Гортензия прислонила голову к стенке кареты и попыталась забыться. Все равно ничего рассмотреть не дадут, так хоть доспит положенное. *** Ривотт не находил себе места с самого утра. Прекрасно знал: ему нельзя ехать с Теззи, он сделает только хуже, но никак не мог успокоиться. Чувствовал себя малодушным предателем, что бросил жену в самый неподходящий момент. Вчера в лавке бакалейщик тысячу раз заверил его, что дознаватели не дадут в обиду Гортензию, но и это не помогало успокоиться. Всего лишь слова! Где служители закона были в то время, когда супруг и деверь издевались над ней? И почему ничего не сделали, когда вскрылась правда? Заглянул на дракодром, убедился, что там нет срочных дел, и отправился в свою холостяцкую квартиру. Душа просила переехать к Теззи окончательно, не хотелось расставаться ни на мгновение, и Ривотт намеревался собрать чемодан с одеждой. На входе привычно пробежался глазами по пришедшим письмам и нахмурился. Среди счетов красовался ничем не примечательный зеленый конверт с гербом родного княжества, и лишь очень внимательный человек заметил бы на нем печать правителя. Ривотт не получал писем от отца уже много лет. Те краткие записки, что вкладывала в свои послания мать, хоть и давали надежду, но были не в счет. И сейчас наследник скорее боялся содержания послания, чем мучился любопытством. Распечатал и затаил дыхание. Отец писал: «Дорогой Вотти, я огорчен и обеспокоен известием о твоем падении во время соревнований ящеров. Рад, что в этот раз все обошлось, но не хотел бы, чтобы ты впредь подвергал свою жизнь опасности. Ты мой единственный сын, и, несмотря на существующие между нами разногласия, ты дорог мне, и я с ужасом думаю о возможности попасть на твои похороны. Полагаю, я имею право просить тебя поберечься. В конце концов, ты не только мой сын, но и возможный наследник моего титула. Это обязывает. Произошедшее заставило меня переосмыслить наш с тобой разрыв. Я понял, что хочу видеть сына здесь, в родных стенах. Снова готов принимать твою помощь в управлении княжеством и предоставить все надлежащие твоему положению привилегии. Возвращайся! Единственное, на чем я настаиваю, — это свадьба с подходящей твоему титулу девушкой. Годы сделали меня мудрее, и в этот раз я предоставлю тебе хоть и небольшой, но выбор. Полагаю, ничего щедрее я предложить не в состоянии. Жду твоего решения. А лучше долгого визита домой Искренне твой, отец». Ривотт проглотил застрявший в горле ком. Еще неделю назад он бы танцевал, только пробежав глазами послание, но что делать с ним теперь, совершенно не знал. Теззи нужна помощь, и бросить ее сейчас просто невозможно. Он и не бросит. Лишь притормозит со сближением. Гортензия — удивительная женщина, но вряд ли князь одобрит ее кандидатуру, а Ривотту уже давно хотелось окунуться в привычное дворцовое спокойствие. Без дум о деньгах и житейских хлопот. Усмехнулся, махнул рукой на чемодан и сел отвечать родителю. Написал, что несказанно рад такому предложению и давно ждал его, но сейчас связан некоторыми обязательствами и явится домой, как только закроет все долги. Не поставил бы свою жизнь, что отца удовлетворит отсрочка, но ничего другого пообещать просто не мог. Оставить Теззи один на один с происходящим не позволяла совесть. Нежная и трепетная супруга нуждалась в защите, и пусть он не мог в полной мере оградить ее от неприятностей, хотя бы поддержать было в его силах. Жаль, что придется разорвать отношения, но сейчас в этом нет большой беды: они еще не прикипели друг к другу и должны вполне безболезненно перенести расставание. Вздохнул и запечатал послание. Поговорит с Гортензией завтра. Так хочется провести с ней еще хотя бы одну ночь! Насладиться ее горячими ласками, потерять голову от бесстыдных поцелуев и утонуть в стонах, бессвязном шепоте и розовом аромате. Усмехнулся. Вроде не мальчишка, а влип, как в юности. Следовало ожидать. Подруга детства как-никак. Нежная, жаркая и желанная. Посмотрел на часы и заторопился обратно на дракодром. Подходило время тренировки с Ветром, а перед ней следовало бы заглянуть к Принцу. Глава двенадцатая Карета резко затормозила, и Гортензия встрепенулась потревоженной птицей. Невозможность распахнуть