– Не знаю. Когда меня нашли слуги госпожи Никколы, я не помнил ничего, даже своего имени. Мне дали имя… дали работу. Я благодарен… И вдруг в его глазах вспыхнула надежда. – Вы действительно знали меня раньше? – Еще бы! – Катти подавила нервный смешок. – Я же сказала – я твоя жена! – Жена, – растерянно повторил он. – Странно. Не могу поверить… – Поверь! Посмотри на меня! Вспомни! Она отступила еще на пару шагов, чтобы он смог разглядеть ее как следует. Сообразила, что на голове у нее вязаная шапка, каких не видывали в родном Байеме, быстро сдернула ее, встряхнула кудрями. Он послушно уставился на нее. Прищурился даже. Постоял так некоторое время. И, нахмурясь, покачал головой. Более разноречивых чувств Катти не испытывала никогда в жизни. То были радость и одновременно что-то близкое к ужасу. Боль и счастье. Восторг и жалость. Холод и жар… Как же так, Господи, – найти вдруг, в совершенно неожиданном месте, в совершенно неожиданный час, свою драгоценную потерю… и обнаружить, что любимый забыл тебя? Смотрит как на чужую, и не то что обнять не хочет, а стесняется твоего прикосновения?… У нее даже сердце заболело. А он снова заговорил, с надеждой в голосе: – Может быть, если вы расскажете обо мне… о том, кто я такой на самом деле… я что-то вспомню? – Конечно! Я все тебе расскажу! Но сперва, – Катти глянула на огородников, которые по-прежнему глазели на них, – давай уйдем отсюда! Ты можешь проводить меня к дому, хозяйка разрешила… Он с готовностью кивнул. Сказал: – Я должен предупредить старшего. Подождите меня здесь, госпожа, – и, развернувшись, быстро зашагал к парникам. Походкой Имара… Катти кое-как сдержала свой порыв кинуться следом. Госпожа… вот кто она теперь для своего мужа! «Отец небесный, помоги мне!» – взмолилась она, когда он скрылся за дверью. – «Пожалуйста, пусть он меня вспомнит! Или пусть хотя бы поверит мне! И я уведу его отсюда… Мы вернемся домой!» – озарило ее вдруг. И там, конечно, он вспомнит все – в знакомых с детства местах, среди знакомых людей! Они так раздражали его когда-то, эти места и эти люди… не может быть, чтобы, вернувшись, он не почувствовал со временем того же раздражения снова! И не стал самим собой. Или не сумел хотя бы разглядеть в своей жене те качества, за которые полюбил ее когда-то, и полюбить заново… Где же его носило, бедного, что стряслось с ним, отчего он потерял память? Через какие испытания ему пришлось пройти за целых семь лет блужданий по самым разным мирам, какие трудности преодолеть – не зная ни языков чужих, ни обычаев? Уж, верно, нелегко было… Это ей, Катти, повезло – она пустилась в путь не одна, во-первых, а во-вторых – по доброй воле, зная, куда идет и за чем. А он покинул родной мир случайно. И то-то, надо думать, был потрясен… Мысль вдруг прервалась, словно споткнувшись обо что-то. Неправильное, нелогичное. Беспокоящее. Упущенное?… Все могло быть – в голове и в чувствах у нее сейчас царил полный хаос, Катти прекрасно сознавала это. И напряглась, пытаясь сообразить, что именно ее кольнуло. О чем она думала? О других мирах… незнакомых языках… испытаниях… Потеря памяти, конечно! Юргенс и его антидот. «Мы не знаем, чем нас кормят и поят. Можно напрочь забыть, зачем мы здесь»… Вот оно. Ведь Имар мог лишиться памяти не раньше, чем оказался здесь, в этом бесовском мире. А именно здесь – если его и в самом деле опоили каким-то зельем. И это значит… что нужно и ему на всякий случай дать антидот. Вдруг… Эта мысль тоже осталась недодуманной – он вернулся. Выйдя из парника, первым делом отыскал ее взглядом, и на лице его выразилось такое облегчение, словно он и не надеялся застать Катти на том же месте. – Мы можем идти, – сказал. – Меня отпустили, – и нерешительно улыбнулся. От улыбки этой у нее снова заболело сердце. – Пойдем! – Катти протянула ему руку. Он торопливо сдернул грязные рабочие рукавицы, осторожно принял ее руку в свою. И они вдвоем зашагали к изгороди, за которой