Господи, как же мне страшно! Это постоянное ощущение живет во мне уже несколько часов, с того момента, как я его увидела… Боже мой, я чуть не упала от страха. Хотя нет, неправда — оно живет во мне уже давно, с момента, когда я согласилась, согласилась в этом участвовать. Господи, зачем? Зачем? Нет, оно, конечно, понятно, зачем. Но все же… Ведь понимала, ведь чувствовала, что добром не кончится. И потом, что, так уж плохо было, что ли, а? Зачем нужно было еще и это? И теперь вот приходится расплачиваться. Теперь он не оставит меня в покое. Но как-то не думалось, что все произойдет так быстро, так стремительно… И потом, удачно все так получилось, что голова кружилась первое время от того, как все просто оказалось. Так просто, что даже удивлялась: и что я ломалась, думала, не хотела соглашаться? И потом все шло гладко, все опасения сразу забылись, отодвинулись… И вот теперь после затишья одно за другим на голову — бах, бах! Первая новость была как обухом по голове, а следом еще и он. Совершенно непредвиденно. Но что же делать? Что же делать-то теперь, куда идти? Ведь он найдет, в любом месте найдет, ведь я знаю, что это за человек. И главное, не расскажешь никому, никому! Кто поможет? Грешным делом, хотела уже даже в милицию идти, да сама понимаю — какая милиция? Так и буду дрожать до последнего, так и буду бояться, так… Ой! Нет, нет, показалось, просто показалось. Ну вот, нервы уже сдавать начинают. Нервы, которые всегда железными считала. Так, ну что же делать-то, что делать? К кому обратиться? Да сама знаю, что не к кому. Стоп, а почему не к кому? Почему? Есть же женщина, которая приходила, она вроде как не из милиции и вообще показалась довольно приличным человеком. Что, если ей довериться, попросить помочь? Все равно больше некому, больше никому не расскажешь. Значит, нужно ехать, нужно искать… Выбора не остается. Значит, решено. Судьба, похоже, не благоволит мне, она, похоже, постепенно от меня отворачивается… Да не постепенно, она уже давно отвернулась. Поэтому и помощь никак не приходит. Ладно, ладно, я подожду, я подожду, может быть, все-таки получится… А этот дядька — что он на меня так пялится? Я просто сижу, жду человека… Или по мне видно, что я боюсь? Может быть, это печать уже у меня на лице? А может быть, он от него? Да нет, бред уже какой-то пошел! Просто фобия началась, страх панический. Ничего, ничего, все будет нормально, нормально все будет… Почему, почему я не рассказала ей все тогда, в первый раз? Тогда ведь тоже боялась. Нет, тогда не так сильно боялась. Тогда надеялась, что со мной это не связано никак, что это по другому поводу… Всегда надеешься до последнего, всегда стремишься что-то выгадать, а потом все поворачивается так, что выгадывать приходится уже только одно, самое дорогое: собственную жизнь. И вот теперь по-настоящему страшно. Потому что теперь появился он. И ясно, что ко мне это имеет самое прямое отношение. И жизнь уже под угрозой, и уже очень явственно понимаешь, что она-то и есть у тебя самое дорогое, а не все то, ради чего пускалась в авантюры, не то, ради чего грешила, а только она — жизнь. Так, нужно, наверное, еще выпить, а то нервы совсем сдадут. И так вон уже люди смотрят. Все смотрят, со всех сторон. Что им от меня нужно? Спокойно, спокойно, ничего им не нужно и никто на меня не смотрит. Это все нервы плюс алкоголь. Может, не стоило пить? Нет, если не выпить, то вообще можно сойти с ума. Ладно, здесь по крайней мере мне бояться нечего, здесь я в безопасности, здесь люди… А что, если не уходить отсюда никуда? Просто заявить: а я никуда отсюда не пойду! Вот не пойду, и все! Здесь меня никто не тронет. Ой, глупости какие, ну какие же глупости! С ума уже действительно схожу от страха. Нужно просто поскорее все рассказать, тогда будет легче, тогда уже не будешь одна, тогда не будет страшно. Скорее бы все это закончилось, скорее бы… Ну что он так на меня смотрит подозрительно? Так смотрит, словно преступницей считает. А я — какая я преступница? Я ничего не сделала, я не хотела, я думала, что… А что я думала? Разве я не знала, нет? Знала, конечно. Но что я могла сделать? Я же не могла предотвратить, не могла переубедить, а если бы не согласилась, то… Ну что вы на меня так смотрите, я правду говорю, я не хотела! Не смотрите на