– Может, мы все-таки повеселимся в этом захолустном городишке! – Кто вы такие? Что вам здесь нужно? – спрашиваю я, стараясь казаться храбрее, чем чувствую себя на самом деле. Мужчина смеется, и из глубины его горла вырывается ужасный протяжный звук. – Кто мы? Мы скромные сборщики налогов, – он угрожающе наклоняется ко мне; ухмылка почти расплывается на его грязном лице, – а твой старый па, видишь ли, задерживает выплаты. Мы не можем с этим мириться, так ведь? Они знают, что я боюсь. Они знают, что одержали верх. Я лихорадочно оглядываюсь, и мой взгляд падает на маленькую деревянную шкатулку, спрятанную под старым стулом в углу. Если они возьмут деньги, то уйдут. Мое сердце грохочет, когда я указываю на стул. – Там. Вот где он держит деньги, – говорю я, надеясь, что не ошибаюсь, – возьмите их и уходите. – Умная девочка, – говорит вожак, поднимая шкатулку и передавая ее товарищу справа, – приятно иметь с тобой дело. Я чувствую, как волна облегчения захлестывает меня, когда они поворачиваются и направляются к двери. Чувствительность начинает возвращаться в мои пальцы. Я делаю выдох. Они вдруг останавливаются у двери. Вожак ухмыляется, повернувшись ко мне. – Сожгите здесь все, ребята. * * * Яркое пламя факела освещает жестокую радость на его лице. Не оглядываясь, мужчина, который держит факел, роняет его на ковер. Он мгновенно воспламеняется и заливает пол красным жаром. Мужчины исчезают за дверью, теряясь за поднимающейся стеной огня, и я думаю, что не все истории правдивы. Есть нечто, что движется быстрее ветра, даже быстрее первого всадника. И это пламя. Я закрываю нос и рот, когда дым начинает клубиться по комнате. Иду в глубь комнаты, мои глаза щиплет, но я различаю вторую дверь. Я бросаюсь к этой двери и давлю на нее плечом. Но она не поддается. Я собираюсь и переношу весь свой вес в ноги. Моя нога ударяет о дверь чуть ниже ручки, и я слышу, как скрипят петли. Огонь поглощает пространство, в котором я стояла всего за несколько секунд до того, как ввалиться в кухню. Раздается оглушительный грохот – рушится потолок в главной комнате. Я спешу в заднюю часть кухни, маленькая задняя дверь выводит меня к грудам щебня и грязи. Холодный ночной воздух обжигает лицо, и я отчаянно вдыхаю его, падая на колени и делая огромные судорожные вдохи. Но сквозь треск горящего дерева я все еще слышу лай и вой собак. Вдруг у меня кровь стынет в жилах. В темноте неподалеку кто-то есть. Я различаю силуэт человека с арбалетом. Ноги не слушаются меня, когда я поворачиваюсь, чтобы бежать. Впереди я вижу первые проблески серого света на горизонте. Я заставляю себя бежать в сторону рассвета, мое сердце бешено колотится. – Вот ты где. В голове возникает острое, щемящее ощущение, и горизонт отступает передо мной. Кто-то хватает меня за волосы и тянет назад. Я бью ногами и кричу. Кто-то грубо поворачивает мою голову. И я оказываюсь лицом к лицу с вожаком разбойников. Он насмехается надо мной. От его дыхания разит кислым ликером. – Своевольная ты девчонка, не так ли? Мне это нравится, – он смеется. Я стискиваю зубы и борюсь, используя каждую частицу силы, которой обладаю, чтобы освободиться от его железной хватки. Я извиваюсь во всех направлениях. Он продолжает смеяться, словно кот, играющий с мышью. Он хватает меня за подбородок. Быстро вскинув голову, я впиваюсь зубами в его руку, в чувствительный участок плоти между большим и указательным пальцами. Медный привкус крови наполняет рот. Его рука вырывается, в эту секунду я бью его локтем в лицо, и он кричит, но продолжает цепляться за меня. Что-то острое упирается мне в бедро, и я вспоминаю, что у меня в кармане лежат вышивальные иглы, завернутые в маленький шерстяной моток. Свободной рукой мне удается достать одну из них, сжимая ее в кулаке. Я бью вверх, посылая острие иглы прямо в его плечо. Он кричит, называя меня словом, которое я никогда не слышала, но могу предположить, что оно запрещено. Он выпускает меня, и я, не задумываясь, убегаю. Глава 11 Говорят, первый всадник принес свет и смысл в мир хаоса и тьмы. Жаль, что он не мог сделать его чуть менее коварным. Большую часть дня я брожу, заблудившись в лесу, и наконец натыкаюсь на узкий горный ручей, я падаю на колени, брызгая холодной водой лицо, и жадно пью. Я борюсь с мыслью, что Фиона была права, и сгибаюсь пополам от внезапного приступа голода. Если бы я осталась, то не была бы теперь голодной и потерянной. Я иду вдоль ручья, не зная, как далеко отклонилась от дороги. Паника подступает к горлу, но я сдерживаю ее, помня, что дорога таит в себе столько же опасностей, как и дикая природа, а может, и больше. Вечером я замечаю какое-то движение неподалеку – три вороны с карканьем слетают с ветвей, и я слышу грохот колес повозки. Я бегу на звук, высокая сухая трава царапает ноги через порванную юбку. Я резко останавливаюсь и прячусь за дерево. Я