Эрик опустился на кровать, как-то сразу ссутулившись, точно устал от всего. – А Матвей? – прошептала Смиля. – Матвей прошерстил всю восточнобалтийскую мифологию и собирается предупреждать Томиловых о грядущей опасности, чтобы они ничего с Домом не делали. От вновь въехавших Дом неизменно берет по одной жертве. Этого можно избежать. – Мы их предупредили, – Смиля устроилась рядом. – Что можно сделать, если они уже деньги заплатили? Прийти и сказать: «Извините, вы должны попрощаться со своими миллионами»? – Зачем им нужны будут эти миллионы на том свете? Эрик беспомощно посмотрел на Смилю. Взгляд его замер. Зрачок превратился в булавочную головку. Он так пристально вглядывался, что Смиля подумала – сейчас поцелует. Именно так смотрят на своих избранниц киношные красавцы. Она даже успела немного побороться со своей совестью, потому как поцеловаться с Эриком очень хотелось, но делать это без любви не стоило. К тому же он вроде как с ее подружкой Верой, и вставать на пути их счастья тоже вроде как нехорошо. И вот этот вопрос между хочется и не стоит… что выбрать… А что будет потом… Позовет ли на свидание… Целовать он не стал. Наоборот, откинулся назад, нахмурился. – Ты ничего не слышишь? Вроде ходит кто-то. Эрик съежился, поджал ноги. Взгляд уперся в темноту под столом. – Мама, наверное. Теперь и Смиле показалось, что кто-то ходит. Быстрый, еле слышный топоток, как будто тяжелый мячик пропрыгал в угол комнаты и там затих. – Ты меня пытаешься своим глюком заразить? – забеспокоилась Смиля. Она тоже подобрала ноги и стала с тревогой смотреть на пол. – Молоко есть? – Зачем? Ты голодный? – Упоминания о еде сейчас были настолько неуместны, что в Смиле проснулось вчерашнее раздражение. – Не я. – И снова кивок под стол. – У меня нет кошки, – стала злиться Смиля. Эрик посмотрел на нее невидящими глазами. – Апокалипсис какой-то, – пробормотал он. – При чем здесь это? Смиля глянула на дверь. А ну как Эрик буянить начнет. Посидит-посидит и накинется? Это надо в «Скорую» звонить, в полицию. – В момент апокалипсиса силы дьявола начинают побеждать силы добра. Будет война. – С кем? – Они сначала армию соберут, – быстро зашептал Эрик. – Всякая нечисть станет показываться людям. А потом они набросятся. Состоится большое сражение. И все погибнут. Смиля представила вчерашнюю Лауму. В то, что она набросится, верилось с трудом. – Я сейчас молоко принесу. Может, он газов каких надышался на улице, пока шел? Молоко, говорят, оттягивает, от разных отравлений помогает. Целый пакет, только что открытый. А к нему чашка, керамическая кружка и тарелка с печеньем. Эрик печенье смахнул на кровать, налил молоко в тарелку. Это было до того страшно, что Смиля снова покосилась на дверь. Бывает так: то ничего-ничего, а то человек начинает молоко из тарелки лакать, как кошка. И зовет он себя кошкой. Хотя лучше бы Эрик стал прикидываться тараканом. Тараканы живучи. Говорят, они единственные, кто выживет после ядерного взрыва. Ну и еще мелкие бактерии. Но до бактерий Эрику было далеко. Потому что ни одна бактерия в здравом уме и твердой памяти не полезет с тарелкой молока под стол. А Эрик полез. Его тощий зад в черных джинсах беспомощно торчал за стулом. – Слушай, у тебя ничего не болит? – Так и тянуло по этому заду врезать, но Смиля сдержалась. Как-то не пристало приличной девушке так себя вести. А что, если все-таки в нее влюблены… – Еще, знаешь, что происходит в апокалипсис? Граница между миром живых и миром мертвых исчезает, и все мертвые приходят сюда. Если бы он с такими речами заявился к Скелету, то был бы вторично послан в грубой форме. А у Смили может вполне получить дружескую поддержку. Вот и пришел. – С чего ты взял, что апокалипсис случится в Калининграде? – Где-то он ведь должен начаться, – как само собой разумеющееся сообщил Эрик. Смиля посмотрела на него долгим взглядом. На горизонте прошла мысль – правильно она