— Мы с мамой переборщили, пытаясь защитить тебя… Теперь это очевидно, — я осторожно погладил ее по голове. Она не шелохнулась. — Ты же знаешь, у меня есть только ты и она, но ничего на свете не стоит того, чтобы испортить отношения с любимым человеком до такой степени, как это сделал я… Кроме, возможно, одного — его жизни. — А возможно, и нет, папа! — Софья обернулась, и ярость блеснула в карих, как у матери, глазах. — Возможно, стоит узнать, чего хочет сам человек? Да и неплохо самого человека для начала узнать, а не думать, как вы всегда, что я только вчера пошла в первый класс. Да, эта орущая на меня молодая девушка действительно мало походила на ту маленькую тихую Софью. Гораздо больше она напоминала молодую Иру в минуты наших ссор. Переведя дух, она продолжила: — В конце концов, чего вы нагнетаете? Меня по возрасту не пустят на четвертый или пятый уровень… Лучше бы за собой следили…Вы… Вы… Она замолчала и вновь рухнула лицом на уже черную от косметики подушку. Я ее понял. Так обычно начиналась вторая часть претензий о том, что мы сами не используем даже первый уровень опасности. И так как это объяснить еще сложнее, да никто особо и не пытался, Софья совершенно логично считает, что мы делаем это из-за трусости. — Мама тут ни при чем, доча, — начал я, хотя не испытывал никакой уверенности, что не пожалею о результате. — Это я уже очень давно взял с нее слово, что она никогда не будет понапрасну рисковать своей или твоей жизнью. — Да никто не говорит про серьезный риск, — ее голос звучал приглушенно, но все так же резко. — Давай не будем снова о ваших погибших родственниках и тому подобном, я ж не дурочка и понимаю, что не могли они все погибнуть на первых трех уровнях. Я дернулся, когда услышал это злое «ваших родственников», но удержался от того, чтобы поправить на «наших» — девочка никогда их не видела. В тех семьях, где старшему поколению посчастливилось выжить и жить вместе со своими детьми в одном мире, скорее всего, таких проблем не возникало. В комнате было тихо, только за окном приглушенно завывал ветер и иногда слышался гул проезжающих мимо машин. От сидения вполоборота моя поясница и ноги начали затекать, и я осторожно пересел спиной к окну. Только Ира знала историю Никитки. Я думал рассказать ее Валере в ответ на его откровение, но не смог. Так же, как до сих пор не мог найти момент и поделиться ею с Софьей. Вряд ли представится более подходящий случай. Я глубоко вдохнул и решился. — Ты же помнишь, что у меня был брат, Никита… — Никит, иди сюда! — я выхожу за ворота участка и зову брата. Никита меня слушается, ведь я на год старше. Он моментально теряет интерес к предмету, который они с двумя друзьями разглядывали в траве, и прибегает. — Да, Сережа, куда пойдем? Я подмигиваю ему и отвожу в сторону. — Что видишь? — показываю браслет. — Ого, третий уровень! Как тебе удалось? — Подглядел у отца код доступа! — я очень доволен собой и наслаждаюсь восхищением брата. — Ура!!! Теперь за неделю на те автоматы накопим! — он едва не подпрыгивает от нетерпения. — Пойдем прям сейчас? Я оглядываюсь на дом. Сегодня суббота: отец собирается весь день смотреть футбол, а у матери день уборки. Часа три точно есть. — Пошли, только держись за мной, — я подтверждаю выбор маршрута. Стоит теплая июньская погода. Небо насыщенного голубого цвета. Стальные громадины небоскребов вздымаются в отдалении (в том мире, Софушка, мы тоже жили в частном секторе, как и сейчас). И мы, переполненные гордостью и страхом, трогаемся в путь. Всю дорогу до Нижнего города я стараюсь убедить Никиту вести себя тише, не привлекать внимания: в автобусе могут оказаться знакомые родителей или просто ответственные взрослые, которые, если прознают о наших планах, могут помешать. Солнце печет, и Нижний город встречает нас жаром раскаленного асфальта. Мы стараемся держаться в тени деревьев и невысоких домов. Когда заходим в зону первого уровня, наши коленки трясутся, и мы замираем от каждого шороха. Через пятнадцать минут, во второй зоне, мы чувствуем себя непобедимыми исследователями космоса, героическими покорителями неизведанных миров. Страх давно прошел, отличий от безопасной зоны мы не замечаем, а баллы все быстрее падают на наш счет. Жарко. Мы сняли футболки и сделали из них повязки на голову. — Смотри, — я показываю Никитке свой браслет, — за полчаса, пока мы тут, я получил столько же, сколько за два месяца дурацкой рекламы! И ты тоже! — Здорово! — отзывается он, но я вижу: брат разочарован, и ему скучно. Я беру его за руку, и мы по десятому разу мечтаем о том, как на заднем дворе будем стрелять по пустым бутылкам из новых автоматов. — Как ты думаешь, я попаду с десяти метров в бутылку