– Пандер, – зовет Игби, – не найдется запасная шапка в сумке? Порывшись в сумке, Пандер достает новую шапку. Она снова надевает ее Рен на голову, опуская ниже на лоб, чтобы спрятать камеру. – Эй, – я решаюсь задать вопрос, терзавший меня с тех пор, как Пандер накрыла мою всевидящую паноптическую камеру, – а где ваши шапки? – Они нам не нужны, – с улыбкой отвечает Акими. – Почему? – спрашивает Кина. – Увидишь, – отвечает Под. Мы поднимаемся по старым неработающим эскалаторам, которые кажутся безконечными. Стены украшены древней рекламой старинных театральных представлений и выцветшими общественными плакатами, информирующими пассажиров о том, что в этом районе действуют карманные воры. Мы подходим к ряду покрытых пылью билетных турникетов и перепрыгиваем через них. Пандер то и дело оглядывается на Рен, чтобы убедиться, что та не сняла шапку. Наконец мы доходим до ступеней, которые ведут к выходу, заколоченному досками. – Ладно, – обращается к нам Пандер, опуская рюкзак на пол. – Дальше будет сложнее, действовать нужно быстро, поскольку они догадываются, где мы. – Она достает блокнот и ручку из своей сумки и быстро что-то пишет, затем поднимает блокнот так, чтобы я, Рен и Кина могли прочесть написанное. «Там Старый город. Как только выйдем, бежим на север. Между зданием суда и Церковью Последней Религии есть открытый канализационный сток. Спускаемся туда. Там нас встретит доктор Ортега». Ошеломленный происходящим, я едва не спрашиваю вслух, кто такая доктор Ортега, но вовремя спохватываюсь. Очевидно же, что Пандер написала это, чтобы встроенные в нас микрофоны ничего не услышали. Мы шагаем по бетонным ступеням, и Под отодвигает массивный кусок обвалившейся стены, закрывающей отверстие, ведущее наверх. Один за другим мы выползаем на улицу, быстро перемещаемся от одного укрытия к другому и останавливаемся между старым зданием суда и церковью. Пандер первой забирается в открытый люк, за ней идет Рен, затем Кина. Следом спускается Под, потом я. Игби идет последним. В самом низу лестницы я по щиколотку погружаюсь в холодную грязную воду, и мне приходится слегка присесть, чтобы пролезть в еще один туннель. Он сделан из кирпича, настолько узкий, что позволяет перемещаться только гуськом. Воняет ужасно, кажется, я сейчас задохнусь, что ничуть не облегчает растущий страх перед замкнутым пространством. – Сюда, – шепчет Акими и ведет нас дальше под городом. Мы следуем за светом ее фонаря минут десять и доходим до лестницы на стене, ведущей наверх к другому кирпичному туннелю. Мы поднимаемся, темнота и вонь канализации остаются позади, и попадаем в помещение, напоминающее старую ванную комнату, облицованную плиткой. – Что это за мес… – начинаю я, но неожиданно женщина в хирургической маске вонзает мне в руку иглу. – Что за черт? Я наблюдаю, как женщина, пошатываясь, словно пьяная, подходит к Кине и делает ей укол. – Что это? – спрашивает Кина. К тому времени как третий укол делают Рен, мир вокруг меня начинает плыть и растворяться. Цвета будто сливаются в один, все становится серым, и наступает темнота. Периодически я прихожу в сознание. Я слышу невнятный женский голос с акцентом Региона 100. – Любви ради… Он исцеляется так быстро, как мне оперировать? Кто-нибудь, принесите мне еще четверть пластыря. – Нет! – слышу я крик Пандер. – Хватит «Побега», ради Бога, вы же оперируете. – Кто-нибудь, напомните-ка мне, с чего бы мне слушать приказы ребенка? Христа ради, эти древние инструменты – просто варварство какое-то! Где мои роботы? Мои нанотехнологии? Дайте мне пластырь, под кайфом я лучше работаю. Несите пластырь! – Вы уже под кайфом. Просто продолжайте, – бормочет Пандер. – Каждый день слышу: «Продолжайте работать, доктор Ортега! Делайте, что сказано, доктор Ортега!» Знаете что, а ведь я могу и уйти! Да, могу, и вы мне не нужны! Я пытаюсь открыть глаза, но чувствую сонливость и онемение. Спор между Пандер и доктором из Региона 100 постепенно отдаляется, я перестаю понимать слова и снова проваливаюсь в сон. Я вздрагиваю и просыпаюсь. Открываю глаза и пытаюсь сесть, но не могу. Я парализован. Я заперт в своей крошечной камере в Блоке, не могу двигаться, не могу кричать, не могу плакать. Жестокость Хэппи никогда не вызывала сомнений, но последняя уловка – это уже подлость. Зачем? Раньше Хэппи хоть пыталась выудить у меня информацию, а сейчас она просто мучает меня без причины. Если бы я мог, я бы заплакал. Я пытаюсь вспомнить все подробности произошедшего. Пандер и Кина пришли во время жатвы энергии и разбили трубу. Мы