После неудачной попытки пройти до автомобильного моста в Неймегене двое командующих дивизиями, так непохожих друг на друга, словно земля и небо, долговязый Джеймс Гэвин и генерал-майор гвардии Аллан Адер со своими усами времен Первой мировой, были единого мнения. Теперь их единственной надеждой была зачистка северной части города квартал за кварталом. Каждую пехотную роту, будь то десантники Вандерворта или гренадеры, должны поддерживать танковые отряды. Майор Стэнли со своей ротой гренадеров ждал рассвета в Юлиана-парке, а вокруг горел почти весь город. «Это было довольно напряженно, – писал он, – просто ждать, а кругом все полыхает, а огонь приближается, заставляя бежать толпы беспомощных горожан. Видеть это было невыносимо больно»[777]. Великое множество людей, оставшихся без крова, собралось в больнице Святого Канизия. Там прекрасно знали, что такое катастрофа, после того как Неймеген семь месяцев назад по ошибке разбомбили американские самолеты. Персоналу приходилось кормить до 4000 человек в день[778]. Задача, стоявшая перед боевыми группами, была вдвойне опасной: немецкие штурмовые орудия перемещались и открывали огонь внезапно. Адер приказал после зачистки перекрыть каждую улицу САУ «Ахиллес М-10» из батареи «Q» 21-го противотанкового полка[779]. Мощная 17-фунтовая пушка этого «истребителя танков» могла бы подбить даже «Тигра». Но, поскольку большая часть домов была охвачена огнем, поквартальная зачистка была трудной задачей, особенно когда предстояло иметь дело с решительными пехотинцами СС. Отходившие постепенно к Валькхофу немцы продолжали жечь все. Саперы с огнеметами разбивали окна в домах и заливали туда горючее. «С первых же пяти минут сражение совершенно не соответствовало моему первоначальному плану», – признался Стэнли. Они несли тяжелые потери в уличных схватках, и им нужно было пройти через дома и садовые заборы, а пожары распространялись стремительно. Стэнли увидел, как немец бросил ручную гранату и та взорвалась у ног офицера-сослуживца и сержанта Партриджа. «Грохнуло неимоверно сильно, но поразительно, что пострадал один сержант Партридж, получивший сильный удар прямо в лицо и контуженный на несколько минут. Потом он пришел в ярость и явно возненавидел гуннов». Впереди стоял очень большой дом, и «нам не хватало бойцов его очистить, – продолжил Стэнли. – Они немного обнаглели, и мы решили перекрыть выходы “Бреном” и поджарить их. Фосфорные гранаты и одолженная у американцев зажигательная смесь сделали свое дело»[780]. Дом загорелся, потом начались взрывы. Дивизия «Фрундсберг» хранила там боеприпасы. Позднее допрошенные пленные утверждали, что внутри оставалось еще много эсэсовцев. В конце концов Стэнли смог сообщить о зачистке своей территории. «Потом Чарли Ратленда отпустили. Увидев их 2-ю роту, я вернулся к командиру в его штаб в здании почтамта». Там он быстро уснул после бессонной ночи. «Но душевное спокойствие, – отметил Стэнли со своим несколько легкомысленным высокомерием, отличавшим гвардейскую пехоту, – постоянно и грубо нарушалось интенсивным вражеским обстрелом из 150-мм или 210-мм орудий, от ударов везде отлетала штукатурка, а в местах попадания всюду были ужасные разрушения»[781]. Третья фаза оказалась самой горестной. Командирам танков приходилось выглядывать из люка башни, чтобы увидеть хоть что-нибудь в густом дыму. Немецким снайперам и пулеметчикам на верхних этажах удалось убить или серьезно ранить четырех из них в роте майора Джеймса Боуз-Лайона. Рота майора Грегори Худа, подходившая с востока вместе с десантниками Вандерворта, провела жестокий бой с пехотинцами СС, защищавшими транспортную развязку на площади короля Лодевейка у Хуннер-парка. На западе десантники полковника Рубена Такера и «Шерманы» подполковника Джайлса Ванделёра зачистили территорию за огромной электростанцией PGEM на южном берегу Ваала. Рано утром Такер и Ванделёр встретились на командном пункте 30-го корпуса и вместе поехали в машине разведки. Электростанция находилась недалеко от того места, где должен был запускать свои катера батальон майора Джулиана Кука. К сожалению, грузовики с катерами задержались в Соне, где снова наступала 107-я танковая бригада. После удара немецкого снаряда количество исправных катеров сократилось с тридцати двух до двадцати шести. Позже в тот день самое незавидное задание ожидало Королевскую роту гренадеров. Их целью была крепость эпохи Каролингов Валькхоф. Королевская рота в первую очередь захватила полицейский участок, занимавший господствующую высоту. Приданный ей пулеметный взвод обнаружил, что оттуда можно вести «прекрасную стрельбу»[782]. Затем Королевская рота захватила порт, откуда могла обстреливать Валькхоф с фланга. «Мы знали только то, что нам понадобятся все силы, чтобы добраться до этого чертова моста». Пока его дивизия сражалась вместе с десантниками Гэвина, чтобы расчистить подступы к южной оконечности моста, генерал-майор Аллан Адер ожидал, что немцы в любой момент могут взорвать мост. «Я сидел, стиснув зубы, и боялся, что грянет взрыв»[783]. Один танковый отряд Гренадерской гвардии «был выведен из боя»[784]. Командир отряда сержант Питер Робинсон, крепкий и опытный вояка кадрового состава, знал, что в армии нет такого понятия, как свободный отдых во время боя, и гадал, что же им поручат. Сразу после полудня он получил приказ от командира роты, майора Джона Троттера, отправиться с ним в разведывательной машине на разведку автомобильного моста. Троттер сказал ему, что отряд «Шерманов» должен выйти, как только получит сигнал. «Вы должны переправиться любой ценой». Затем Троттер, попытавшись приободрить Робинсона, спросил, как связаться с его женой, «если с тобой что-нибудь случится». Ближе к полудню, когда зачистили северо-западный участок, майор Кук, командиры его роты и офицер батальона, капитан Генри Кип, поехали на джипах к электростанции на берегу Ваала, недалеко от того места, где они должны были форсировать реку. Они поднялись на девятый этаж. Оттуда были ясно видны немецкие позиции на противоположной стороне. К ним присоединились командир полка, полковник Такер, Джайлс Ванделёр, Браунинг, Хоррокс и Гэвин. В бинокль офицеры изучали дальний берег Ваала. Ширина реки в этом месте составляла около 300 метров. «Мы увидели зеленые, покрытые травой равнины, они тянулись примерно на 900 ярдов, – писал Генри Кип, – а затем поднимались, образуя дамбу с двухполосной дорогой. Именно по этому маршруту нам предстояло идти к железнодорожному и автомобильному мостам… Мы могли видеть вражеские пулеметные позиции вдоль дамбы, а также на ровной местности. Мы наблюдали минометные и артиллерийские части за дамбой и 20-мм орудия на железнодорожном мосту… У меня было странное ощущение. Думаю, остальные чувствовали себя так же, хотя никто не сказал ни слова – мы просто смотрели»[785]. Пока они изучали характер местности, самолеты союзников, летевшие на север в Арнем, встретила «настоящая стена пулеметного и зенитного огня»[786] с позиций за рекой. Хоррокс сказал Гэвину, насколько впечатлен тем, что его десантники могли спать перед таким испытанием. «К счастью, никто из них не видел того, что видели мы», – заметил Генри Кип[787]. Первоначальная идея состояла в том, чтобы штурмовые отряды погрузились на катера на канале Маас – Ваал, к западу от здания PGEM, так как там они оказались бы вне поля зрения противника. Но «в месте слияния канала и реки течение было слишком быстрым»[788], и им пришлось спускать катера на воду не у электростанции, а выше по течению. Ванделёр, чьи танки должны были обеспечить огневую поддержку переправы, пригласил и майора Эдварда Тайлера, чтобы обсудить детали с полковником Такером. План переправы «привел меня в трепет», – признался Тайлер. Он спросил Такера, обучены ли его десантники форсированию водных преград. Такер ответил, что «как раз случай, чтобы научиться». Он добавил: «Просто остановите фрицев, стреляющих в нас, а мы сделаем все остальное»[789]. Тайлер встревоженно спросил, а вдруг его танки ударят по десантникам, но Такер его успокоил: будете стрелять как стреляли. Ударят слишком близко – его бойцы запустят сигнальную ракету или будут размахивать полотнищем. Тайлер был обеспокоен тем, что его шестнадцать танков, ясно заметные на горизонте, будут уязвимы, поэтому расставил их так далеко друг от друга, как только было возможно, на расстоянии между каждым в двадцать метров. Впереди была высокая проволочная изгородь, которую «Шерманы» должны были подмять, медленно продвигаясь вперед. Тайлер разволновался, увидев, что с земли невозможно обнаружить замаскированные позиции немецких орудий, хорошо заметные с крыши электростанции. 2-й батальон Такера, собрав все пулеметы, какие были, занял позицию, позволяющую усилить интенсивность огня. А глубоко в тылу им обеспечивали дымовую завесу Лестерширские йомены со своими самоходными 25-фунтовыми пушками «Секстон». Задержка грузовиков со шлюпками не помогла батальону Кука расслабиться. «Время подходило к трем часам, – заметил лейтенант Вирджил Ф. Кармайкл, – люди становились все более нервными и напряженными. Я отчетливо помню, как один достал “Кэмел”, прикурил сигарету дорогой зажигалкой “Зиппо”, а потом выбросил и пачку, и “Зиппо”, сказав, что больше они ему не понадобятся. Как оказалось, потом понадобились». Майор Кук попытался разрядить обстановку и пошутил, что «будет изображать Джорджа Вашингтона на известной картине, где тот переправляется через Делавэр. Он собирался встать, расправив плечи, на катере и, выставив вперед высоко поднятый правый кулак, кричать: “Вперед, ребята, вперед!”»[790] Сначала Кука приняли не особо радушно, поскольку ожидали, что командование батальоном примет другой офицер, но все совершенно изменится после того, как в тот день он проявит столь великую отвагу и свой талант лидера. За насыпью и танками офицеры Кука разделили взводы, выделив по тринадцать человек на каждый штурмовой катер. Когда наконец незадолго до 15.00 прибыли грузовики, десантники были потрясены, обнаружив, что двадцать шесть катеров были просто деревянными лодками-плоскодонками, обтянутыми брезентом. Две роты, «H» и «I», должны были пойти в первой волне. Рота «G» должна была последовать за ними, как только трое бойцов из 307-го воздушно-десантного саперного батальона, назначенные рулевыми, смогут вернуть шлюпки обратно. Как многие признавали, саперам досталась самая ужасная работа. Лестерширские йомены открыли огонь дымовыми снарядами ровно в 15.00. Когда в 15.15 был отдан приказ, десантники и саперы «взвалили на себя шлюпки, как гробы, держа в одной руке оружие»[791], и побежали вверх по дамбе и потом вниз по склону. Они спотыкались и поскальзывались в грязи, изо всех сил пытаясь столкнуть шлюпки в воду, пока забирались на борт. Как только штурмовые шлюпки оказались в воде, Ирландские гвардейцы в «Шерманах» начали палить из тридцати двух пулеметов «Браунинг», а 2-й батальон Такера – из своих пулеметов. 