глаза напугала до дрожи и мурашек по спине. Потом пришло осознание произошедшего перед сном, и один страх сменил другой. Кажется, приехали. Лишь бы Белдон вел себя достойно хотя бы сегодня! Так не хочется снова стать его игрушкой! Особенно теперь, когда она узнала, как должно быть с мужчиной. Скрипнув, открылась дверца кареты. В нос ударил горький запах ящеров и едва уловимый лимонно-гвоздичный аромат. Кто-то сорвал с Гортензии повязку. Открыла глаза и, морщась от яркого солнца, разглядела деверя. Белдон хищно улыбался и протягивал руку, чтобы помочь выбраться из кареты. — Несказанно рад видеть тебя, Гори, — почти пропел он. — Как поживает твой супруг? — В отличие от твоего братца, он в добром здравии, — криво усмехнулась Гортензия и покинула карету без посторонней помощи. — Учитывая его способ зарабатывать на жизнь, ненадолго. — Будем пререкаться или займемся делом? — ринулась в наступление ящерочуткая. Решимости оставалось все меньше, а самое важное еще не началось. Огляделась. Карета стояла прямо посреди драконюшни. Судя по окружающим зданиям небольшой, но довольно ухоженной. Гортензия вздохнула. Понять бы, где она. Кто именно из заводчиков в сговоре с Белдоном? — Туда! — приказал деверь и, подхватив под локоть, увлек влево к неказистому серому сараю. Гортензия насторожилась. Из постройки раздавался гортанный рев. Похоже, там рожала драконица. Живородящие ящеры появлялись на свет довольно быстро — с четверть часа, не больше, но отчего-то болезненно. Самка могла хандрить несколько дней после появления малыша. Кормила, никого к нему не подпускала, но пребывала в крайне раздраженном состоянии: кусалась и почти не ела сама. Гортензия поежилась. Сообразила, отчего отдача после Белдона была такой болезненной. Вероятно, шельмец делал что-то с детенышем, а удерживать требовалось только что родившую самку, мать, жаждущую защитить потомство. Мысленно велела себе собраться. Когда речь идет о собственной жизни, места для жалости к животным быть не должно. Остановились в дверях полутемного помещения. Белдон дождался, пока идущий следом мужчина даст ему чемоданчик, похожий на лекарский, и отчалит, и заговорил: — Ты держишь самку на месте. Если можешь, отведи ее на пару шагов от меня. Больше ничего не требуется. Поняла? — Поняла, — едва слышно ответила Гортензия, прикидывая, получится или нет. Отражения всегда получались чуть сильнее ящерочуткого, с которого они были сделаны, и Теззи не могла поручиться, что все пройдет гладко. Совершенно не понимала, удастся ли ей одновременно удержать драконицу и посмотреть, что именно прихватит себе Белдон. — Вперед! — подбодрил деверь, и ящерочуткая уставилась на драконицу. В этот раз дело пошло быстрее, разум уже вспомнил процесс и сейчас действовал по знакомой схеме: тело закололи воображаемые ледяные иглы, и сознание, рассыпавшись на частицы, смешалось с пылью в воздухе. Поймала взглядом только что вытолкнувшую плод, растерянную и уставшую самку. Как куполом накрыла ее своей волей. Пиявкой присосалась к ее мыслям и приказала отойти от детеныша. Рептилия заревела и не двинулась с места. Гортензия поморщилась и сжала ее волю в тонкий жгут. Как вожак, желающий доказать чужому сильному животному, что тот не имеет никаких шансов на власть. Драконица подчинилась и, тяжело ступая, оставила беспомощного детеныша. Душой Теззи завладело беспокойство самки. Сердце сжалось в тоске и тревоге. Зачем незнакомец рядом с ее детенышем? Почему она должна спокойно наблюдать за этим издевательством? Повезло! Все внимание драконицы было приковано к маленькому ящеру. Теззи обездвиживала ее и смотрела на Белдона ее глазами. Деверь не мешкал. Знал, что удержать связь долго может и не получиться. Раскрыл чемоданчик, вынул оттуда тонкий нож и направился к детенышу. Достал из кармана три темные небольшие склянки. Склонился над малышом, точнее малышкой — у новорожденной были перепончатые отростки — и принялся за дело. Срезал с крыльев торчащие в каждом пересечении каркасных косточек роговые выступы, больше напоминающие кошачьи когти. Спрятал их в первую склянку. Полоснул ножом в районе промежности, самой незащищенной части тела ящера и подставил под рану вторую склянку, вероятно, намереваясь