Парень, поглощавший чернослив, на секунду отвлекся. – Ты, значит, и есть младшая сестренка? Я скрестила руки на груди. – Это Карлос, – представил брат. – А это Джакоби. – Он кивнул на здоровенного чернокожего парня. Джакоби не удостоил меня взглядом, только вяло помахал. Он был занят – лопал нугу на розовой воде, которую прислала из Ирана мамина сестра. Даже не понимал, что́ лопает. В очередной раз удивилась юношескому аппетиту. Возмутилась до потери дара речи. Навид, единственный из четверых, не ел. Он пил этот свой мерзкий протеиновый шейк. Биджан смерил меня взглядом и заметил: – А вот так ты гораздо лучше выглядишь. Я прищурилась. – Долго у нас прогостите, ребята? – Не груби, – бросил Навид. Он не глядел на меня – ползал на четвереньках, налаживал старый видик. – Побудут еще. Хочу им «Брейк-данс» показать. Вот это было неожиданно. «Брейк-данс» – один из моих любимых фильмов. Сейчас и не вспомню, когда началось буйное помешательство. Кажется, мы с Навидом с рождения обожали смотреть брейк-данс по видео. Все равно – художественные фильмы или баттлы; все равно, снятые в Штатах или в любом другом уголке мира. Пожалуй, любовь к брейк-дансу, подзабытому сегодня танцу, нас с братом и связывала. Как бы я или Навид ни провели день, вечер у нас был общий, и он проходил под ритмы брейка. Этот диск мы пару лет назад откопали на блошином рынке и посмотрели минимум двадцать раз. – Зачем им «Брейк-данс»? – спросила я, усевшись в кресло, подобрав под себя ноги. Этого я не пропущу; буду смотреть вместе с приятелями Навида. Потому что люблю «Брейк-данс» даже больше, чем «Мэтлока». – Так я говорю, Навид, зачем ребятам «Брейк-данс», а? Брат улыбнулся. – Затем, что я – мы – создаем команду. – Серьезно? Я ушам не верила. Мы с Навидом столько раз говорили: вот бы создать команду, вот бы заняться брейком по-настоящему, выучиться, участвовать в баттлах… Однако никаких шагов мы не предпринимали. Команда оставалась мечтой. Навид поднялся с пола. Улыбка стала шире. Определенно, он заметил мое волнение. Спросил: – Ширин, ты с нами? – Конечно, черт возьми! – выдохнула я. В это самое мгновение вошла мама. Стукнула меня по затылку деревянной ложкой. Прошипела: – Фош надех. – Не сквернословь. Я потерла затылок. – Черт, мама! Больно же! Последовал второй удар. – Черт! – Это кто такие? – спросила мама, указывая на ребят. Навид стал перечислять всех поименно. Мама уставилась на снедь, разложенную на кушетке. Покачала головой. – Иин чи? – Это что? Добавила по-английски: – Это не еда. – А больше ничего нету, – объявил брат. И, в общем-то, не преувеличил. Покупать полуфабрикаты, снеки и тому подобное – не про наших родителей. Чтобы у нас печенье или чипсы в доме водились? Вот уж нет! В качестве перекуса мама обычно давала мне огурец. На комментарий Навида мама только вздохнула и отправилась в кухню. Но сначала выдала на фарси: она, мол, столько лет учит детей стряпать, и хоть бы раз они ее с работы встретили каким-никаким обедом, а если обеда и завтра не будет, она, честное слово, выдерет и дочь, и сына. Подозреваю, шутки в этих причитаниях было максимум сорок процентов. Навид закатил глаза, я собралась хихикнуть, но мама вдруг спросила: – Ширин, как дела в школе? Смеяться сразу расхотелось. Мама, разумеется, спрашивала не про общественную работу; маму интересовали мои успехи в учебе. Мой табель. Учебный год меньше месяца назад начался, а ей табель подавай! – Отлично, – сказала я. Мама кивнула и, вечная хлопотунья, исчезла в кухне. Я обернулась к брату: – Ну так что насчет команды, Навид? – Завтра после занятий собираемся. – А если нам кого из учителей удастся заинтересовать, – начал Карлос, – у нас будет настоящий клуб прямо в кампусе. – Здорово! – просияла я. – Еще бы не здорово, – отозвался брат. Тут я спохватилась. Помрачнела. – Есть одно «но». Мелкая мелочь, о которой ты, Навид, забыл. Брат приподнял брови. – Что еще за мелочь? – Кто нас будет учить? – Да я же и буду, – снисходительно улыбнулся Навид. Тут нужны подробности. У моего брата есть настоящая скамья для пресса. Он ее на свалке нашел, починил, счистил ржавчину, заново покрасил краской-спреем. Скамья занимает половину комнаты. Постепенно брат насобирал еще и целую коллекцию гирь и гантелей. Таскает это добро из города в город. Обожает качаться. И бегать. И боксировать. Ходил на гимнастику, пока родители не сочли, что занятия слишком дороги. Подозреваю, заветная мечта Навида – стать персональным тренером. Над собой он с двенадцати лет работает. Здорово преуспел. Весь из мускулов, без жировой прослойки. Откуда я знаю? Навид меня держит в курсе, регулярно отчитывается, какой у него процент жира. Однажды я его похвалила, а он пощупал мое предплечье и говорит: «Неплохо, но можно бы и покрепче мускулы иметь». И с тех пор я под его руководством тоже качаю пресс. Вот почему я сразу поверила: Навид отлично выучит нас брейк-дансу. Только я еще не знала, как все повернется. Глава 3 Что я особенно ненавижу в школе – в старшей школе, – так это биологию. Потому что на биологии, на практических занятиях, нужен партнер. Потому что со мной никто работать не желает. И это кошмарно. Нет, ну дерьмовая же ситуация, кода шепчешь учительнице: «У меня нет партнера, а можно я одна буду?» А она с нежной улыбкой говорит: «Нельзя»; полагает, что великую милость оказывает, прикрепляя тебя к паре, которая всегда без третьего лишнего работала и дальше так же хочет… На этот раз вышло иначе. На этот раз небеса разверзлись, и Бог даровал просветление нашей учительнице, и та велела разделиться на пары по принципу «кто с кем рядом сидит». Так и получилось, что свежевать дохлую кошку мне выпало вместе с парнем, который в первый школьный день задел меня учебником. Звали его Оушен. Кто бы мне в лицо ни взглянул – сразу прикидывает, что имя у меня странное. А у этого парня внешность Кена, бойфренда куклы Барби; вот бы кому самое тривиальное имя. Так нет же. – У меня родители с прибабахом, – объяснил Оушен. Я пожала плечами. Шкуру с кошки мы снимали в полном молчании. Действительно, кому охота болтать, когда такую гадость делаешь? Мертвая плоть чвокает под скальпелем. Воняет формальдегидом. Мысль всего одна: до чего ж дебильная программа в этом учебном заведении и кому это надо – сдерживать рвотные позывы еще целых два месяца, терзая все один и тот же кошачий трупик… – Сейчас я должен бежать, давай после школы закончим, – прошептал Оушен. Мне показалось, он эту фразу выдал внезапно. Не сразу я сообразила: Оушен уже некоторое время что-то говорил, что-то объяснял. Просто у меня руки дрожали, и скальпель дрожал, и я только о скальпеле и думала.