376-й парашютно-полевой артиллерийский батальон взял на себя цели дальше в тылу. Поначалу дымовая завеса Лестерширских йоменов была достаточно плотной, но вскоре местами образовались прорехи. Такер спросил у Джайлса Ванделёра, могут ли помочь его танки[792]. У каждого «Шермана» было всего по дюжине дымовых снарядов, и надолго их не хватило. У Ирландских гвардейцев так накалились «Браунинги», что их «понесло»[793]. Даже когда никто не давил на гашетку, они продолжали стрелять, пока не заканчивалась лента. Лейтенант Кармайкл, плывший в первой шлюпке с майором Куком, набожным католиком, слышал, как тот «молится по четкам, а когда он ударял веслами по воде, можно было слышать, как говорил: «Богородица Дева Мария, исполненная благодати Божией, радуйся!» – и так весь молитвенник, снова и снова, пока греб изо всех сил к другому берегу»[794]. Не могло быть и речи о том, чтобы стоять на носу, как Вашингтон. Все гребли изо всех сил, некоторые даже прикладами винтовок или руками. Генри Кип, бывший кода-то гребцом в Принстоне, считал: «Раз-два-три-четыре», но все то и дело сбивались[795]. Это было довольно нелепо видеть, как Кип, «представляя себя рулевым в Принстоне на озере Карнеги, колотит по бокам лодчонки, задает ритм, а мы гребем»[796]. Немцы открыли сильный огонь из автоматов и пулеметов спереди, а также из пулеметов и 20-мм орудий справа с небольшой крепости XIX века Хоф-ван-Холланд и даже с железнодорожного моста в километре от нас. Поначалу обстрел был беспорядочным, но потом немцы пристрелялись, и интенсивность огня значительно возросла. «Над водой был дым», – рассказывал лейтенант Джон Горман из Ирландской гвардии. – Можно было видеть всплески, когда пули попадали [и] американцы, сидевшие в шлюпках, внезапно оседали»[797]. Некоторые сравнивали бившие по воде пули с градом. «Это было ужасное, ужасное зрелище, – вспоминал Джайлс Ванделёр. – Шлюпки буквально сдувало с воды. Я видел, как вздымались огромные гейзеры воды, когда снаряды били по воде, а пулеметный огонь с северного берега делал реку похожей на кипящий котел»[798]. Если в одного из саперов, управлявших шлюпкой, попадали, шлюпка бесцельно кружила, пока другой не занимал его место. «У всех в ушах, – писал Генри Кип, – стоял непрестанный грохот рвущихся снарядов, глухое буханье зениток и тревожный свист винтовочных пуль»[799]. А когда пуля попадала в тело, раздавался звук, который ни с чем не спутаешь. В одной шлюпке было столько дыр, что бойцы вычерпывали воду касками. У гребцов рвались мышцы от напряжения. Лейтенант Хайман Д. Шапиро, помощник офицера медслужбы, признал, что в такой битве мог лишь перевязывать раны и давать морфий. «Врачи делали не больше, чем славные санитары, – говорил он. – Я посмотрел на бойца, сидящего рядом со мной, и тут ему снесло голову» – вероятно, прямым ударом 20-мм снаряда. Шапиро поддерживал солдат морально, как и протестантский капеллан, сидевший позади него. Сам капеллан, капитан Делберт Кюэль, «суровый, жесткий, как первопроходцы с Аляски, увидевший свет… действительно сам видел», по словам Шапиро, греб из последних сил. Весла он никому не отдавал, по крайней мере Шапиро этого не видел, но оно куда-то делось, и, увидев, что руки у Кюэля пусты, он передал ему свое[800]. Каждый человек на этой переправе чувствовал себя совершенно беззащитным. «Я был словно голый младенчик, народившийся на свет, – писал Генри Кип. – Мы насквозь промокли, едва дышали, смертельно устали и постоянно ожидали, что вот-вот узнаем это обжигающее ощущение, чувство, когда тебя насквозь прошьет пуля. Меня тошнило, как и многих других. Так мы прошли три четверти пути. Все кричали друг другу, чтоб не сдавались, но сил почти ни у кого не осталось… Но наконец мы добрались до другой стороны. Перелезли через раненых и мертвых на дне шлюпки и по колено в воде пробрались к берегу, там, за небольшой насыпью, мы свалились, задыхаясь, почувствовав себя в эту минуту в безопасности от непрерывного обстрела»[801]. Из двадцати шести лодок, переправлявшихся первыми, вернулись только одиннадцать, чтобы забрать вторую волну. Одни утонули, другие унесло сильным течением, прямо с солдатами – и мертвыми, и ранеными так тяжело, что они ничего не могли сделать. Мирные голландцы, жившие вниз по течению, увидев, что происходит, пошли вброд, чтобы помочь пострадавшим выбраться на берег. Лейтенант Горман из Ирландской гвардии видел, как первая волна достигла берега. «Я был в ужасе от того, как их мало. Я не понимал, как им закрепиться с такой горсткой людей»[802]. Браунинг, Хоррокс, Такер и Джайлс Ванделёр наблюдали с крыши электростанции. «Боже! Какие смельчаки! Они просто неуклонно шли по этому полю. Падали только, когда их убивали»[803]. И все же с дальнего берега реки казалось, будто десантники просто прогуливаются. Когда первая волна вышла на берег, майор Тайлер приказал своим шестнадцати танкам прекратить пулеметный огонь и обстреливать Хоф-ван-Холланд из 75-мм орудий. Они начали с бронебойных снарядов, затем перешли на бризантные, заставив расчеты двух 20-мм орудий в крепости перевести огонь на «Шерманы». Был убит командир одного из танков из группы Тайлера. В какой-то момент Тайлер увидел, как серый конь в одиночку тащит противотанковое орудие к железнодорожному мосту. Расчет, должно быть, погиб. Он дал приказ стрелять. И один из стрелков-танкистов, бывший конюх, любивший лошадей, сумел уничтожить пушку цельным бронебойным снарядом с одного выстрела, не причинив вреда серому. До него был почти километр. Конь шел «так беспечно, будто доставлял молоко