* * * Мы продолжали пробираться на юг, каждый день понемногу продвигаясь вперед, но те мучительные зимние дни были коротки, и датчане, казалось, были повсюду. Даже когда мы странствовали по местности вдалеке от троп и дорог, на горизонте всегда мог показаться датский разъезд, и, чтобы избежать встречи с такими отрядами, мы все время забирали на запад. К востоку от нас лежала римская дорога, ведущая из Батума в Эксанкестер, — то был главный путь сообщения в этой части Уэссекса, и датчане наверняка должны были им пользоваться, усиленно патрулируя окрестности. В результате мы оказались ближе к Сэфернскому морю, но и там было небезопасно, потому что Свейн наверняка должен был явиться из Уэльса. Я не сомневался, что с Уэссексом наконец покончено. Мы встретили нескольких беженцев, покинувших свои деревни и прячущихся в лесах, но никто из них ничего толком не знал, и мне сообщали только слухи. Никто не видел ни одного воина из восточных саксов, никто ничего не слышал об Альфреде, все видели только датчан и дым, который был буквально повсюду. Время от времени мы натыкались на разграбленную деревню или сожженную церковь, видели растрепанных воронов, хлопающих черными крыльями и следующих за датчанами в поисках разлагающихся трупов. Мы заблудились, и все мои надежды добраться до Окстона давно исчезли. Я полагал, что Милдрит бежала на запад, в холмы, как всегда поступали жители тех земель, когда приходили датчане. Я надеялся, что жена и сын живы, но будущее наше было черно, как длинные зимние ночи. Однажды ночью мы сидели в пастушьей хижине, скорчившись у маленького очага, наполнявшего дымом низкий домишко с соломенной крышей, и жарили несколько ребер, вырезанных из полусъеденной овечьей туши. Все мы были донельзя грязные, промокшие и замерзшие. — Может, нам стоит отыскать датчан, — предложили, — и принести им присягу? — И стать рабами? — горько отозвался Леофрик. — Можно заключить с ними договор. Мы будем воинами, — ответил я. — Сражающимися за датчан? Они не могут захватить весь Уэссекс! — запротестовал мой друг и потыкал палкой в огонь, выбросив новый клуб дыма. — А почему бы и нет? — Уэссекс слишком велик. И наверняка найдутся те, кто станет сопротивляться. Мы просто должны отыскать этих людей. Я вспомнил стародавний спор в Лундене. Тогда я был еще ребенком, жившим среди датчан, и вожди их спорили о том, как лучше всего захватить Уэссекс. Одни утверждали, что следует напасть на дальние западные земли и тем самым сломить мощь врага. Другие хотели в первую очередь взять старое королевство Кент, самую слабую часть Уэссекса, где находилась великая святыня Контварабург. Но победили самые храбрые. Они напали с запада, и их первая атака оказалась неудачной, однако теперь Гутруму сопутствовал успех. Но насколько велик был этот успех? Оставался ли Кент все еще саксонским? А Дефнаскир? — И что будет с Милдрит, если ты присоединишься к датчанам? — гнул свое Леофрик. — Она так и будет прятаться, — равнодушно сказал я. Воцарилась тишина. Я видел, что Энфлэд возмутили мои слова, и надеялся только, что она придержит язык. Однако мои надежды не оправдались. — Тебе все равно? — с вызовом спросила она. — Нет, — ответил я. — Похоже, Милдрит тебе надоела, так? — не унималась Энфлэд. — Ну что ты к нему прицепилась! — попытался восстановить мир Леофрик. — Милдрит — его законная жена! — заявила Энфлэд, все еще глядя на меня. — А мужчины устают от жен. Исеулт слушала, переводя большие темные глаза с меня на Энфлэд. — Много ты знаешь о семейной жизни! — огрызнулся я. — Я, между прочим, была замужем! — Вот как? — удивленно переспросил Леофрик. — Да, я была замужем три года, — продолжала Энфлэд, — за человеком, который служил стражником у Вульфера. Он подарил мне двоих детей, а потом погиб в битве, в той самой, в которой погиб и король Этельред. — Двоих детей? — спросила Исеулт. — Оба умерли, — резко сказала Энфлэд. — С детьми это случается сплошь и