сделала, что не стала в него влюбляться. Шальной он какой-то. И целоваться она с ним не будет. – Ты спать не пробовал? Эрик покосился на Смилю с обидой, словно она предложила ему что-то непристойное. Например, сесть заняться алгеброй или физикой. Это в разгар лета! – Пойду я, – пробормотал Эрик, потирая лоб ладонью, будто грязь хотел стереть. – Голова болит. Что-то я запутался. Я зачем пришел-то? – Кольцо мне отдал, – растерянно пробормотала Смиля. – Зачем? Теперь она смотрела на своего вожака во все глаза. Такого с Эриком еще не случалось. Это и правда было похоже на провал в памяти. Причем такой… капитальный. Эрик уже топал к выходу. У двери остановился, уперся взглядом в косяк. В вампиры подался? Нет, вампиры просят разрешение на вход, а тут человек выйти не может. Усмехнулся рваной, болезненной улыбкой. – Знаешь, – заговорил он умирающим голосом, – мне кажется, что все это неспроста. Сначала мы всех отгоняли от Дома, теперь нас… выгоняют. Все логично. Только мы это делали любительски, а они обратились к профессионалам. Какой-нибудь Копперфильд устраивает фокусы, разыгрывает спектакли. А мы, вместо того чтобы аплодировать, бегаем, по кустам жмемся. Ты чего испугалась-то? – Где? – Вопрос напряг. Лучше бы спросил, где и когда она не пугалась. – Вчера в библиотеке. Увидела чего? Смиля молчала. Смотрела на Эрика и поджимала губы, чтобы ничего лишнего с них не сорвалось. – Ну, вот и ты… – Эрик тяжело вздохнул. – Верка тоже не рассказывает. И вышел. Без объяснений. Без тронной речи и прощальных слов. Хлопнула дверь. Сквозняком потянуло по ногам. Смиля стояла в коридоре и озадаченно смотрела, как покачивается около зеркала в прихожей колокольчик из толстых полых трубочек. И до того засмотрелась – не сразу поняла, что давно уже слышит совершенно неуместный для их квартиры звук. Кто-то играл в мячик. Увесистый такой мячик. Он мелко прыгал по полу, выстукивая по паркету тяжелую дробь. И по ковру – тоже дробь. Дыхание сбилось. Смиля поймала себя на том, что боится оглянуться. Пока стоишь и смотришь на колокольчик – ничего. Стоит шевельнуться – появится. Задышит в затылок, просверлит макушку взглядом. Кто? Да хоть кто! «Ходит кто-то», – всплыли в памяти слова. А ведь и правда не прыжки. Топоток. Кто-то двигался по комнате мелкими перебежками. Уверенно. Почему-то представилась лошадь, вышагивающая на задних копытах. Смиля сама не поняла, откуда взялся этот образ. На всякий случай позвала: – Мама! Топоток прекратился. «Пришел», – догадалась Смиля. – Чего? – с заметным опозданием отозвалась мама. – Ничего. А что она могла сказать? Что у нее в комнате лошадь чечетку бьет? Образ лошади убил тревогу, оставив влажную слабость в теле. Чего-то у нее сегодня с фантазией не того… слишком буйная. Кофе с утра перепила, вот и чудится разное. Хотя какой кофе? Она еще не завтракала… Лошади в комнате, конечно, не было. Здесь вообще никого не было. Может, за окном? Распластался там по стене, человек-паук недоделанный! Дверной звонок заставил подпрыгнуть, зачем-то схватиться за стул, а потом его еще и уронить. Снова мама поторопилась. Дверь распахнула, гостя впустила. – Добрый день! – соловьем пел Гера. Мало что по-гусарски каблуками не щелкнул и к ручке маминой не приложился. – Мне бы со Смиляной повидаться. И откуда только такие слова знает? Он ведь книжек в жизни не читал. – Да, если она свободна, – опешила мама. – У нее был гость. – Сейчас мы этого гостя… Смиля успела представить напряженное злое лицо Генриха, а потом он и сам появился. Точно с таким выражением лица, какое она себе нарисовала. – Где он? И вылетел из пещеры страшный Змей о трех головах, из ноздрей пар валит, из пасти огонь пышет. Смиля попыталась улыбнуться приветливо. – Ушел! Или не пришел. Ты о ком? – Конкурентов не потерплю! Или это они все вместе газом надышались? Чего на одного Эрика валить? Вместе вчера были: и в библиотеке, и в Доме.