поутру»[804]. У танкистов заканчивались боеприпасы, и в дыму боя было крайне трудно отличить американских солдат от немцев. Но к тому времени не было никаких сомнений в том, кто победит. «Теперь по всей береговой линии наши войска построились в стрелковую цепь, – продолжал Кип свой рассказ. – Они продвигались под смертельным огнем с насыпи, до нее было ярдов восемьсот, но они продолжали идти по равнине цепью в несколько сотен ярдов шириной. Они орали матом и кричали друг на друга, сержанты и офицеры давали указания, бойцы стреляли с бедра из своих BAR [автоматическая винтовка Браунинга], пулеметов и винтовок. Они неуклонно продвигались вперед. Все это время 2-й батальон и танки на другой стороне реки оказывали нам замечательную поддержку»[805]. «Много раз я видел солдат, доведенных до грани, солдат, которые даже в коротком бою теряли себя, превратившихся в фанатиков, обезумевших от ярости и жажды убийства, на время забывших, что значит страх. Именно так и совершаются великие подвиги, так славно увековеченные в наших учебниках. Это внушающее благоговейный трепет зрелище, но не слишком приятное». Старший сержант Кларк Фуллер описал свой собственный опыт этой внезапной метаморфозы от страха к бесстрашию. «Когда мы наконец добрались до противоположного берега, я испытал чувство, которого никогда раньше не испытывал. Весь страх последних пятнадцати-двадцати минут, казалось, ушел, сменившись ощущением безрассудной отваги, – никакой осторожности. Мне казалось, я один могу разбить всю немецкую армию»[806]. Отвага и агрессивность американских десантников побудили одного гвардейского офицера заметить: «Думаю, этих десантников кормят динамитом или сырым мясом»[807]. Всякое представление о принадлежности к определенному взводу или роте исчезло в этой сумятице. Офицеры собирали всех, кто был рядом, и наступали небольшими группами, атакуя отдельные опорные пункты на пути к мосту. Большая часть немецких войск, защищавших этот сектор Ваала, была сформирована из запасного батальона, прибывшего накануне из Херфорда. Адъютант Рейнгольда унтерштурмфюрер СС Гернот Тройпель был потрясен при виде новоприбывших. «Солдаты были очень молоды, лет по семнадцать, они казались детьми, хотя и мне самому был всего двадцать один год»[808]. Убив немцев, засевших в окопах, десантники вытащили тела, прикрылись ими, словно мешками с песком, и стреляли из-за них, пока не отдышались. Полковник Такер, догнав своих, вытащил одного из мальчиков из окопа за шиворот. Все они дрожали от страха. Он сказал им по-немецки, что они военнопленные и их не убьют. Как только Такер ослабил хватку, паренек прыгнул обратно в окоп и забился на самое дно. Когда люди Кука двинулись вдоль насыпи на восток к железнодорожному мосту, им сначала пришлось иметь дело с крепостью Хоф-ван-Холланд, окруженной рвом с водой. По словам лейтенанта Кармайкла, одному бойцу удалось, «предприняв решительные меры [переплыв ров и взобравшись на стену], подняться на крепость, а наши бросали ему ручные гранаты, из которых он вырывал чеку и швырял их в бойницы из своего укрытия на вершине крепости»[809]. В то же время небольшая группа бойцов прорвалась через деревянный мост в туннель, ведущий к открытому внутреннему двору. Те, кто был там, сдались быстро. Билл Доунс из Си-би-эс сообщил, что семьдесят пять тел немцев были сброшены в заросший водорослями ров[810]. Продвигаясь к железнодорожному мосту, лейтенант Ричард Ла Ривьер – «Риверс» – сообщил, что они столкнулись с группой немецких солдат, которые были готовы сдаться. Он подсчитал, что их было тридцать или сорок, «самые заурядные, с конвейера»[811], но, поскольку десантников было пятнадцать или двадцать, они расстреляли немцев на месте. В хаосе боя десантники нашли на дороге раскиданные банкноты: немецкий казначей потерял свой чемоданчик при бегстве. Они взяли несколько банкнот в качестве сувениров, не подозревая, что это реальные деньги[812]. К этому времени уже почти стемнело. За рекой полыхал Неймеген, пламя отражалось в воде. Когда группа капитана Карла Кэппела подошла к железнодорожному мосту, они увидели, как немцы в панике прыгают через бортик вниз, хотя до воды было метров тридцать. Некоторые были так напуганы, что прыгали, хотя были еще на берегу[813]. По некоторым сведениям, они пытались сдаться, но им приказали идти к десантникам на южном берегу. «Возникла неразбериха, – доложил капитан, – и в этот момент несколько немцев бросили гранаты в наших, а мы стали стрелять из винтовок и автоматов»[814]. Как только начиналась стрельба, ее было уже не остановить. Некоторые десантники пытались расстрелять прыгающих с моста немцев прямо в полете, но Кэппел приказал им прекратить, так как боеприпасы были на исходе. Они разворачивали немецкие пулеметы, установленные здесь для обороны моста, и стреляли из них. Загнанные в ловушку бойцами 2-го батальона на южной стороне, немцы попали в жуткую бойню. «Старики-немцы на моих глазах хватались за наши “томми-ганы” и молили о пощаде, – рассказывал капрал Джек Боммер. – Их расстреливали в упор. Это война»[815]. Он вспомнил, как офицер сказал перед тем, как они забрались в шлюпки: «Пленных не брать. Просто стреляйте. Нет времени». Капитан Кэппел поговорил с ротным 1-го батальона, который шел за ними и хвастался, что они взяли гораздо больше пленных, чем батальон Кука. «Вы их захватывали, – ответил Кэппел. – Мы расстреливали»[816]. Не считая спрыгнувших, 267 мертвых немцев нашли только на железнодорожном мосту, но в одном