терпеливо накапать полную. Рванулась самка, и Гортензия из последних сил запретила ей двигаться. Захотелось выть. Ее сладкую, еще не вставшую на лапы деточку истязает какой-то урод, а она ничего не может сделать. На глаза навернулись слезы, а в груди заныло так, что стало нечем дышать. Когда же это мучение прекратится? Белдон невозмутимо запечатал вторую склянку и принялся скрести по шкуре новорожденной ножом: срезая верхний слой чешуек и шерсти, рачительно собирая их в третью склянку. Душой драконицы завладела ярость, но Теззи удержала разгневанную мать. Силы на исходе, отдача будет ужасной, но склянки уже наполнились. Деверь снова залез в чемоданчик и достал оттуда драконюшное клеймо. Коробочку с пропитанной специальной кислотой губкой и крышкой с прорезями. Ящеры стоили баснословных денег, и заводчики клеймили их сразу после рождения. Раскаленный металл и угли не оставляли следов на шкуре, а кислота подходила идеально. Не ранила и держалась до конца жизни дракона. Белдон прислонил ненадолго коробочку к брюху детеныша, и, прежде чем получить очередную порцию страданий, Гортензия успела разобрать рисунок — треугольник, вписанный в круг. Самка заревела снова. Деверь кивнул, отступая вместе с чемоданчиком к выходу. Гортензия разрешила драконице подойти к детенышу, мысленно сжимаясь в предвкушении отдачи. Мамаша, будто кошка, начала облизывать новорожденную, и сердце заполнила радость: с ребенком все в порядке. Подтолкнула мордой, помогая встать на ноги, и повеселела на миг, а потом снова окунулась в мрачное беспокойство. Ящерочуткая поняла, что больше не может держать связь. Настал момент платить по счетам. Подоспевший Белдон обнял ее за плечи, а Гортензия хватила ртом воздух, собирая частички сознания в вихрь. Позвала часть себя, с ужасом ожидая ее присоединения. Тело ошпарило разгоряченным пространством, кожа зачесалась и покрылась трещинами, следом какой-то неведомый шельмец залил раны морской водой — и не осталось ничего, кроме жгучей боли. Захотелось кричать, но в этот раз даже на крик не хватало силы. А потом, истязая каменным спазмом, наружу полезли внутренности, и Теззи захрипела, теряя сознание. Очнулась от духоты. Во рту пересохло и страшно хотелось пить. По спине стекала противная струйка пота, и нещадно чесалась влажная голова. Некоторое время Гортензия сидела с закрытыми глазами, покачиваясь в такт движениям кареты и прислушиваясь к себе. Пыталась разобраться, сотворил ли Белдон что-нибудь мерзкое, пока она была без сознания, или не решился. Не почуяв ничего неладного, открыла глаза. Повязки не было, но окна закрыли плотными темными шторами. — Куда мы едем? — поинтересовалась у сидящего напротив Стрихноса. Каждое слово давалось с трудом, словно прижаривая горло чем-то шершавым. В карете пахло сыростью, застарелым потом и больше всего на свете хотелось открыть окно. Слуга ухмыльнулся и протянул ей свежий платок. Гортензия послушно вытерла кровь под носом. Усмехнулась, отмечая, что рот тоже болит. Вот ведь драконий помет! Большинство увечий после разрыва связи лишь мерещились, но тело приходило в себя так тяжело, будто по крайней мере треть из них была настоящей. — К вам домой, госпожа Гори, — невозмутимо ответил слуга. Он видывал ее и в более плачевном состоянии. — Господин Белдон велел передать вам, что хочет, чтобы ваш муженек узрел все прелести супруги. — Хорошо, — с облегчением выдохнула Гортензия. — Передайте господину Белдону мою искреннюю благодарность. Устало прикрыла глаза и прислонилась щекой к стенке кареты. Как всегда после вылазки Белдона, ныла каждая мышца, скручивало болезненным узлом живот и на грудь давило что-то вроде тяжелого камня. Страшным неотвратимым проклятьем мешало дышать и навевало мысли о смерти. Дня через три все пройдет, но сейчас, как обычно, хотелось выть, а сил не было даже на это. Кажется, она снова заснула. Тело искало облегчения в стране грез. Очнулась, оттого что Стрихнос тряс ее за плечо. Карета не двигалась, и из-за приоткрытой двери виднелся ее особняк. — Идти сможете? — поинтересовался слуга, вероятно, отлично понимая, что после общения с ящерами даже на ноги встать у нее получается не всегда. — Не знаю, — пожала плечами