Я заверила его, что так и будет, потом невнятно пробормотала слова благодарности. В каком-то смысле мне не требовалось, чтобы он так разжевывал мне всю ситуацию. Контуры моего будущего уже прояснялись. Если бы я оказалась в тюрьме, то уже наверняка не смогла бы убедить судью в том, что могу быть для Алекса достойной матерью. Достаточно неприятным было и дело о моем нападении на офицера полиции. У меня как-то в голове не укладывалось, что из-за какой-то царапины меня реально могли посадить на год или больше. Вопрос о наркотиках стоял гораздо серьезнее. Он возвышался словно гора, которую невозможно было ни обойти, ни прорыть под ней туннель. Я должна была как-то преодолеть ее, но понятия не имела, с чего начать. Я уже видела, насколько бесполезны были мои протесты. Можно было сколько угодно кричать, что те наркотики были не мои. Никто, даже мой адвокат, не верил мне. Мне нужно было найти реальные, неопровержимые доказательства моей невиновности. Если я этого не сделаю, то потеряю сына. Проще некуда. Глава 22 Несколько часов спустя я все еще размышляла, как же со всем этим справиться, и тут с подъездной дорожки раздался рев ржавого пикапа Тедди. Он выпрыгнул наружу, подбежал к входной двери и буквально ворвался в дом, слегка задыхаясь. — Слушай, это прозвучит странно, но надень на себя кучу нижнего белья, — сказал он. — Четыре, пять, шесть комплектов. Все, что только влезет под одежду. — Ты о чем? — Помнишь ту мою знакомую, мама которой работает в суде? Она только что звонила. Большое жюри заседало сегодня утром. Тебе предъявлено обвинение в хранении с целью распространения. А это грозит крупным сроком. Дело было лишь в оформлении ордера на твой арест. Сюда собирается нагрянуть шериф и забрать тебя. И скорее всего, долго ждать его не придется. — Хорошо, но… зачем нижнее белье? — Потому что в Мидл-Ривер забирают одежду, но позволяют хранить у себя нижнее белье. Если у тебя будет свое, ни к чему будет пользоваться тюремным. И можешь мне поверить: тюремное бельишко продувается насквозь. Я по-прежнему стояла, ошеломленно глядя на него. Похоже, он заметил, как туго я въезжаю, поэтому осторожно обнял меня за плечи. — Извини, сестренка. На этот раз дело с залогом, похоже, не прокатит. Теперь я не смогу тебе помочь. Сдаюсь. Придется тебе побыть там какое-то время. — Ладно, — сказала я и, повинуясь воле брата, пошла в спальню и напялила на себя столько пар бюстгальтеров и нижнего белья, сколько смогла. Затем надела мешковатые старые джинсы и толстовку. Под ними все прекрасно поместилось. Я вернулась в гостиную и стала смотреть, чем занят Тедди. Мой новый телефон все еще лежал на кофейном столике, где я его оставила. Теперь я уже окончательно не была уверена, стоит ли что-нибудь писать Бену, а для того, чтобы придумать что-то внятное, у меня просто не было времени. — Ты скажешь Бену, что меня арестовали, так? — спросила я. — Ага, конечно. Следующие слова почти самопроизвольно вырвались из моего рта: — А ты можешь сказать ему, что я сегодня ездила в университет, чтобы найти его? — Ну, разумеется. А зачем? — Просто скажи ему, — попросила я. Мне казалось, этого будет достаточно, чтобы дать понять Бену, что я знаю правду, при этом не превращая Тедди в соучастника. Я не знала, как объяснить моему младшему брату, что мой муж уже несколько месяцев обманывает меня самым вопиющим образом. — Не могу поверить, что все это происходит со мной, — сказала я. — Я тоже, — ответил он. Через полминуты он произнес: — У тебя все будет хорошо. И похлопал меня по руке. — Не надо, — сказала я. — А то я сейчас заплачу. Минута прошла в молчании. Потом я сказала: — Кстати, ты получил мой и-мейл? — Ты отправила его на мой джимейл или на рабочий адрес? — На джимейл. — Черт. Давно не залезал в тот аккаунт. — Может, проверишь все-таки? — Конечно, а что такое? — спросил он. — Я послала тебе фото одного парня, который попал под обзор камер