рядом. — Ты была счастлива, когда жила со своим мужем? — спросил Леофрик. — Была, примерно три дня, — ответила она, — а следующие три года я познавала простую истину: все мужчины — сволочи. — Неужели все? — уточнил мой друг. — Большинство. — Энфлэд улыбнулась Леофрику и прикоснулась к его колену. — Но не ты. — А я? — спросил я. — Ты? — Она на мгновение перевела глаза на меня. — Человеку, который обманывает жену, нельзя верить ни на грош, — заявила она с откровенным ядом в голосе. Я смутился. Возможно, она отчасти права, но слышать такое все равно было неприятно. Энфлэд в ту же секунду пожалела, что говорила так резко, и попыталась смягчить свои слова: — Вообще-то я тебя совсем не знаю. Все, что я знаю о тебе, — это то, что ты друг Леофрика. — Утред щедрый! — преданно сказала Исеулт. — Мужчины обычно проявляют щедрость, когда хотят что-то получить, — отрезала Энфлэд. — Единственное, что мне нужно, — это Беббанбург, — проговорил я. — Так или иначе, — отозвалась Энфлэд, — ты сделаешь все, что угодно, лишь бы заполучить желаемое. И ни перед чем не остановишься. Воцарилось молчание. Через полуприкрытую дверь я видел падающие снежинки. Они трепетали в свете костра и таяли. — Альфред — хороший человек, — нарушил Леофрик неловкую тишину. — Он пытается быть хорошим, — сказала Энфлэд. — Только пытается? — саркастически спросил я. — Альфред вроде тебя. Он убьет, чтобы получить то, чего хочет, но между вами есть разница. У него имеется совесть. — Ты имеешь в виду — он боится священников. — Он боится Бога. И мы все должны бояться Бога. Потому что однажды мы все дадим Господу ответ. — Только не я, — ответил я. Энфлэд насмешливо улыбнулась, но Леофрик сменил тему разговора, сказав, что идет снег, а потом мы уснули. Исеулт во сне вцепилась в меня; она скулила и вздрагивала, пока я лежал в полудреме, думая о ее словах, что мне предстоит возглавить могущественный отряд. Это пророчество казалось маловероятным, и я решил, что магическая сила оставила Исеулт вместе с девственностью. А потом я тоже уснул — и проснулся, когда мир стал белым. Веточки были усыпаны снегом, но он уже таял, и капли падали в мглистый рассвет. Выйдя наружу, я нашел за дверью крошечного мертвого крапивника и испугался, что это дурное предзнаменование. Леофрик тоже вышел из хижины и часто заморгал, глядя на восходящее солнце. — Не спорь с Энфлэд, — сказал он. — Я и не спорю. — Ее миру пришел конец. — Значит, мы должны его возродить. — То есть ты не присоединишься к датчанам? — Я сакс, — ответил я. Леофрик, услышав это, неопределенно улыбнулся. Затем расстегнул штаны и помочился. — А если бы твой друг Рагнар все еще был жив, ты, интересно, остался бы саксом? — спросил он, глядя на пар, поднимающийся над мочой. — Он ведь мертв, так? — сурово проговорил я. — Его принесли в жертву честолюбивым планам Гутрума. — Поэтому теперь ты сакс? — Я сакс, — повторил я с уверенностью, которой не чувствовал, ибо не знал, что принесет мне будущее. Да и откуда мы могли это знать? Не исключено, конечно, что Исеулт сказала правду, и Альфред даст мне силу, и я поведу вперед могущественный отряд, и получу красавицу, которая будет созданием золота, да вот только я начинал сомневаться в пророческом даре своей возлюбленной. Альфред, вполне вероятно, уже мертв, а его королевство, может быть, обречено, и все, что я знал в тот момент, — это что земля тянется к югу, к покрытому снегом хребту, и там кончается в странном, словно бы пустом блеске. Линия неба походила на край мира над хаосом жемчужного света. — Будем и дальше двигаться на юг, — сказал я. Ничего другого нам не оставалось, только идти навстречу этому блеску. И мы пошли. Двинулись по овечьей тропе к вершине хребта, а там я увидел, что холмы круто обрываются, уходя к обширным топям и к морю. Мы добрались до великого болота, а блеск, который я видел издали, оказался светом зимнего солнца, отражающимся на длинных озерах и извилистых ручьях.