– Плохо ты обо мне думаешь, – улыбка ласковая, теплая. – Во-первых, не дал пока, во-вторых, она, конечно, доработанная. – Но пятнадцать процентов… Он знал, что я лезу во все дыры, и обожал меня за пытливый, любопытный ум. Никогда не ругал за сочувствие или слишком доброе сердце. – Ты мне доверяешь? Взгляд глаза в глаза. – Я… доверяю. – И пауза не от сомнений, а от глубины чувств всякий раз, когда он так глубоко смотрел. – И? – И думаю, что ты хитрый манипулятор. И о чем-то недосказал. – В смысле «я бесконечно умный мужчина, которым ты восхищаешься?» Так звучит лучше, как мне кажется. – Ты всегда любил эстетику. Даже в словах. – Не без того. А что касается процентов… – Дрейк притворно вздохнул оттого, что его сбили с волны построения временного кармана. – Видишь ли, сыворотка работает немного не так, как ты себе это представляешь. Она не объединяет энергию самостоятельно, хотя катализирует этот процесс, она проверяет силу желания сторон это сделать. – Что это значит? – Это значит, что, если в партнерах нет истинного желания объединиться, смешаться, то процент смертности будет равен ста, потому что человек, не желающий стать парой Комиссионеру, не выдержит энергию последнего. – А если хочет? – Если хочет по-настоящему, то шансов погибнуть нет. Но чтобы это проверить, они должны решиться рискнуть друг ради друга. – Ах ты… интриган! – Обзываешься. Прозвучало елейно, очень ласково, мол, я все помню. «И неважно, что опера. Когда вернемся домой…» – Значит, ты просто напугал Рида? – Я его не пугал. Я дал возможность сделать выбор. И это очень важный шаг, возможно, самый важный в этом процессе. Инга должна сделать выбор тоже, иначе все это не имеет смысла. – А про боль… – А про боль я не обманывал, хотя… Про «хотя» он недосказал, потому что прислушался вдруг, как гепард, улавливающий звуки на другом конце саванны, чуть нахмурился. – Идут. – Кто? – Как ты думаешь? – улыбнулся. И взмахом руки создал в кабинете дополнительную перегородку в виде стены. – Подождешь здесь? – Конечно. Никогда не смогу привыкнуть к тому, с какой легкостью вокруг Дрейка перестраивается реальность. И до конца своих дней буду вспоминать собственную, прошедшую через край стола, ладонь. Перегородка оказалась прозрачной с обратной стороны, то есть обзор для меня остался стопроцентным. Умно. И уже через несколько секунд в дверь постучали. Я раньше не видела Инги. Она была симпатичной. Какой-то огненной, чуть испуганной, чуть дикой, очень своевольной и в то же время женственной. В сером платье с цветами, на каблуках, с клатчем в побелевших от волнения пальцах. А рядом Рид – другой, не такой, каким я видела его утром. «Значит, он свой выбор сделал. Она тоже». Они удивительно гармонировали друг с другом, и я даже не смогла понять, чем именно. Может быть, упрямством, готовностью противостоять целому миру? Дрейк, однако, не удивившийся их приходу, не дал подчиненному даже рта раскрыть. Сообщил ровно и сухо: – Причину вашего визита я знаю. «Балдежно, когда он такой». Хотя он, наверное, нравился мне любым. И хорошая «ширма», чтобы все-таки опоздать в театр… Тяжелый взгляд-сканер на стоящую у дверей пару ощутила даже я. Оценка, анализ, принятое решение. – Вы сделали выбор. Начало адаптационного процесса завтра утром. Вам мисс, – взгляд на Ингу, – лучше хорошенько выспаться. И это не просьба. Жду в девять утра здесь же. «Свободны». Они уловили посыл. Герхер-Вард с напряженной челюстью (он был готов бороться – не пришлось) галантно открыл перед своей спутницей дверь. А спутница едва ли поняла, с кем только что пообщалась. Дверь кабинета мягко закрылась, визитеры ушли. А вошедший за «ширму» Дрейк понял все по моим глазам сразу и потянул вниз застежку молнии на серебристой куртке. – Мне нельзя наблюдать тебя таким… властным. «Возгорание мгновенное». – Я сделаю это так, – голос тихий, очень чувственный, – чтобы не помять платье… ***** (Dennis Lloyd – Bottom Line) Инга. Завтра утром. Чудесно. Но чудесно было уже сегодня, потому что я сидела в машине рядом с тем, с кем очень хотела. И было все равно, куда ехать, не важны названия дорог, потому что в главный пункт назначения мы уже добрались. Почти стемнело. Милые сердцу улицы Нордейла – бульвары, проспекты, площади… А мне не хотелось расставаться с тем, кто вел автомобиль. Да, я понимала, что мы скоро встретимся, но если момент счастливый, его хочется продлить сейчас, а не когда-нибудь «скоро». Наверное, он почувствовал или же мы мыслили на одной волне, но в какой-то момент широкий проспект Кирби испарился, уступил место иной, чуть уже, все также тонущей в вечерней синеве улице. Мир вздрогнул, и вокруг совсем не те строения, но хвойный лес со стоящими посреди сосен особняками. Темными, серыми, редко светлыми – все как один в современном стиле. Я знала, что эта машина легко меняет полосы – не шоссе, но граней невидимого кристалла, – и она только что сделала это еще раз. Мой короткий вопросительный взгляд на молчаливого водителя – я была готова за ним, куда угодно, он знал, однако любопытство никто не отменял. – Хочу показать тебе дом, – последовал короткий ответ. И на меня пролилось понимание. «Свой дом. Может быть, наш…» – Что случилось… с проспектом? – Мы сменили частоту. «Частоту реальности?» Вокруг волшебство, то, чего со мной не случалось раньше никогда. Это мурашило. Разве не изумительно ехать по центру города и вдруг оказаться в спальном районе, невидимом человеческому глазу? – Это дома… Комиссионеров? – Да. Вот как они живут. «Между нами». Параллельно с нами. Их дома не мешают нашим, а наши здания не задевают их лес. Щелчок пальцами, моргание век, и ты уже в ином мире, очень близком, соседнем. Я нервно пошутила: – Захочу прийти к тебе в гости… и не смогу. – Сможешь, – спокойный ответ. «У тебя будут ключи». – Я тебя научу. И тетя Нина всерьез удивлялась, почему я не хочу остаться в Колзуновке? Здесь было красиво – иные сумерки, иные запахи. Более плотные, насыщенные хвоей. Я только что коснулась мира, куда простому обозревателю путь заказан – личного пространства Комиссионеров. «Скажу Дагу, что они живут „между нами“, – он не поверит». – А какой дом твой?