– Понятно, – говорю я, глядя на стену так, словно могу видеть сквозь нее вплоть до того места, где сейчас Молли. Я размышляю над тем, чтобы уйти, добежать до финансового квартала, добраться до тайного хранилища и найти сестру, но шум солдат, снующих по улицам, говорит мне, что они не просто тут же схватят меня, но и сразу же обнаружат Сэм. – Ты как? – спрашивает Сэм. – Как будто что-то задумал? – Столько всего на уме, – улыбаюсь я. – Конец света и не до такого может довести, – говорит Сэм, улыбаясь в ответ. Сунув руку в выцветшую старую коробку, она достает картонную упаковку в форме трубы. Открывает ее и вытаскивает бутылку виски. – Иди принеси пару бокалов из бара, мы здесь надолго. – Что? Нельзя пить, нужно быть начеку. А ты берем… – я замолкаю, когда Сэм бросает на меня прищуренный взгляд. – Ну ладно, думаю, разок можно. Я осторожно подхожу к бару и беру с полки два пыльных бокала. Найдя пачку старых кухонных тряпок, я беру относительно чистую из середины стопки и протираю испачканные бокалы изнутри и снаружи. Я несу их Сэм, и она наливает добрую порцию старинного виски в каждый бокал. – Ты первый, – велит она, подозрительно изучая янтарную жидкость. Я нерешительно подношу бокал к носу, принюхиваясь к алкоголю. Запах резкий, но вовсе не неприятный: аромат обгоревших дров и крепкого кофе. Я делаю глоток, и напиток обжигает мне рот. Язык кажется горячим и холодным одновременно, алкоголь обволакивает зубы, его терпкость сводит внутреннюю поверхность щек. – Ого, – задыхаюсь я, голос у меня такой, словно я болен гриппом «Драйгейта». – Ого как хорошо или ого как плохо? – уточняет Сэм. – Очень даже хорошо, – отвечаю я таким же хриплым голосом. Собравшись с духом, я делаю еще глоток. Сэм отпивает из своего бокала, справляясь лучше меня. – Ага, – выдыхает она, – то что надо. День 3 вне блока Шансы, что мы сможем встретиться с Акими, когда на улицах столько солдат, равны нулю, так что последующие три часа мы сидим тут и пьем. Вернее, я пью. Я намеревался выпить бокал-другой, но, должно быть, потерял счет. Сэм выпила один бокал и перешла на воду. – Ладно, хорошо, – говорит она, вращая и покачивая бокал с водой, словно в нем вино, – сколько раз ты чуть не умер с тех пор, как наступил конец света? Думая об этом, я не могу сдержать смех, вспоминая, как Рен пыталась убить меня, две ходки через туннель с крысами, как на меня в деревне на окраине города напали Полоумные, Тайко Рот пытался убить меня дважды, как я упал в ледяную реку, и многое другое. – Если честно, – отвечаю я, – сбился со счета. Мы оба истерически смеемся, и я наклоняюсь так низко, что весь виски из бокала выливается на пол. Мы замолкаем и, посмотрев на беспорядок, снова смеемся. – Ладно, ладно, – выдыхает Сэм, – твоя очередь. Что хочешь узнать? Я размышляю, и на ум приходит очевидный вопрос. – Как, черт возьми, ты пережила наступление конца света? Клоны выжили, потому что были под «Побегом», заключенные выжили благодаря Отсрочкам, Совершенные… Не знаю, потому что они Совершенные? Но как тебе удалось выжить? – Мусорные баржи, – беспечно отвечает Сэм. – Мусорные баржи? – удивленно повторяю я. – Мусорные баржи. – Не хотите ли рассказать поподробнее? – спрашиваю я, заставляя ее снова смеяться. – Я была ребенком-барахольщиком, – рассказывает Сэм, опуская глаза, словно стесняясь этого факта. – Слыхал, вы предпочитаете, чтобы вас называли отверженной молодежью, – говорю я, чтобы снять напряжение. Не удержавшись, Сэм фыркает, и вода вытекает у нее из носа. Это забавляет нас, и мы катаемся по полу от смеха. Наконец, взяв себя в руки, Сэм толкает меня: – Вот мерзав… – она замолкает, хватая меня за руку, когда через весь зал раздается шум солдат, патрулирующих улицы за пределами заброшенного паба. Мы смотрим друг на друга со страхом в глазах, лежа на полу. Минуту спустя все снова стихает. Мы встаем и занимаем свои импровизированные стулья (я на старом ящике, Сэм на маленьком приставном столике). – Хэппи отравила дождь ядом Полоумных, – вполголоса продолжает Сэм, – а дожди были сконцентрированы над населенными частями света. Я была в море в двух километрах от берега. В то время