отчете говорилось, что там захватили 175 пленных[817]. Случалось, десантники снимали с убитых немцев золотые обручальные кольца, отрезая пальцы. Некоторые из товарищей этого решительно не одобряли, но это не особо мешало кровожадному торжеству победы[818]. В немецкой армии распространились слухи о бойне. Неделю спустя обер-лейтенант Фуллриде написал в дневнике: «Американцы вели себя, как всегда, презренно. Они сбрасывали наших раненых с моста в Ваал и расстреляли нескольких пленных ополченцев из отрядов местной обороны»[819]. Раненых в реку почти наверняка никто не бросал, но в этих словах отражались страх и ненависть, которые немецкие войска испытывали к американским воздушно-десантным войскам, которых, как утверждала нацистская пропаганда, вербовали из тюрем самого строгого режима. Ирландские гвардейцы передали по радиосвязи сообщение, что 3-й батальон дошел до железнодорожного моста, но в Гвардейской бронетанковой дивизии их поняли так, будто они достигли большого автомобильного моста километром дальше[820]. Майор Троттер обещал сержанту Робинсону подготовиться. Гренадеры, однако, все еще сражались против эсэсовцев из батальона Ойлинга в Валькхофе и его окрестностях, а «Шерманы» Троттера стреляли в поддержку. Командный пункт Ойлинга находился в Бельведере – кирпичной башне XVI века – между Валькхофом и мостом. Немецкий артиллерийский наблюдатель, после того как его рация была уничтожена, сумел продолжить получать огневую поддержку из-за реки, обстреливая цели ракетами. «Королевская гренадерская рота, в которой служили самые высокие люди в полку, – писал майор Стэнли, – пошла на штурм крепости, прорвавшись через неохраняемый переулок»[821]. Их командира убили выстрелом в голову. Эсэсовцы Ойлинга утверждали, что именно так убили восемнадцать гренадеров. Позже капитан Бестебрёртье увидел лозунги людей Ойлинга на стенах Валькхофа: «Мы – черный орден, мы верим в фюрера»; «Наша честь – верность» (это был девиз СС); «Лучше смерть, чем тирания»; «Если струсил – мерзавец»; «Смерть убийцам Родины» и «Верим в Адольфа Гитлера и нашу победу»[822]. Робинсон командовал своим отрядом из «Шермана-Светлячка» с мощным 17-фунтовым орудием. Он получил абсолютный приоритет в радиосвязи, чтобы быть в постоянном контакте со штабом дивизии. «Казалось, весь город горит», – вспоминал Робинсон, когда четыре танка устремились к пандусу[823]. Его танк подбили как раз в тот момент, когда они добрались до моста, а радиосвязь вышла из строя, и он захватил следующий «Шерман», разозлив командира-сержанта. Капитан Каррингтон, заместитель командира 1-й роты (и много лет спустя министр иностранных дел в правительстве Маргарет Тэтчер), стоя в башне танка, прекрасно знал, что ему делать. Рядом с ним стоял готовый действовать лейтенант Тони Джонс из 14-й мотосаперной роты Королевских инженеров. Задачей Джонса было разобраться с любыми проводами и зарядами взрывчатых веществ, как только танки пересекут мост. «Вид трассера, полыхнувшего над огромным автомобильным мостом, над самой его серединой, вдруг внушил мне мысль, что да, у нас есть шанс захватить его невредимым, – писал он. – До сих пор вижу лицо Питера Каррингтона, когда он смотрел вниз с башни своего танка, прежде чем все началось. Он выглядел, мягко говоря, задумчивым»[824]. Позднее полковник Вандерворт вспомнил, что это произвело на него большое впечатление. На вершине моста ведущий танк обстреляли из 88-мм орудия, закрепленного мешками с песком на обочине шоссе метрах в ста от северной оконечности моста. Танк и 88-мм пушка сделали примерно по шесть выстрелов, танк все время бил трассерами калибра.30. В сумерках «это производило сильное впечатление. По танку не попали, и 88-мм орудие прекратило огонь»[825]. Сержант Робинсон решил, что подбил его прямым ударом из основного орудия. Во время рывка через мост Робинсон не понял, что по нему с пролета ведет огонь немецкий стрелок. Он был слишком занят: направлял огонь танка и расстреливал из установленного на башне «Браунинга» убегавших немецких пехотинцев. Робинсон и его экипаж чувствовали, как танк едет прямо по телам убитых. Позднее они увидели, что все гусеницы были в крови. За этой сценой из поселка под названием Лент следил и бригадефюрер Хармель, и он потом сказал: «Я всегда держал во рту сигару, поджечь, когда станет совсем туго… увидев британские танки, я ее поджег»[826]. Робинсон и его танки немного продвинулись через Лент, до места, где дорога проходила под железнодорожными путями. Бойцы 82-й вдд открыли по ним огонь, те стали стрелять в ответ, но, к счастью, обе стороны поняли свою ошибку и никто не пострадал. Десантники в восторге прыгали на танки, целуя и броню, и, судя по всему, командира. Но с этой минуты данные донесений резко различаются: гвардейцы, по их словам, отказались продвигаться без приказа, а десантники обвиняли их в трусости и предательстве боевых товарищей. Вскоре прибыл Каррингтон. Оборону выстроили по периметру, четыре танка, выставив орудия, изготовились стрелять по врагу. Робинсон, Каррингтон и их экипажи бодрствовали, гуляли или сидели у танков. Они распили бутылку виски, которую принес Каррингтон, и ждали, пока к ним присоединится рота Ирландских гвардейцев. В некоторых красочных американских докладах упоминаются офицеры 82-й воздушно-десантной дивизии, проклинающие Каррингтона за отказ продвигаться вперед, поскольку ему было приказано ожидать поддержки пехоты. Один из них даже утверждал, что приставил «томми-ган» к голове Каррингтона[827]. Скорее