сбежали с Рен через крышу, Игби вел летающий автомобиль. Что потом? Трудно вспомнить, словно все было во сне. Озеро, поезд в метро, канализация. Все было так реалистично, а я был настолько глуп, что поверил. Какой-то звук вырывает меня из раздумий. Я не могу повернуть голову, чтобы посмотреть, но уверен, что звук исходит от металлической двери моей камеры. Ровный лязгающий звук становится все громче. Потом раздается грохот, и я уверен, что дверь выломали. Раздаются шаги, медленные, неторопливые, они приближаются к моей кровати. В поле зрения постепенно появляется лицо человека, и мое сердце начинает биться быстрее. – Здравствуй, Лука Кейн, – говорит Тайко. Последний раз я видел Тайко Рота незадолго до того, как он накачал меня наркотиками. Его план заключался в том, чтобы отделить меня от группы, накачать наркотой и убить, потому что он винил меня в смерти своего брата. На самом деле это Молли, моя сестра, столкнула его брата с крыши Вертикали «Черная дорога», но она сделала это лишь потому, что он собирался застрелить ее. От покушения Тайко меня спасли Дэй и Шион Чо – мать и дочь, пережившие план Хэппи по уничтожению человеческой цивилизации, будучи во время химической атаки под кайфом. Шион выстрелила в Тайко шесть раз. Тайко мертв, я знаю, так что это еще одна попытка Хэппи мучить меня кошмарными видениями. – Я убью тебя, Лука Кейн, – говорит Тайко и поднимает руку. Он крепко сжимает в кулаке нож с длинным блестящим лезвием и вонзает мне в грудь. Я не чувствую, но вижу, как Тайко с трудом достает нож из моей груди, чтобы вонзить его в меня снова и снова. Боковым зрением замечаю, как кровь начинает стекать к моей голове, пока он наносит удар за ударом, не переставая улыбаться. И думаю: «По крайней мере, все кончено. Наконец все закончится». День 2 вне блока Глубоко вздохнув, я сажусь. Я весь потный, какое-то время пытаюсь понять, реально все это или просто сон. Я оглядываюсь. Поначалу комната кажется незнакомой, но потом я узнаю ее – это комната, облицованная плиткой, где доктор вколол мне седативное. Во мне зарождается хрупкая надежда, но я отвергаю ее. Я знаю, что надежда, когда она уже разбита, куда болезненнее, чем любая физическая боль. Но все правда, все реально, я уже не в Блоке. Я издаю тяжелый долгий вздох, который на пару мгновений переходит в рыдания искреннего облегчения, затем собираюсь с силами и стараюсь вспомнить все, что произошло. Кажется, та женщина оперировала меня. В голове начинают просыпаться новые воспоминания. Отсрочки: научные эксперименты, которым правительство подвергало нас в Аркане в обмен на отсрочку казни; они испытывали на моей коже различные хирургические порезы, вводили мне вирусы, чтобы потом на мне же опробовать разные экспериментальные лекарства, вырезали хрящи из бедра. Но то, что произошло в этой комнате, не было Отсрочкой. Я оглядываюсь: облицованная плиткой комната освещена лишь тусклым светом, проникающим через матовое стеклянное окно высоко под потолком на дальней стене. Я лежу в кровати посреди комнаты. Кина спит на другой кровати справа от меня, а Рен – слева. Я осматриваю запачканные стены, сантехнику, старые гнилые деревянные кабинки у дальней стены. «Да это же ванная комната! – доходит до меня. – Они что, оперировали меня в старой ванной? И потом, зачем им это?» На небольшом столике из нержавеющей стали в углу я вижу набор примитивных медицинских инструментов: скальпель, несколько длинных заостренных пинцетов, набор щипцов, которые с виду скорее кухонные, чем хирургические. Все эти инструменты испачканы кровью. Я стягиваю с себя тонкое одеяло и начинаю осматривать свое тело на наличие следов операции. Конечно, наши раны быстро заживают, но они все равно оставляют след, если порез достаточно глубокий. Я замечаю два длинных прямых шрама на обоих запястьях и понимаю, что мне удалили электромагнитные наручники-манжеты. Не задумываясь, я протягиваю руку ко лбу, где должна быть паноптическая камера, и больше не чувствую бугорок, из которого раньше торчало крошечное устройство. Я мгновенно успокаиваюсь: теперь меня не так легко обнаружить, я в безопасности. Забавно, учитывая, что правительство заставило людей носить такие камеры якобы в целях безопасности. Дверь в ванную со скрипом открывается, и внутрь заглядывает Игби. – Привет, – шепчет он, – как себя чувствуешь? – Неплохо, – шепчу я в ответ, слезая с кровати и шагая к нему. – Который час? Игби открывает передо мной дверь, и я оказываюсь в самой огромной старинной библиотеке из всех, что когда-либо видел.