я рыскала на одной из барж, искала электронику, одежду или что-нибудь ценное, что можно починить и продать. Так далеко дождь Хэппи не посылала, и поэтому я и другие дети-барахольщики на баржах выжили. Должна признаться, мы были просто в шоке, когда вернулись на берег. – Эй, а ты знала Пода до всего этого? Он тоже был ребенком-барахольщиком. – Что, думаешь, если мы оба выросли в деревнях бездомных, то должны быть знакомы? – спрашивает Сэм с ноткой гнева в голосе. – Ну, так получилось, что да, мы были знакомы. Но это просто совпадение, – глядя на выражение моего лица, она смеется, в этот раз тише. – Ладно, ладно, – бормочу я, – твоя очередь. С секунду Сэм размышляет, притворно постукивая пальцем по подбородку. – За что тебя упекли в тюрьму? – спрашивает она и наклоняется вперед, поднимая брови с деланным вопросительным выражением лица. Я вздыхаю, поскольку мне становится не до шуток. Как обычно, когда кто-то поднимает тему моего ареста, в моем сознании с поразительной ясностью возникает яркий образ падающего с крыши мальчика. Я вижу, как моя сестра стоит там, на краю Вертикали «Черная дорога», невероятно высокой башни, где мы когда-то жили, ее лицо скрыто под маской для Хэллоуина. Я вижу, как парнишка отступает и его глаза кричат: «Нет, нет, этого не может быть». – Я взял на себя вину за то, что сделала моя сестра, – отвечаю я. – А что сделала твоя сестра? – спрашивает Сэм. – Это уже два вопроса, – говорю я, отпивая виски. – Ну и ладно. Твоя очередь. – Что за дела с ребенком? – спрашиваю я без колебаний. – Это, наверно, самый бестолковый вопрос из всех, что я слышала, – говорит Сэм. – В каком смысле «что за дела»? – Не знаю, – отвечаю я, алкоголь вселяет в меня больше уверенности, чем подобает, – ну, типа, кто отец, когда ребенок должен родиться, девочка или мальчик, и как так получается, что ты не устаешь носиться туда-сюда в таком положении? – Это уже три… четыре вопроса, – грустно произносит Сэм. – Можешь не отвечать, – говорю я, потянувшись за бутылкой и обнаружив, что виски осталась только четверть. – Выбери один вопрос, – предлагает Сэм. – Может, отвечу. – Кто отец? – спрашиваю я. Она вздыхает: – Он умер. Сэм протягивает трясущуюся руку и хватает с пола почти пустую бутылку, подносит к губам, но, передумав, вставляет пробку обратно и ставит бутылку на пол. – Сэм, я… – начинаю я, но не знаю, что сказать. – Знаю, – отвечает она, – ты хороший человек, Лука. Тебе не все равно, ты хочешь, чтобы я тоже была хорошей, но я не такая, я не хорошая. Мне плевать и всегда будет плевать. – Не думаю, что это правда, – возражаю я. – Ты хорошая, и тебе не все равно. Тебе не плевать на друзей и на своего ребенка. Каждый раз, когда тебе грозила опасность там, на Втором Уровне, ты опускала руки на живот, будто хотела убедиться, что малыш в безопасности. Ты хоть осознавала это? Сэм проводит руками по волосам: – Ну да, может и так, – глубоко вздохнув, она встает. – Нужно выдвигаться, постараться вернуться в библиотеку, пока ты не напился и еще держишься на ногах. Я смотрю на дверной проем, в узкую щель, сквозь которую проникает свет уличных фонарей, и вижу, что небо черное как смоль. Я пытаюсь понять, который час, и предполагаю, что уже больше 22:00. – Хорошо, – соглашаюсь я, неустойчиво держась на ногах, мир вокруг будто плывет и шатается перед глазами. Неожиданно я понимаю, что пьян. Я чувствовал себя нормально, несколько самоуверенно, но это состояние очень быстро превратилось в полное опьянение. Я никогда раньше не напивался. Когда мне было двенадцать, мы с друзьями распили бутылку пива, которую один из них украл у своего отца. Мы все притворились пьяными, спотыкались, смеялись, как наркоманы под «Побегом», но сейчас все по-настоящему. С одной стороны, я ненавижу это состояние отстраненности, легкого перевозбуждения, непревзойденности и в то же время заторможенности, но, с другой стороны, мне это даже нравится. Мы идем к двери, и с каждым шагом кажется, что земля под ногами ниже, чем я ожидал. – Глупо было напиваться! – объявляю я громким шепотом. – Ну то есть… В смысле, о чем мы только думали? Мы собираемся бежать, спасаясь… и мы пьяные!