всего праведное негодование американцев было настолько сильным, что они задним числом убедили себя, что действительно высказали англичанам все, что о них думали. Начальник штаба Эйзенхауэра генерал Уолтер Беделл Смит сказал после войны: «Я сомневался в том, что британские танки смогут туда добраться [в Арнем]. Наши могли бы»[828]. Бригадефюрер Хармель, напротив, утверждал, что «у них бы не было ни шанса, доберись они туда, ведь к тому времени… Арнем был в руках немцев»[829]. Сразу за танками Робинсона лейтенант Джонс из 14-го мотосаперного эскадрона начал резать провода, как только они оказались на автомобильном мосту. Затем прибыла группа его Королевских инженеров, которые начали снимать взрывчатку. Это оказалось опасной работой, как выяснили и офицеры батальона Кука. «Множество фрицев, попавших в ловушку посреди моста, когда мы захватили обе его оконечности, пытались укрыться высоко на стальных балках. Оттуда они продолжали стрелять и в нас, и в машины, проезжавшие под ними. Даже в темноте мы все время поливали их огнем из автоматов. На рассвете перед нами предстало ужасное зрелище. Мертвые фрицы застыли на массивных стальных балках жуткой карикатурой, они казались группой горгулий, злобно глядящих на людей сотней футов ниже»[830]. И гренадеры, и десантники Кука утверждали, что первыми взяли Неймегенский автомобильный мост. Несколько отчетов об этом не совпадают даже у одной и той же стороны, и, возможно, это неизбежно. По нескольким американским версиям, первыми пришли танки; согласно нескольким британским, американские десантники уже были там. Впрочем, подобные споры бесполезны. Гораздо важнее понять причины неудачи британцев в этом ночном наступлении на Арнем. Такер и его десантники, конечно, были в ярости. Батальон Кука и саперы, управлявшие шлюпками, потеряли 89 бойцов убитыми и 151 ранеными. Они, естественно, полагали, что единственной причиной их самоубийственной переправы через Ваал при свете дня стало то, что дорог был каждый час в ожидании, пока 30-й корпус спешил на помощь 1-й воздушно-десантной дивизии в Арнеме. А так нападения можно было подождать и до ночи. В ущербе, нанесенном англо-американским отношениям, по большей части виноват Хоррокс. Он поддержал план Гэвина о форсировании реки Ваал. Заострив внимание на срочности переправы, он прожужжал офицерам Такера все уши, рассказывая, в сколь отчаянном положении находится 1-я вдд. Американские десантники лучше других понимали, что ждало их британских коллег. Но, как только они достигли цели – с огромными потерями и почти невероятной отвагой, – ничего не произошло. Хоррокс даже написал в мемуарах: «Мы преодолели еще одно препятствие, и я лег спать счастливым человеком»[831]. Существовало много веских причин, по которым Гвардейская бронетанковая дивизия, особенно гренадеры, не могли наступать в ту ночь. Гренадеры понесли тяжелые потери в Неймегене, они сражались с эсэсовцами Ойлинга и после 22.00 и не могли выйти из боя. Если не считать отряда Робинсона, всем танкам не хватало боеприпасов и топлива. Потому бригадир Гуоткин и генерал-майор Адер решили снова пустить вперед Ирландскую гвардию, однако из-за хаоса в полыхавшем пожарами Неймегене ирландцы еще не восстановили запас боеприпасов после огромных затрат при поддержке переправы. Впрочем, Хоррокс должен был предвидеть эти проблемы и убедиться в том, что хорошо подготовленная боевая группа готова быстро продвинуться ночью на север, к Арнему. Он не был зациклен на доктрине «танки ходят только днем». «Я был ревностным сторонником ночных танковых атак, – писал он. – Я предпринимал их три раза и всегда успешно. Они сокрушают моральный дух врага»[832]. Возможно, Хоррокс еще не вполне оправился от травм, но это был не тот момент, когда можно «уснуть счастливым». Много спорят и о том, была ли дорога в Арнем открыта в ту ночь, но даже мощнейшая и только что прибывшая боевая группа, подгоняемая генералом Паттоном, при везении сумела бы там пройти. В тот же день немцы захватили автомобильный мост в Арнеме и отправили пехоту и «Тигров» на юг, в Неймеген. Правда в том, что 30-й корпус опоздал и мост в Неймегене, ради которого и обороняли Грусбекские высоты, тоже взяли слишком поздно. На немецкой стороне царили ярость, разочарование и недоумение. Как только танки Робинсона переправились через реку, бригадефюрер Хармель, наблюдавший за происходящим из деревни Лент, направился прямо к командирскому танку Рейнхольда. По рации он связался с Биттрихом, чтобы предупредить, что союзники уже на мосту через Ваал. В разных штабах застучали телетайпы, зазвенели телефоны, кричали люди. Начальник штаба Моделя, генерал-лейтенант Ханс Кребс, отвечал на великое множество не самых простых вызовов, порой делая вид, что ничего не изменилось. В 18.35 «на вопрос начштаба командования вермахта в Нидерландах о взрывах мостов через Ваал начальник штаба группы армий “B” объяснил, что пока взрывать мосты в Неймегене не следует»[833]. В другом сообщении – в то же самое время – он настаивал, чтобы туда были как можно скорее переброшены войска из Арнема, включая два батальона моторизованной пехоты, несколько «Тигров» и штурмовые орудия, поскольку «прорыв на северный берег Ваала необходимо блокировать»[834]. Менее чем через час оперативный офицер 2-го танкового корпуса СС позвонил в штаб Моделя и доложил, что противник теперь уже определенно закрепился на дальнем берегу Ваала. «Ситуация экстраординарная»[835]. Некоторые немецкие офицеры, в том числе