наткнулась на узкую проселочную дорогу. Из-за поворота выезжают три вороные лошади, их золотистые украшения блестят в вечернем свете. Два всадника впереди везут алые знамена, а третий управляет элегантным фургоном, переполненным едой, тканями и ценностями. Барды везут десятину. Мое сердце бешено колотится. Я сомневаюсь, что смогу рассчитывать на их милосердие, прося их довезти меня до Высшего совета. Я крестьянка, и к тому же могу нести на себе проклятие болезни. Но если я буду быстра и очень осторожна… фургон, который они сопровождают, кажется достаточно просторным для одного дерзкого безбилетника. Я прячусь в кустах, не смея даже дышать, пока лошади не поравняются со мной. Ни один из бардов не показался мне знакомым. Это не те, кого я видела в городе. И снова меня захватывает красота лошадей и их всадников, как в тот день в Астре. Кажется, это было так давно. Их черная одежда украшена вышивкой золотой нитью по капюшону, воротнику и запястьям. Позы бардов царственны, повелительны, но непринужденны. Гул силы, кажется, стоит в воздухе вокруг них; он проникает глубоко в мои кости. К счастью, они меня не замечают. Я сглатываю нервный комок в горле. Лошади проходят мимо, фургон следует за ними. Как только задние колеса оказываются рядом, я выскальзываю на дорогу и бегу. Я протягиваю руку, пальцы охватывают держатели у задней двери, и прежде чем фургон начинает тащить меня по дороге, я отталкиваюсь обеими ногами и подтягиваюсь вверх. Инерции достаточно, чтобы я влетела внутрь фургона. Мое падение смягчает мягкая подстилка из сена. Мне удается протиснуться за большой бочонок, как раз когда бард, везущий фургон, оглядывается назад. – Что-то случилось? – я слышу, как спрашивает один из всадников впереди. – Мне показалось, я что-то слышал. – Должно быть, ударились о камень. Чертовы дороги здесь – просто кошмар. Я тихо вздыхаю. Покачивание фургона несколько успокаивает мои нервы, но ощущение, что путешествие далеко не окончено, гложет меня. Если повезет, эти барды направятся прямо в Высший совет. А это значит, мне придется продумать следующий шаг. Как остаться в живых. Как найти правду. Я закрываю глаза и думаю о маме. Ее рука на моем плече – как одно прикосновение может передать так много всего. Будь терпелива, или сильна, или спокойна. Ма, которая умерла и ушла. Убита тайно, а ее смерть погребена под лавиной лжи. Кто это сделал? И почему? Потребность знать – холодный огонь, горящий в груди. Я найду человека, который забрал у меня маму. Я посмотрю ему в глаза и удостоверюсь, что он знает, ему не сойдет с рук это убийство. И я потребую объяснить почему. Этот человек находится в Высшем совете. Я чувствую себя увереннее, чем когда-либо. С каждым поворотом колес фургона я становлюсь все ближе к цели, и невидимая нить затягивается все туже внутри меня. И все же, несмотря на мой страх и даже трепет от осознания, что я нахожусь на пути к правде, – усталость от путешествия наконец-то настигает меня. Легкие все еще болят из-за густого дыма сгоревшего трактира. Ноги ослабли, стопы онемели. Надвигается вечер; небо в просветах листвы деревьев над головой уже превратилось из золотисто-голубого в пыльно-лавандовое. Воздух стал прохладнее. Даже резкие толчки дороги не могут помешать мне уплыть прочь в изнеможении. * * * Не знаю, как долго спала, но я просыпаюсь, когда фургон резко встряхивает. После этого езда становится более плавной. Я прислушиваюсь, но барды никак не комментируют эту перемену. Я отваживаюсь выглянуть из-за бочки, дрожа от перепада температуры. Солнце клонится к закату, и становится холоднее. Дорога впереди вымощена серебристым камнем и ведет к горному хребту, который в два раза выше того, что граничит с Астрой. По белой линии мой взгляд тянется вверх вдоль извилистой тропинки между зелеными соснами, которые становятся белыми, по мере того как узкая дорога взбирается вверх и в поле зрения появляется заснеженная вершина. Сначала кажется, что шпили и сверкающие парапеты парят высоко надо мной, как будто они находятся среди облаков. Только когда ветер меняется, я вижу, что гора и замок – это одно целое. Замок вырезан из белого камня, более ослепительного, чем само солнце, и изысканно украшен сияющим золотом, а большая его часть теряется в облаках. Я продолжаю моргать, не представляя, как то, что я вижу, может быть реальным. Мосты пролегают между башнями, изящно изгибаясь друг над другом. Ближе к основанию замок рассекает огромный ревущий водопад; он переливается через край скалы. Чем ближе мы подъезжаем, тем больше деталей можно различить; статуи, резьба и изысканные опоры мостов бросаются в глаза, сверкая в умирающем солнечном свете. Что-то сжимается у меня в груди, и мне хочется броситься на землю и заплакать. Я выросла, слушая истории об этом, но никогда не представляла, что нечто столь великолепное может существовать на самом деле.