зеленел парк. Не он повел ее к дому на самом деле, а она его – так уж вышло, из-за той неуверенности, которая стала теперь, казалось, присущей ему во всем. И, будучи не в силах думать сейчас еще и о выборе дороги, Катти машинально двинулась в ту сторону, куда ушли некоторое время назад Пиви и госпожа Никкола. Поэтому, видимо, вместо того чтобы выйти к особняку, они оказались на берегу лотосового пруда. Где обнаружилась скамейка, сидя на которой можно было любоваться его красотами, и Катти не раздумывая потянула Имара к ней. Не ради красот, конечно, тем более что и чудесные цветы эти выглядели такими же ненатуральными, как и все остальное здесь. Просто разговор им предстоял долгий, о вещах, что были значимы только для них двоих, и в дом спешить было ни к чему – уж какие там задушевные разговоры при посторонних, особенно при хозяйке!.. И, вспомнив о хозяйке, Катти вновь ощутила беспокойство. Которое взялось грызть ее не переставая, о чем бы она ни говорила. Рассказать Имару нужно было многое – об их родном городе, о том, как они встретились и полюбили друг друга, как складывалась их семейная жизнь, о злополучной ссоре, закончившейся его уходом из дому, – со всеми возможными подробностями, что могли бы всколыхнуть его память. Но сосредоточиться ей не удавалось, из-за привязавшейся вдруг неотступной мысли – а так ли уж легко будет выбраться из этого мира? Не одной, а с мужем, которого госпожа Никкола подобрала неизвестно где и который теперь на нее работает? Незваных-то гостей отсюда рады выдворить, а как насчет слуги – трудолюбивого, безропотного, ничего не помнящего и благодарного за приют?… Беспокойство все нарастало. И, не выдержав, Катти прервала рассказ и спросила: – Как ты думаешь, отпустят тебя со мной? Я имею в виду – совсем? Домой? Он встрепенулся. – О, – сказал, – об этом не волнуйтесь, госпожа. Понадобится уйти тайком, так я знаю выходы, и давно ушел бы сам, если б было куда идти!.. Один – совсем близко, нас и спохватиться не успеют. Показать? – Не сейчас, – с облегчением сказала она. – Я здесь с друзьями и не могу уйти, не предупредив их об этом. Оживление в его глазах сменилось… разочарованием? – А я бы мешкать не стал – вдруг все-таки спохватятся? И, услышав это, Катти снова напряглась. Что сделали время и потеря памяти с ее мужем? Имару, которого она знала, и в голову не пришло бы, что можно бросить друзей!.. – Простите, – поспешно и с раскаянием добавил он. – Я, кажется, сказал что-то не то? Ваши друзья, конечно, дороги вам? Напряжение отпустило, и сердце ее затопила жгучая жалость к нему. Каково это – не помнить и обычных человеческих отношений, таких, как дружба?… – Да, – сказала Катти мягко. – Очень дороги. Между прочим, когда-то и твоим любимым книжным героем был рыцарь, которого считали сумасшедшим – из-за того, что он пожертвовал ради друга всем и уступил ему даже свою невесту… Он поднял брови, словно бы удивившись. А она вновь попыталась унять сумятицу в чувствах и сосредоточиться на своем рассказе. И уняла как будто… но беспокойство – казавшееся необъяснимым теперь, когда причин для него вроде бы не осталось, – так почему-то и не прошло. Каждый взгляд на Имара по-прежнему ранил ее сердце. Каждый взгляд усиливал это беспокойство… О чем бы она ни говорила, в любимых серых глазах не мелькало ни единой искорки воспоминания или узнавания. Интерес – да, был. Но и только. И ей все больше становилось не по себе. К беспокойству постепенно примешивалось что-то еще. Что именно – не понять… Но в какой-то миг, в очередной раз заглянув Имару в глаза и снова ощутив болезненный укол в сердце, она утратила всякую охоту продолжать свой рассказ. Остановилась на полуслове и неожиданно для себя самой, словно подтолкнул кто-то, предложила ему: – Умойся! Он хлопнул глазами, тронул себя за щеку, покрытую черными разводами. Взглянул на свои руки, не менее грязные. – Ох, – сказал и, неохотно поднявшись со скамейки, подошел к пруду.