Так и есть, на самом виду – и пусть не как у Эдгара Алана По в «Похищенном письме», зато как у столь любимого физруком Стивена Кинга в «Побеге из Шоушенка», где главный герой, отбывавший пожизненное заключение в американской тюрьме за совершенное не им убийство жены, долгие годы кропотливо долбил в собственной камере подземный ход, прикрывая лаз постерами с различного рода голливудскими дивами. Олег Родионович же выбрал немецкую сборную. * * * Плакат был надежно прикреплен к деревянной рамке, которая держалась на вмонтированных в бетонную стену штырях. Не оставалось ничего иного, как, воспользовавшись найденной в столе отверткой, осторожно поддеть плакат и высвободить его из рамы. Глазам девушек предстала стена, в которой кто-то, наверняка сам Олег Родионович, мастак на все руки, обустроил сейф-нишу, используя в качестве дверцы деревянную перегородку. Лере и Лариске пришлось потрудиться, чтобы понять, как отодвинуть ее в сторону, и когда это наконец удалось, их глазам предстал тайник физрука. Запустив в него руку, Лариска извлекла плетку с металлическими шипами. – Вот он, значит, какой, наш Олег Родионович! – заявила она и сунула руку в стенную нишу. А затем, вытащив что-то массивное, продолговатое, красное, с визгом отбросила это от себя. Девушки склонились над этим предметом, лежавшим на пыльном полу каморки, и Лариска, судорожно хохотнув, произнесла: – Это то, на что оно похоже? – Да! – завопила Лера, а подруга добавила: – И это то, о чем я сейчас думаю? Лера снова подтвердила ее мысли. На полу перед ними лежал гомерических размеров резиновый фаллос. – Но зачем он Олегу? – спросила Лариска, а Лера, запустив руку в тайник, не без иронии в голосе произнесла: – Вопрос, конечно, интересный, но поставлен неверно. Не зачем он Олегу, а зачем они Олегу! Ну да, в тайнике имелся целый выводок резиновых изделий разного цвета и поистине устрашающих размеров. – Что он с ними делает? – спросила Лариска, и Лера прыснула. Вслед за этим девушки снова принялись судорожно хохотать, а затем, схватив каждая по резиновому другу физрука, правда, разных цветов, принялись, словно мушкетеры шпагами, дуэлировать друг с другом. Устав, Лера откинула тайного любимца Олега Родионовича и сказала: – Кажется, там еще что-то есть! На этот раз они вместе запустили руки в тайник и извлекли видеодиски в цветных обложках. На этот раз смеха не было, Лариска только сдавленно произнесла: – Ничего не понимаю… Как и журналы в шкафчике, видеодиски были непотребного содержания, только изображены на них были не знойные красотки, а молодые спортсмены. – Он что, «голубой»? – спросила недоверчиво Лариска. – Но ведь он пристает только к девицам и никогда к парням! Лера, вздохнув, ответила, запихивая диски обратно: – Может, он и вашим, и нашим. Физрук-многостаночник, так сказать. А к девицам пристает, да еще так агрессивно, наверняка специально, чтобы никто не узнал о нем всей правды. Понятно теперь, почему он хранит эти вещицы вне дома. Завершив обыск, девушки, как могли, навели порядок, хотя полностью следы их пребывания в каморке физрука ликвидировать не удалось, и ретировались из спортзала. И вовремя – потому что, снова вернувшись в пустой класс, где уже были до этого, и обмениваясь впечатлениями, увидели через полуприкрытую дверь, как по коридору в сторону спортзала прошел физрук. Словно по команде, девушки подскочили и, выждав несколько секунд, буквально полетели по коридору в обратном направлении, к выходу. Завернув за угол, Лера налетела на своего отца, и тот не без удивления произнес: – О, вы все еще тут? А что вы тут, собственно, делаете? * * * Лера замялась, так как не нашлась что ответить, а Лариска более чем убедительно ответила: – Со школой прощались, ностальгировали, так сказать… Черты лица отца смягчились, и Михаил Михайлович сказал: – Да, понимаю… Кстати, Лера, ты ведь хотела со мной поговорить… Лариска, явно поняв намек, пропела: – Ну, не буду вам мешать! Отец, покраснев, снял очки и заметил: – Лора, ты никогда не мешаешь, ты же это знаешь… С каких пор отец называет Лариску Лорой? Та же, удаляясь, пропела: – Ах, как приятно это слышать, Михаил Михайлович! Да, мне так будет не хватить школы, но в особенности мне будет не хватать именно вас! – И, выразительно посмотрев на него, добавила: – Извините, мешать разговору отцу и дочери не намерена. Вы ведь найдете верные слова, Михаил Михайлович? Отец, смущенный до подлинного конфуза, что было крайне на него не похоже, ничего не ответил, а Лариска, послав воздушный поцелуй, выплыла во двор. Лера, ничего не понимая, спросила: – Папа, что тут происходит? Отец, водрузив очки на нос, сказал: – Мне надо тебе кое-что сказать… И буквально уволок ее по коридору в тот же самый класс, где они уже беседовали час назад и где она только что пребывала с Лариской. Измеряя помещение шагами, отец молчал, явно о чем-то размышляя, поэтому Лера первой произнесла: – Бабушка мне все сказала! – Что тебе бабушка сказала? – произнес отец, на лице которого был написан такой неподдельный ужас, что Леру оторопь взяла. Чего он так испугался? Лера энергично заявила: – Все! То, что вы намерены отослать меня в Москву! Премного благодарна, но я с этим не согласна! Отец, шумно вздохнув, снова снял очки и произнес, не глядя на дочь: – Да-да, извини, но так вышло. Ты же знаешь бабушку. – Так вышло? – произнесла с горечью девушка. – Папа, а ты задумывался о том, что у меня тоже есть личная жизнь. И если ее у тебя нет, то это не значит, что ее лишены все другие! Вышло весьма грубо, и Лера тотчас пожалела о сказанном, но отец, теребя в руках очки, произнес: – Ну да, личная жизнь… Об этом и пойдет речь… Я испугался, но понял, что бабушка не могла сказать тебе об этом, потому что она не знает. Потому что когда узнает, то все изменится полностью! Лера, не вслушиваясь в слова отца, крикнула: – Папа, уже все изменилось! Да, все должно меняться, но не так и не тогда, когда захотите вы, а когда пожелаю я. Ведь я – взрослый человек! Отец, словно не слыша ее (может, и правда не слышал?), взял дочку за руку и сказал: – Лера, ты должна знать, что… Он запнулся, и Лера вдруг поняла, что отец пытается сообщить ей что-то совершенно иное, никак не связанное с ее предстоящим отъездом. – Что, папа?