из-под колы? — дергает меня за рукав брат. — Конечно, попадешь, — я улыбаюсь ему. — А с пятнадцати? — И с пятнадцати. — А в зажигалку? — А вот в зажигалку только я смогу попасть, — я смеюсь и треплю его по голове. Мы давно идем по третьей зоне. Перекресток. Тот самый перекресток, каждую деталь которого я знаю наизусть, ведь он постоянно появляется в моих снах. Две двухполосные дороги. Четыре светофора горят красным для пешеходов. Нас окружают пятиэтажные дома, во многих выбиты окна. На противоположной стороне — здание коммерческого банка (в банках в небезопасных секторах больше процент по вкладам и меньше по кредитам). Мы стоим и пропускаем редкие машины. И тут… Дверь банка распахивается, и на пороге появляется высокий мужчина. Он одет в синий спортивный костюм, на лице скалящаяся белая маска, в одной руке пистолет, в другой черный целлофановый пакет. Он на секунду замирает, оглядывается и вот уже бежит по улице, быстро удаляясь. Мимо нас пролетает полицейская машина. Визг тормозов. Мужчина оборачивается и несколько раз стреляет. Я, как учили в школе, замираю и не отрываю глаз от погони. Внезапно чувствую, как брат тянет меня за руку, а рядом начинает кричать женщина. Я поворачиваюсь и вижу, что Никитка встал на колени и заваливается набок, только ладонь, которую я крепко держу, не дает ему упасть. Я кричу и разжимаю руку. Он оседает. Пуля попала ему под левый глаз, из отверстия течет лишь тонкая струйка крови, а вот заднюю часть черепа снесло практически полностью. Темнота. Я оторвал взгляд от рукава, который теребил во время рассказа, и посмотрел на дочь: она лежала на спине, широко раскрыв глаза, и внимательно слушала. — Много лет мои родители просыпались от того, что каждую ночь я кричал во сне, когда снова и снова видел лицо лежащего в гробу Никитки с замазанной дыркой от пули под левым глазом. Отец начал выпивать и все чаще ходить по городу на пятом уровне. Надо думать, пытался заработать мне баллов на обучение, развлечения и все остальное, лишь бы я не рисковал сам. И надо заметить, у него получилось… Когда мне было шестнадцать, и мы уже переехали в Зеленый мир, отец погиб. Как бы то ни было, наследства мне хватило, чтобы купить новый дом и поддерживать маму, у которой к тому времени уже помутилось в голове. Она умерла через два года после отца. Маленькая девичья ладошка легла на мое плечо. Софья привстала и посмотрела мне в глаза. — Понимаешь, Софушка… Все бы ничего, время кое-как, но лечит. Перед глазами плыло, сердце отчаянно билось в груди одновременно и от облегчения, и от вновь пережитого ужаса. — Но все эти события оставили след внутри… Я ничего не мог сделать с собой… Я выходил из безопасных зон только в самых крайних случаях… А когда дело касается мамы или тем более тебя… меня всего начинает трясти… Сразу вспоминаю брата и тот проклятый третий уровень. — Почему ты раньше не рассказывал? — теперь Софья сидела на кровати и внимательно, будто в первый раз, разглядывала мое лицо. Действительно, почему? Для себя я отвечал на этот вопрос всегда одинаково: слишком рано — пока Софья была маленькой; неподходящее время — после того, как она выросла. А на самом деле? На самом деле потому, что всегда считал себя единственным виновником произошедшего в тот день и всего того, что произошло после. Как все это объяснить? — Ты не виноват, — словно прочитав мои мысли, шепотом сказала Софья, — не ты придумал этот мир. Не я. Он был таким двести лет, со дня Последней войны, и таким останется в будущем. — Не я придумал, но для себя выбрал такой путь, — я коснулся ее щеки и попробовал улыбнуться, — прости, что и для тебя тоже. — Ну теперь-то все в прошлом? Я вижу, ты все осознал, раскаялся, и теперь я могу после школы с ребятами бегать по третьим квестам? Она неловко засмеялась, увидев мое ошарашенное лицо. — Шучу, шучу, прости. — Можешь начать с первых. — Но первые с двенадцати лет! Они скучные… — Вторые только с экипировкой и в группе. Пока тебе не исполнится пятнадцать, о третьих даже не упоминай при мне и маме. Ее глаза засияли, в этот раз от радости. — Спасибо, папочка! Она обняла меня и поцеловала в щеку. Теперь и я буду в черной туши. — Да, и еще папа, раз зашла речь… В этом вся Софья, даже не знаю, откуда это у нее. Если чувствует, что гнется — гнет. Я вопросительно поднял бровь, давая понять, что легко не сдамся. — Завтра пятница, все собираются на день рождения Маргариты, можно… я останусь у нее на ночь? — Нет, — не задумываясь, воскликнул я и тут же пожалел о чрезмерной резкости, — не позже одиннадцати домой. По лицу дочери я понял: это больше, чем она рассчитывала из меня выжать. — Спасибо! — И смотри, чтобы этот дылда свои руки не распускал!