меня так! Нет, это невыносимо, лучше уйти отсюда сейчас и вернуться потом. Потом, я вернусь потом, все равно зря сижу, ведь ее нет здесь и, скорее всего, не будет… Я вернусь… * * * Возвращение в Тарасов ознаменовалось известием, и оно явно не улучшило мое настроение. Едва я успела приехать к себе домой, раздеться и пройти в ванную, как мой мобильник затрещал своей обычной неугомонной трелью. Нажав на кнопку, я услышала голос Мельникова. — Я сейчас тебе сообщу кое-что интересное, — как-то хмуро поведал подполковник, из чего я сделала вывод, что это «интересное» явно из разряда неприятного, и приготовилась. Я уже привыкла, что подполковник в последнее время является поставщиком исключительно неприятных новостей. — Мало нам было одного самарского трупа, как тут еще один нарисовался… — Кто? — коротко спросила я, поскольку Андрей умолк. — Убили некую Анжелу Байкалову, бывшего секретаря-референта фирмы «Волжская корона», — со вздохом сообщил Мельников. — Господи! — только и выдохнула я и, не став задавать уточняющих вопросов по телефону, сказала: — Я сейчас приеду к тебе. Ты у себя? — Да, — ответил Мельников, и я тут же направилась в сторону УВД. По дороге я старалась не думать о только что полученной информации, чтобы не ломать впустую голову. Пока что нельзя было сделать никаких правильных выводов, пока еще ничего не известно, кроме самого факта смерти Анжелы. Ожидание чего-то подобного жило во мне последнее время, ощущение, что что-то должно случиться, не покидало меня с момента, когда Семен Абрамович Борисевич сообщил мне, что Анжела Байкалова приходила в ресторан и находилась в невротическом состоянии. Посмотрим теперь, что добавит Мельников… Подполковник хмуро кивнул мне на стул и предложил кофе, от которого я не стала отказываться. Я вообще не успела даже дух перевести с дороги и с удовольствием поела бы чего-нибудь, но заикаться об этом Мельникову сочла неудобным. — Итак, убита Байкалова, — повторил Андрей Александрович, держа в руках тоненькую папку. — Застрелена из пистолета. Найдена сегодня утром. Смерть наступила предположительно вчера вечером, около десяти часов. По утверждению экспертов, убита она была в том самом месте, где ее и нашли, то есть тело не перемещали. Выстрел в затылок… — Она приходила ко мне, — проговорила я, выслушав Мельникова. — Я не успела тебе сказать, потому что тут ты мне выложил новости о Калиниченко, и они заслонили этот эпизод. — Вот как? — удивился полковник. — Значит, она уже давно в Тарасове? Когда это было? — Перед моим отъездом, — сообщила я. — Она искала меня в ресторане «Нирвана», после чего, по словам Борисевича, ушла, словно чего-то испугавшись. — Его, наверное, и испугалась, — хмыкнул Мельников. — По-моему, сейчас нам совсем не до шуток, — устало заметила я, и подполковник тут же посерьезнел и погрустнел. — Да, — вздохнул он. — Второй висяк на нас. Блин, как назло! Сидела себе эта Байкалова в Самаре — и никому не мешала. Стоило только приехать в Тарасов — на тебе! Замочили! И чего ее в Самаре не замочили? Самарские менты бы и раскрывали, а так мы должны. — Почему она сюда приехала? — с нажимом спросила я, бросая на Мельникова укоризненный взгляд. — Меня больше всего интересует сейчас это! — Ну, матушка, теперь узнать это будет весьма затруднительно, — протянул Мельников. — Я думаю, что если бы мы знали ответ на этот вопрос, то гораздо легче вычислили бы, кто ее убил. Кстати, ты не думаешь, что ее убийство напрямую связано со смертью Перфильева? — Вывод такой действительно напрашивается, — согласился подполковник. — Но ведь киллера Калиниченко, который убил Перфильева, самого нет в живых. Значит, ее убил кто-то другой. — Логично, — усмехнулась я. — Но кто? Голубков? Именно его ты считал заказчиком смерти Перфильева. А Калиниченко — исполнителем. Получается, что Голубков, оставшись без киллера, убил Анжелу Байкалову сам? А кто тогда убил Калиниченко? Ты же считал, что сам заказчик, чтобы замести следы. Но зачем он его убивал, если ему нужна была смерть еще и Байкаловой? Вот убил бы ее Калиниченко, тогда можно и его, что называется, в расход пускать. — Ты, как всегда, рассуждаешь очень правильно, — польстил мне Мельников. — Да что толку-то! — отмахнулась я. — Все равно ничего не ясно. Что-то не пойму я ничего. Как ни печально в