Катькина комната мало чем отличалась от моей. Кровать, стул, стол у окна, комод. Стены выкрашены в цвет незрелого лимона. Над кроватью миленькая акварельная картинка. Горы, озеро, снежные вершины. Рамка из розоватого теплого дерева. Красиво. Катька занималась своей излюбленной деятельностью – собирала кукольный дом для своей тупой куклы Барби и ее дурацкого приятеля. Я вошел в ее комнату, пнул какую-то плюшевую розовую свинью и уселся на пол. Катька сразу же схватила свинью и стала ее качать на руках и утешать. Мне же она сказала: – Придурок. Я проигнорировал ее высказывание, схватил ближайшую пластиковую куклу, свернул ей башку и закинул под кровать. – Чего тебе надо? – спросила сестра уже миролюбивее. Этих девчонок надо держать в кулаке, дашь слабину – на шею сядут. – Скажи мне, Катька, – спросил я. – Ты когда-нибудь с мальчиком целовалась? – Нет… – растерянно протянула Катька. – Это ты зря, – я мрачно улыбнулся. – Зря… – Почему? – обиженно спросила Катька. – Потому что ты скоро помрешь, – совершенно спокойным голосом сказал я. – Коньки отбросишь в северном направлении. – Как это? – испугалась Катька. – Так. Умрешь в расцвете лет. Ты кошку белую тут не видела? – Видела… – прошептала сестра. – Она на крыше избушки сидела… – Какой еще избушки? Катька указала пальцем в окно. – Это не избушка, – покачал головой я. – Это не избушка, это обитель зла. Понимаешь, там живет одна бабка. А она поклялась, что все девочки, которые будут жить в этом доме, умрут, не достигнув тринадцати лет… – Врешь… – Когда она была маленькой, ей тринадцатилетняя девочка выбила камнем глаз. И теперь она мстит всем тринадцатилетним девочкам. Смотри, на ночь окно закрой, а то белая кошка придет за тобой. Белые кошки гораздо страшнее… Катька рванула в родительскую комнату. «Мама! – орала она по пути. – Мама!» Через минуту в комнату вошли матушка и заплаканная Катька. – Ты чего сестру пугаешь? – спросила матушка. – Я? – удивился я. – Ты, ты. Страшные истории ей какие-то рассказываешь… – Страшные истории? Я ей просто сказал, что если она не избавится от прыщей, на нее ни один парень не посмотрит… – У меня нет прыщей! – завизжала Катька. – Ты все врешь! И она кинулась на меня, растопырив пальцы. Но я был ловчее, я увернулся от Катькиных когтей, проскользнул под рукой матери и укрылся в своей комнате. Мне полегчало. Через некоторое время мать принялась стучаться в дверь, но я не открыл, сделал вид, что меня вроде как нет. Мать сказала, что к ужину я могу и не спускаться, так как она не хочет меня видеть. Я не очень расстроился, я знал, что ко времени ужина мать отойдет. А пока, чтобы скоротать время, принялся разбирать коробки. Но очень скоро мне и это надоело, и я высыпал все, что было в этих коробках, на пол и улегся рядом отдохнуть. Я лежал, смотрел в потолок и снова думал о рассказе Гороха, и мне почему-то казалось, что старухин дом как-то подслушивает мои мысли. Я осторожно подкатился к окну и выглянул из-под нижней планки жалюзи. Дом стоял на месте. В сумерках он превратился в большое мутное пятно и выглядел мертвым. Потом снизу потянуло чем-то жареным и вкусным, и я спустился к ужину. Оказалось, что это не простой ужин, а праздничный, ужин по поводу новоселья. На столе красовались бутылка шампанского, две свечи и торт. Другой праздничной еды, правда, не наблюдалось, а из непраздничной была пицца с грибами шампиньонами и пицца с какими-то подозрительными каракатицами, которые Катька и мать называли морепродуктами. Нормальной пиццы, с ветчиной и сыром, не было, и поэтому мне пришлось ограничиться тортом и газировкой. Матушка резала ножом каракатиц в тесте и запивала их шампанским, а Катька уничтожала торт со скоростью саранчи. Ужин продолжался довольно скучно. Не хватало папахена, он непременно рассказал бы парочку смешных историй из строительной практики, расшевелил