Бобби Рэя, пока ехал по нашей дороге. Это было за день до того, как у нас нашли наркоту. Тедди сразу понял. — Думаешь, это тот тип, который подбросил тебе кокаин? — Да. Просто посмотри на него. Если окажется, что ты его знаешь — прекрасно. Если же нет — просто забудь про этот снимок, хорошо? — Ладно. Мы снова погрузились в молчание и уставились на дорогу. Долго ждать не пришлось. За мной отправили целых три машины, мне показалось — перебор. Хотя, если верить той прокурорше, я представляла для общества изрядную угрозу. Чтобы не затруднять работу законников, я вышла на крыльцо с поднятыми руками. Я понимала, что представители шерифа вряд ли станут избивать белую женщину, но было совершенно ни к чему вынуждать их взламывать дверь. Мне хотелось, чтобы они понимали: я сдаюсь добровольно. По правде говоря, у меня даже не было сил сопротивляться. Мне действительно позволили оставить нижнее белье, как и сказал Тедди. С другой стороны, все было тем же самым: меня пинали и толкали, досматривали и всячески унижали. Мировой судья снова отказал мне в освобождении под залог — в конце концов, я ведь в его глазах была закоренелой преступницей, что означало: мне придется ждать до понедельника, пока не назначат сумму залога, которую я все равно не смогу себе позволить. Понимание того, что я застряла тут надолго, до 18 мая или еще дольше, делало ситуацию еще более удручающей. Единственным оптимистичным поступком с моей стороны было то, что каждые несколько часов я заходила в ванную, становилась на колени перед унитазом и доила себя. Я была полна решимости сохранить молоко и способность кормить ребенка. А то, что такие действия классифицировались как обнадеживающие, прекрасно характеризовало, насколько затруднительным стало мое положение. После ночи с ее еще непривычными звуками я едва смогла проглотить почти несъедобный завтрак и попыталась освоиться в этом «общежитии». Я как раз старалась отыскать какое-нибудь подходящее чтиво, когда ко мне подошла офицер Браун, до этого не появлявшаяся. Не подавая виду, что мы с ней уже общались, она сказала мне, чтобы я встала у стены с остальными заключенными. — В чем дело? — спросила я. — Субботнее утро — часы посещения, — сказала она. — Кое-кто пришел повидать тебя. — Кто? — спросила я. Но она уже перешла к другой заключенной, оставив меня в полном удивлении. Вскоре нас ввели в коридор и опять же выстроили в очередь. Потихоньку до меня начинало доходить: тюрьма — это одно сплошное ожидание. И времени для этого у нас, заключенных, было хоть отбавляй. Когда, наконец, настал мой черед пройти в комнату для посетителей, кто-то из охранников (не офицер Браун) сказал: — Мелани Баррик? — Да? — У тебя тридцать минут. Вперед. Затем он открыл мне дверь. За столом у стены сидел Бен. Когда я вошла, он встал. На мгновение он показался мне таким чужим. Я даже не знала, броситься ли к нему навстречу или бежать обратно в камеру. Но по его лицу было ясно: он прекрасно понял те слова, которые я просила передать ему Тедди. Его стыд был так очевиден. Даже после ночи, проведенной в тюрьме — а в такое время не остается ничего другого, кроме как думать — я не знала, как поступить. Я сразу возненавидела первое возникшее у меня чувство: какое облегчение, это он, Бен, жилетка, в которую всегда можно поплакаться, он пришел спасти меня, как и раньше. Но в то же время я продолжала ненавидеть его ложь, а еще больше ненавидела за то, что поймала его на этом. Как он мог подумать, что все сойдет ему с рук? Неужели он не понимал, что все в конечном итоге выйдет наружу? Даже не знаю, что подвигло меня подойти к нему. Возможно, это было любопытство: у меня было множество вопросов, ответить на которые мог только он. Возможно, я хотела наказать его, причинить ему хоть какую-то часть той боли, которую он заставил почувствовать меня. А может быть, поводом было элементарное одиночество — самая жалкая причина из всех.