдруг заявил этот тип, конвульсивно вцепившись скрюченными пальцами в свою жидкую бороденку. — Да ты, парень, либо пьян как сапожник, либо вовсе ума лишился! Ну-ка, решайте: или вы сейчас тихо-мирно уберетесь отсюда сами, или же я буду вынужден прибегнуть к насилию! — Тут он выудил откуда-то здоровенный револьвер и угрожающе взвел курок. — Ха! — презрительно фыркнул я. — Ишь, какой любитель чужого добра выискался! Да ты, оказывается, не кто иной, как проклятый захватчик и хапуга! С этими словами я небрежно отобрал у замухрышки револьвер. Но только он все никак не хотел успокоиться, а, наоборот, выхватил из ножен здоровенный охотничий нож. Тут уж мне пришлось взять его за шиворот и вышвырнуть вон. После чего мне вдруг пришла в голову удачная мысль — всадить несколько пуль прямо рядышком с ним, в дорожную пыль. Просто так, для острастки. — Я еще сведу с тобой счеты, дубина стоеросовая! — истошно завопил замухрышка, поспешно вскакивая на ноги и устремляясь по направлению к своей костлявой гнедой кобыле, которую он оставил привязанной к забору. — Да! Я обязательно с тобой разделаюсь, так и знай! — прокричал он еще раз, кровожадно потрясая кулаками, а затем галопом вылетел со двора. — Как вы полагаете, кто бы это такой мог быть? — слегка дрожащим голосом спросил меня Латимер. — А какая нам на хрен разница? — пожал плечами я. — Чем скорее вы забудете о столь незначительном, давно прошедшем инциденте, тем лучше. А еще лучше, ежели вы поможете мне поскорее напоить моего дорогого брата вашим замечательным эликсиром! Но это оказалось куда проще сказать, нежели сделать. Поскольку Медведь по-прежнему был туго спеленут канатом, у нас оставался лишь один выход: лить зелье прямиком в евонную глотку. Я уже совсем было потерял надежду разжать ему челюсти кочергой, которую пытался использовать в качестве рычага, как вдруг братец Бакнер сам широко распахнул пасть, чтобы обрушить на мою разнесчастную голову новый поток ужасных проклятий. Тут уж Прохвессор не подкачал и успел воткнуть свою поильную воронку в разверстую пасть прежде, чем она снова захлопнулась. Кстати, когда потом мы разглядывали ту воронку, то обнаружили, что она прокушена почти насквозь; да и вообще, она выглядела так, будто пару раз побывала в медвежьем капкане. Братец Медведь продолжал неистово дергаться и извиваться все то время, покуда мы не влили в него всю кварту целиком. После чего он вроде как разом окостенел, а глаза у него стали совсем стеклянными. Нам довольно легко удалось извлечь воронку из его челюстей, которыми он все еще продолжал слабо двигать, хотя уже не произносил ни звука. Но Прохвессор поспешил успокоить меня. Все взбесившиеся лошади, сказал он, всегда ведут себя именно так, ежели удается вовремя всадить им добрую порцию этого чудесного лекарства.