бы это болото с морекаракатицами. Так все и шло. Стук в дверь раздался, когда все интересное, в смысле торта, уже доедали и я собирался было вспомнить одно срочное дело… Стук. Все почему-то вздрогнули, даже я. – Кто это? – тихо прошептала Катька. – Это за тобой, – трагическим голосом сказал я. – Собирай манатки! В лунном свете страшной ночью за тобой крадется он… – Прекрати! – одернула меня мать. Она даже треснула по столу кулаком, так, слегка. Затем встала и направилась к двери. И уже протянула руку к замку, как вдруг я вспомнил, что в этом нашем новом доме есть забор и есть ворота. Весьма крепкие и серьезные. А чтобы пройти через ворота, если у тебя нет электронного ключа, надо позвонить в домофон. А в домофон никто не звонил. – Стоп! – крикнул я. – Подожди! В домофон ведь не звонили! – И действительно… – мать остановилась. – Не звонили… – Ты когда возвращался, дверь забыл закрыть, болван, – сказала Катька. – А доводчик, наверное, не сработал, вот и все… Я совершенно точно помнил, что дверь я закрывал и что доводчик сработал нормально. Но сказать об этом уже не успел – матушка щелкнула замком, и дверь открылась. За дверью никого не было. Мать отворила дверь пошире, выглянула, повертела головой. – Никого… – растерянно сказала она. – Видимо, замыкание в звонке… Тут влажность повышенная. – В дверь не звонили, – напомнил я. – В дверь стучали. – Наверное, ветер. Выйду, посмотрю… – Осторожнее, – предостерег я. – А вдруг там кто прячется? Мать еще раз выглянула за дверь и пожала плечами – никого, мол. – Я тоже хочу поглядеть! – Катька выскочила из-за стола. – Сиди на месте! – рявкнула на нее мать. Катька надулась и осталась на месте. Мать закрыла дверь и вернулась за стол. – Ветер, – повторила она и положила себе на тарелку кусочек торта. – А ты, друг мой, – улыбнулась мне мать, – ты лишен недельных денег. Я сделал вид, что это известие меня просто уничтожило, хотя на самом деле я не очень сильно расстроился – здесь все равно эти деньги некуда было тратить. Единственное, что меня раздосадовало, так это то, что Катька сразу же стала корчить мне торжествующие рожи и показывать кукиши. Я хотел было покарать ее не вставая из-за стола, сделать ей хорошую сливу, но мать опередила меня предупреждающим подзатыльником. Дальше ужин проходил в молчании, я по-быстрому развязался с последним кусочком торта и поднялся в свою комнату. Комната все больше начинала мне нравиться. Мало мебели, много места. На всякий случай я отодвинул кровать и посмотрел, не закатилось ли туда что от прежних хозяев. Там ничего не обнаружилось. Ни утыканных иголками кукол, ни похоронных венков, ни даже потайных люков с ножами, куда ночью должна проваливаться всякая нормальная кровать в доме с привидениями. Я посмеялся над своей мнительностью, расстелил постель и собрался уже уснуть, как вдруг мне в голову пришла прекрасная идея. Перед сном я решил отомстить Катьке за ее скверное поведение и за отвешенный мне подзатыльник. Катька валялась на кровати, читала девчоночью книжку и чего-то перерисовывала в альбомчик с собачками. – Слышь, Кать, – спросил я, – вот у тебя по русскому языку всегда «пять» было, да? – Чего надо? – злобно спросила сестра. – Хочу с тобой проконсультироваться. Катька сразу оттаяла – она обожала, когда кто-то просил у нее консультации, она сразу же казалась себе такой взрослой и умной. – Чего тебе там? – спросила Катька уже миролюбиво. – Спросить хочу – как правильно говорить, «останки» или «остатки»? Катька задумалась на секунду, а потом сказала: – Если, допустим, еды, то остатки. А если кто-нибудь умер, то останки. А тебе зачем? – Да вот помнишь, в дверь за ужином постучали, а никого не было? – Ну? – Катька насторожилась. – Это за тобой ведьма приходила, – обреченным голосом сказал я. – Вот я и не хочу дурнем выглядеть, когда твои останки пойду опознавать…