бригадефюрер Хармель из дивизии СС «Фрундсберг», пытались утверждать, что, даже несмотря на приказ Моделя не взрывать мост, сапер нажал на взрыватель, но ничего не произошло. Хармель даже сказал, что отдал приказ, когда по мосту шли танки гвардейцев, но эта версия событий, по-видимому, была реакцией офицера, который надеялся спасти свою шкуру от ярости Гитлера[836]. Другие еще менее убедительно утверждают, что взрыв моста задержали, чтобы успели спастись остатки батальона Ойлинга. Модель был зол и смущен. Тем утром он снова отклонил просьбу Биттриха взорвать оба моста и отойти на северный берег. Он настаивал, чтобы «плацдарм был сохранен»[837]. Он был уверен, что эсэсовцы Рейнгольда и Ойлинга смогут удержаться, поэтому, узнав о переправе союзников, поднял крик, угрожая отдать обоих под трибунал. (На самом деле Рейнгольд и Ойлинг получили Рыцарские кресты за отвагу и блестящее умение руководить.) Модель вряд ли мог отрицать существование своего собственного приказа. Обергруппенфюрер СС Раутер заявил: «Командующий группой армий генерал-фельдмаршал Модель лично сообщил мне, что он оставил за собой [решение] взорвать Неймегенский мост. Он хотел, чтобы мост оставался невредимым при любых обстоятельствах»[838]. Возможно, Модель и был жестоким главнокомандующим, но не из тех, кто сваливает вину на подчиненных. Когда яростные телефонные звонки пошли из «Волчьего логова» в Восточной Пруссии, штаб Биттриха доложил обо всем просто: «На вопрос командования вермахта об ответственности за неудачу взрыва мостов ответила группа армий»[839]. На этом этапе войны только Моделю могла сойти с рук ярость Гитлера. Бригадный генерал Гэвин не смог увидеть, как его бойцы героически форсируют Ваал. Около половины второго дня, находясь еще на электростанции, он получил по рации срочный вызов от начальника штаба, безуспешно звонившего ему почти полтора часа. «Генерал, вам лучше вернуться или у вас не останется дивизии». На севере шли масштабные атаки на Вилер и Бек, в центре – на Грусбек, на юге – на Мок. На севере наступала боевая группа Беккера, в центре – боевая группа Грешика из 406-й дивизии, на юге – боевая группа Германа, а с ними – первые шесть батальонов из 2-го парашютного корпуса Майндля при поддержке «Пантер»[840]. Гэвин не мешкая уехал на джипе обратно на командный пункт дивизии. Он сетовал на то, что плохая погода в Англии и нехватка самолетов вновь задержали прибытие 325-го пехотно-планерного полка. Его собственные войска были слишком растянуты для того, чтобы защитить сектор длиной около 50 километров. Самая опасная ситуация возникла на юге, где наступление на Мок угрожало мосту в Хёмене и линии снабжения 30-го корпуса. Настойчивость Гэвина, требовавшего ввести воздушно-десантную артиллерию, принесла свои плоды, когда 456-й парашютный артполк задержал немцев при поддержке танковой роты Колдстримских гвардейцев. На улицах Мока шли бои. Добравшись до командного пункта, Гэвин с удивлением увидел, что генерал-майор Мэтью Риджуэй, командующий 18-м воздушно-десантным корпусом, разговаривает с офицерами его штаба. Гэвин сосредоточился на изучении карты обстановки, а не на обмене любезностями со старшим по званию. Все было так плохо, что он решил немедленно ехать в Мок, не обращая внимания на Риджуэя. Какое-то время тот не мог простить Гэвину такое поведение. Риджуэй уже пребывал в плохом настроении после бомбежки в Эйндховене, где его разлучили с генералом Бреретоном, но главным образом он злился потому, что корпусом в бою командовал не он, а Браунинг. Плохое планирование британцев и их вялое наступление выводили его из себя и, казалось, подтверждали худшие из его предубеждений в их отношении. Когда Гэвин добрался до окраины Мока, он увидел десантника с «базукой», «заметно дрожавшего», и танк Колдстримских гвардейцев, подорвавшийся на американской мине. Сопровождавшим его лейтенанту и сержанту он приказал подняться с винтовками на насыпь и стрелять так быстро, как только смогут, чтобы создать впечатление мощной обороны. Затем появился десантник из 505-го парашютно-десантного полка с пленным, «румяным парнишкой лет восемнадцати, красивым, крепким, на вид совсем ребенком». Тот был в форме парашютных войск. Гэвин ползком перебрался через дорогу, а затем к линии окопов впереди, чтобы убедить своих бойцов, что подкрепление рядом. Это было вдвойне впечатляюще, учитывая, что у молодого командующего так сильно болела спина, что немели руки. Несколько дней спустя во время затишья он посетил доктора, который, не подозревая о трещине в позвоночнике, сказал, что это просто реакция нервной системы на боевой стресс. Гэвин пошел воевать дальше. «Травмы мало что значат, когда ты участвуешь в сражении, – заметил он позже. – Так взволнован и увлечен, что их просто не замечаешь. Можно получить пулю и не понять, что произошло»[841]. Гэвин намеренно преуменьшал опасность, у него это вошло в привычку. Хоррокса задела его брошенная невзначай реплика: «У нас просто небольшой патруль», когда его бойцы шли в масштабный рейд или атаку[842]. Мок отбили в контратаке, но Гэвин к тому времени уже двинулся на север. Боевая группа Беккера прошла через Вилер, стремясь захватить Бек, и теперь продвигалась к Берг-эн-Далу. Бригадир Гуоткин, узнав об угрозе, направил в Бек батарею «Q» из 21-го противотанкового полка с их «истребителями танков» «Ахиллес М-10», что, безусловно, помогло. Гэвин прибыл, чтобы подбодрить солдат на передовой, и с облегчением обнаружил, что их командир батальона