Гортензия и с радостью оперлась на его могучую руку. Ноги подчинялись плохо, каждый шаг давался с трудом, хорошо хоть воздуха вокруг хватало. Зайдя с посторонней помощью домой, Теззи уселась на банкетку прямо у входа. Фукси закрыла за Стрихносом дверь и вопросительно посмотрела на госпожу. — Хочу пить, искупаться и спать, — то ли приказала, то ли констатировала хозяйка дома. Служанка улыбнулась, помогая ей подняться. — Я как раз согрела воды, — проговорила она так мягко и ласково, что если бы Теззи не знала ее четыре года, непременно бы заподозрила что-нибудь неладное. — Остыть еще не должна. Приготовила ванну с розовым маслом. Все как вы любите. — Господин Библис дома? — осведомилась Гортезия. Не хотелось, чтобы муж видел ее в таком разбитом состоянии. — Не приходил… — Хвала ящерам, — выдохнула хозяйка и, держась за служанку, медленно побрела в ванную. Сейчас она искупается и ляжет спать. А завтра утром постарается забыть обо всем, как о страшном сне. Кое-что, конечно, придется еще рассказать дознавателям и зельеварам, но большую часть она постарается не вспоминать. В полутемной ванной комнате пахло розами с тонкими нотками багульника. На столике стоял кувшин с давно знакомым Гортензии травяным отваром. Он затуманивал мысли, но от него становилось чуточку, но легче. Фукси налила полную кружку, и хозяйка опустошила ее с жадностью путника, не первый день плутающего по пустыне. Уселась на табуретку, позволяя девушке избавить ее от одежды и разобрать прическу. — Вам бы ребеночек нужен, — деловито, как-то чересчур по-взрослому заметила Фукси, помогая забраться в ванну. — Раз и навсегда прекратить кошмар. На вас ведь даже смотреть больно! Гортензия тяжело проглотила застрявший в горле ком. То, что для слуг происходящее в доме не секрет, она знала, но такой прыти от всегда тихой сироты не ожидала. По-хорошему следовало бы отчитать девчонку, но отвар уже начал действовать и ругаться не хотелось. Уселась, погружаясь в приятную теплую воду, смывая с себя не только пот и грязь, но и усталость, муки, страх. Прищурилась, останавливая выступившие на глазах слезы. Уже давно не так больно, как следовало бы, так к чему ныть? Шумно выдохнула, пытаясь взять себя в руки. С каким удовольствием задушила бы обоих Патраков! Медленно, смакуя каждый хрип и полный страха взгляд… Жаль, со старшим не сложилось! Но с младшим еще есть шанс. — Мой муж лишил меня возможности стать матерью, — с мрачной решимостью сообщила Гортензия. Казалось, признайся она в своей беде вслух прямо, а не намеками, станет легче. — Лекари сказали, что после той гадости, которую мне споили, я могу забыть о детях. Есть вероятность, но очень маленькая. И лучше не мучить себя напрасными надеждами. Нырнула с головой. К ящеру все! Уже как есть. Жива, и то хорошо. Осталось продержаться чуть меньше полугода. Высунула голову, хватила ртом воздух и поискала глазами мыло. Фукси подала ей кусок. — Но ведь вы постоянно с драконами. Говорят, они лечат от всех хворей. Не зря же на драконюшню всегда столько народу спешит наняться… — Бред, — отмахнулась Гортензия и строго посмотрела на служанку. Момент слабости закончился, пора снова напомнить, кто есть кто. Не ровен час дойдет до того, что над ней и в спальне свечку держать будут да советы давать. — Нужны халат и два ведра чистой воды. Я жду. Фукси кивнула и отправилась исполнять приказание. Теззи собралась с силами и принялась мылиться. Сейчас она приведет себя в порядок и навсегда оставит произошедшее в прошлом. Останется только если не безоблачное, то хотя бы не такое мрачное будущее. Почти засыпала, когда служанка принесла нужное. Гортензия позволила себя ополоснуть, вытереть и, натянув халат, отправилась в спальню. Забылась почти сразу, как коснулась головой подушки. Бушевавший за окном день не смог помешать, сколько ни пытался. Проснулась от нежных, почти несмелых поцелуев. Лежащий рядом Ривотт осторожно прижимал ее к себе и едва ощутимо касался губами лица. — Просыпайся, лежебока, — шептал он, беззастенчиво поглаживая подвернувшееся под руку бедро. — У нас с тобой важный визит после завтрака. Сон Гортензии как языком слизало. Что еще за неожиданность? Вроде к дознавателям собирались вечером.