этом признаваться, в голове полная каша. — И у меня тоже, — вздохнул Андрей. — Давай попробуем все сопоставить, — задумчиво произнесла я. — Давай, — печально согласился подполковник. — Итак, вначале убили Сергея Перфильева. Затем — киллера, который его убил. Потом — Анжелу Байкалову, которая работала вместе с Перфильевым. Хотя даже не так! — поправилась я. — Началось все не с этого, началось с исчезновения Артема Березникова, директора фирмы «Волжская корона». И вместе с ним — исчезновения крупной суммы денег. И единственное, что я пока могу предположить, что именно из-за этих денег и совершаются преступления. — Но почему убили Перфильева и Байкалову, если деньги у Березникова? — тут же спросил Андрей Александрович. — Ладно, если бы они их сперли… — Тогда что еще связывает всех этих людей? — тут же спросила я. — Только то, что они все жили в Самаре, включая Перфильева, хоть он и родом из Тарасова. А единственная подозрительная история, произошедшая в Самаре с этими людьми, — это исчезновение Березникова с кредитом. — Не совсем так, — возразил Мельников. — С ними, но не с Калиниченко. — Я помню о нем, — кивнула я. — И задаю себе тот же вопрос. Какое отношение имеет эта история к Калиниченко? Он никогда не работал в фирме «Волжская корона» и, по словам тех, кто его знал, не был знаком ни с Березниковым, ни с Перфильевым, ни с Байкаловой! Он здесь при чем? — Он — только исполнитель, — твердо заявил Мельников. — Возможно, — согласилась я. — Но почему он им стал? Ведь ничего, абсолютно ничего криминального в его жизни не обнаружено! То есть твердо установлено, что он не был профессиональным киллером! Почему же он им стал? — Деньги понадобились, — пожал плечами Мельников. — Возможно, хотя, по словам очевидцев, он не испытывал в них острой нужды. Но я даже не об этом. Почему заказчик выбрал именно его? Какие у него для этого задатки? Физическая сила? И только? Нет, здесь что-то не то. Заказчик остановил свой выбор именно на Калиниченко, а не на ком-то другом. Значит, он был в нем уверен. — Значит, он знал его лично, — подхватил Мельников. — Или ему его порекомендовал тот, кто знал Калиниченко, — добавила я. — И этот человек почему-то был уверен, что Калиниченко согласится. И вот еще что мне непонятно: почему Калиниченко, убив Перфильева, продолжает отираться в Тарасове? По всем законам он должен был давно отсюда уехать! — Может быть, он хотел убить Байкалову? — предположил подполковник. — А откуда он знал, что она сюда собирается? — в ответ спросила я. — Она и сама, кажется, не знала, что приедет. — А он вообще у нас какой-то ясновидящий, — усмехнулся Мельников. — Устраивается в «Нирвану» охранником за полтора месяца до преступления, словно знает, что туда в определенный день и час явится Перфильев. — Да, все это крайне запутанно и непонятно, — проговорила я. — Я думаю, что нужно какое-то предположение, какая-то догадка, всего одна, которая все расставит по своим местам. И если она не приходит, значит, где-то мы предполагаем неправильно. Мы делаем какой-то вывод, которого не должно быть! Который изначально неверен. — Еще раз, пожалуйста, — внимательно посмотрев на меня, попросил Мельников. Я вздохнула и принялась объяснять заново: — Понимаешь, видимо, мы принимаем априори за факт то, что фактом не является! Мы безоговорочно верим чему-то и свои выводы основываем на этом. А если предположить, что ЭТО не так? — Что — это? — уточнил Андрей. — Вот этого-то я и не знаю, — со вздохом развела руками я. — И главное сейчас понять, где мы делаем ошибку. Я пока не понимаю. — А я тем более, — тут же махнул рукой подполковник. — Я вообще, честно говоря, из твоего монолога мало что понял. — Это потому, что я изъясняюсь сумбурно, — задумчиво сказала я. — У меня и в голове сумбур. Знаешь, мне, наверное, нужно уединиться и как следует подумать. У меня почти всегда наступает такой момент в расследовании, когда нужно лишь хорошенько подумать, когда фактов уже достаточно собрано. И тогда приходит правильный вывод. Как озарение. И после этого уже все связывается в единую цепочку. — Ну, думай, — милостиво разрешил Андрей, вид которого говорил о том, что он полностью возлагает данную миссию на меня, верит мне, надеется и ждет с результатом, который поможет ему поскорее закрыть запутанное дело.