подполковник Луис Мендес, похоже, хорошо контролирует ситуацию. Наступление боевой группы Грешика на Грусбек беспокоило Гэвина меньше всего. Прошлой ночью немецкие стрелки проникли в город через дренажную трубу под железнодорожным полотном и таким образом добрались до центра. У них было мало шансов против хорошо обученных и вооруженных американских десантников. Отец Хук рассказывал, что в тот день они вырыли большую могилу для семи немецких солдат, но оставили ее открытой на случай, если их окажется больше, и их действительно было больше[843]. Жители Грусбека восхищались тем, как шли в бой американские десантники: с пистолетом в одной руке и с яблоком в другой[844]. На юге, чуть дальше, в трудной ситуации находилась 101-й воздушно-десантная дивизия: немцы пытались перерезать «Адское шоссе» в двух местах. На рассвете 107-я танковая бригада с моторизованным парашютным батальоном снова атаковала Сон. «Они подвели танки к берегу канала, – сообщал подполковник Ханна, – и убили почти всех в одном из наших батальонов»[845]. Генерал-майор Тейлор, устроивший командный пункт в школе, попал под огонь прямой наводкой. Конвой 30-го корпуса, идущий на север, тоже был под угрозой, но, к счастью, 15-й/19-й Гусарский полк все еще находился в том районе и контратаковал вместе с 1-м батальоном 506-го парашютно-десантного полка. Затем их поддержали часть 44-го Королевского танкового полка, идущая к Хелмонду, и 2-й батальон. Тревожные моменты пережил и взвод военной полиции 101-й вдд, охранявший около 2000 пленных, рассаженных по клеткам в 400 метрах от «Пантер». «Наш собственный командный пункт и войска прикрытия ушли, оставили нас почти на линии фронта, – писал сержант. – Наши переводчики приказали пленным лечь и вести себя тихо»[846]. Атаковали и люфтваффе, но никто из пленных не пострадал. 107-я танковая бригада отошла, несколько потрепанная британскими бронетанковыми ротами. В тот вечер сообщили об уничтожении семи танков и двенадцати тягачей. Но полковник Ханна был поражен тем, насколько сильно разведка союзников «недооценила силу и организованность противника с самого начала операции. В любом случае немцы значительно превзошли ожидаемые темпы реорганизации и смогли начать скоординированную атаку с участием пехоты и бронетехники к «Дню “Д”» плюс 2 [19 сентября], что для нас оказалось совершенно неожиданно»[847]. Поскольку ни один из грузовиков снабжения 101-й дивизии не смог прорваться через заторы на «Адском шоссе», десантники сидели на скудном пайке. Израсходовав свои запасы за три дня, они выживали, питаясь репой, продуктами, захваченными у немцев, а также благодаря щедрости мирных голландцев. К счастью для союзников, эскадрон «B» из полка Королевской конной гвардии обнаружил в тот день большой немецкий продовольственный склад в Оссе[848]. (Его же бойцы захватили пароход под нацистским флагом и три баржи, плывшие по Ваалу, отчего из штаба полка в ответе на отчет написали: «Поздравляем с блестящей морской операцией. Всем раздать рому»[849].) Генерал Тейлор усилил наступление на Сон, направив туда еще один батальон, и решил переместить штаб в замок Хенкеншаге, на западной окраине Синт-Уденроде. Затем пришли подробные отчеты, в которых сообщали, что немецкие танки атаковали новый командный пункт. Тейлор позвонил подполковнику Кэссиди в Синт-Уденроде: «Вы можете убрать их? Мне не нравится, когда вокруг меня танки»[850]. Кэссиди, имевший в своем батальоне шесть танков, присланных из 44-го Королевского танкового полка, вывел их на дорогу и отправился на помощь. В тот же день один из взводов Кэссиди после боя взял в плен бойца 6-го парашютного полка Гейдте. Он рассказал, что его патруль был направлен специально, чтобы уничтожить танк сержанта Маккрори. Тем временем Кэссиди спросил сержанта Ирландской гвардии, не сможет ли он помочь эвакуировать выживших членов экипажа двух британских танков, подбитых «панцерфаустами» по дороге в Куверинг. «Если у них там только “базуки”, – ответил Маккрори, – сделаем»[851]. Американец, составлявший отчет для штаба Бреретона, был явно очарован невероятным сержантом Маккрори. Добравшись до двух подбитых «Шерманов», Макрори вылез из танка и направился к первому из них. Командир был очень тяжело ранен. «Он увидел, что тот еще дышит, но череп обнажился, мозги все снаружи, а другим осколком ему разорвало живот, так что вывалились внутренности. Ему было уже не помочь». Затем, на глазах у одного американского солдата, «Маккрори внезапно выскочил из танка, промчался ярдов двадцать [18,3 м] до канавы, бывшей справа, выхватив на ходу револьвер. Добежав, он несколько раз выстрелил вниз и чуть вперед». Маккрори вернулся к танку с мертвым поросенком в руке и бросил его американцу со словами: «Сегодня вечером мы поедим»[852]. Маккрори продолжил наступление вместо двух подбитых танков. Он медленно продвигался вперед на своей скрежещущей машине и не остановился, даже попав под обстрел немецкой 88-мм пушки, укрывшейся за домом. Он трижды выстрелил по дому 75-мм снарядами, «потом еще три раза – по саду, подбив орудие. Внутри нашли шесть мертвых немцев»[853]. К тому времени его «Шерман» уже почти поравнялся с монастырем. «Маккрори решил, что колокольню используют в качестве наблюдательного поста, и сказал стрелку: “Целься прямо в крест”. Стрелок колебался. Маккрори повторил: “Я же сказал, целься в крест”. Тот выстрелил, и колокольня уже была ни к чему не пригодна». Появился немецкий броневик-разведчик, и стрелок подбил его первым же выстрелом.