Умылась, быстро оделась и замерла в ожидании. — Готова? Пошли. Ни слова больше. — Да, мой господин, - криво улыбнулась и пошла вперёд. — Дай руку, здесь может быть скользко. — Как скажешь. Куда мы идём? Раз уж он прервал свой обет молчания, значит и мне можно задавать вопросы. — На парковку. Мы уезжаем, я тебе говорил. — Ты говорил, что мы используем отпуск целиком. Дима тебе не сказал, возможно, но у него совсем нет денег. Я... — Какое отношение деньги Дмитрия имеют ко мне? Даш, обещай мне, что с этого момента ты не произнесёшь ни слова. — Да, да, я помню – молчи, не задавай вопросы, подчиняйся или вернёшься в монастырь. Мужик сказал, мужик передумал. Всё логично. — Не паясничай. Всё очень серьёзно. Скоро ты поймёшь. Не удивляйся, не пугайся, не разговаривай. Я кивнула, прекрасно понимая, что он на меня даже не смотрит. Странный какой-то. Руки трясутся, голос подрагивает, я уже молчу про внезапный ночной отъезд. Что он задумал? Предчувствие не обмануло – Костя вёз меня обратно в монастырь. Причём очень торопился. Гнал на скорости 120-170 км/ч, игнорируя ограничения скорости и бездумно пересекая двойную сплошную, если требовалось обогнать других водителей. Я вжалась в кресло и старалась глубоко дышать. Когда на рассвете появились знакомые пейзажи, даже не удивилась – если он привезёт меня в монастырь живой, это уже будет чудом. Неужели я так сильно его достала? Или он, наконец, осознал, что стать отцом чужой двойни - не главная мечта его жизни? — Кость, пожалуйста, сбавь скорость, - взмолилась я, когда дорога сузилась и начала витлять. — Нельзя, Даш. Они не будут ждать, - он то и дело посматривал на свой смартфон, на котором была открыта карта мира — Что это? — Ты обещала молчать и не задавать вопросов, помнишь? Самое время стать взрослой, Даш. Сейчас это очень важно. О, да! Взрослая жизнь – она прекрасна. Монастырь – мотель – Рай – монастырь. О чём можно ещё мечтать? Работай, раздвигай ноги, рожай. Угождай, подчиняйся и страдай. — Я дома, - на удивление почувствовала облегчение, увидев знакомые стены. Костя на мгновение посмотрел на меня и снова перевёл взгляд на дорогу. — Почему они опустили мост? И откуда столько машин? — Мы успели, Даш. Вот, говорят, в монастыре особо болтливые девушки так делают, - он протянул мне бутылку воды. Я сделала глоток, но с непривычки проглотила воду уже через пару минут. Впрочем, вряд ли она мне сейчас нужна – очередь из машин двигалась слишком медленно. Прошло около часа, прежде чем мы попали внутрь монастыря. На вертолётную площадку то и дело садились вертолёты, сменяя друг друга. Не так давно я сбивала с неё лёд ломом, совсем не понимая для чего... — Вот, чёрт! – Костя снова посмотрел на телефон. – Они не будут ждать никого. Парковочных мест в этой части монастыря было немерено, но сейчас они все были заняты автомобилями. — Если кто-то психанёт и перекроет проезд... – как раз перед нами остановился один сомневающийся. – Езжай же, езжай! Ну наконец-то! Кто таким права продаёт? Подвинься, я тоже влезу! – Костя открыл окно и крикнул водителю, занявшему место в неприметном уголке. — Отвали, время! – тот вылез из автомобиля и побежал. — Ключи дай, - Костя вышел из машины и загородил ему проход. — Держи. Не поцарапай её! — Она тебе больше не понадобится. Ещё пара минут. Водители за нами заметно нервничают. — Всё, бежим! – Костя схватил меня за руку и потащил к одному из заброшенных бараков. — Жилая зона не здесь, Кость. — Какая жилая зона? Быстрее! Глава 82 Когда мы забежали в один из бараков, я не могла поверить своим глазам. Сколько раз я заходила внутрь, дышала ледяным воздухом, который казался холоднее, чем снаружи. Поднимала голову, смотрела на высоченные потолки и гадала – что здесь собираются построить. Тогда мне и в голову не могло прийти, что барак полностью закончен. Таким его и планировали, потому что он – всего лишь прикрытие. Для бункера. Настоящего, а не Райского. — Ваши документы, - строго спросил молодой мужчина в военной форме. – Спецдопуск? Выдан в последний момент? – он несколько раз провёл над паспортом, ID картой и странной неприметной бумагой какой-то прибор. – Проходите. Мы снова встали в очередь. Из людей в этот раз. Двигалась она быстро, а вела к грузовому лифту, умело спрятанному внутри стены. Заметить его раньше у меня не было ни шанса. — Смотри, - какой-то лысый дядька ткнул в Костю своим смартфоном. – Успеет процентов двадцать, не больше. Мигающая точка двигалась по карте мира и уже приближалась к Москве. — Они должны были открыть все входы, почему только один? — Естественный отбор? – лысый дядька хитро улыбнулся. – Кто не успел – тот опоздал. Лифт стрелой метнулся вниз. Уши заложило до боли. Ещё одна проверка и мы оказались в... Меньше всего это место напоминало бункер. Роскошные интерьеры, просторные общие зоны, красные ковры на полу, широкие лестницы. Пять этажей дорогого отеля – вот, что представляло из себя это место. — Ваши документы, - ещё раз просканировали Димины бумаги. – Ваш ключ. Добро пожаловать. Голос мужчины-охранника звучал развязано, его речь с трудом балансировала на грани хамства. Удивительное неуважение к представителям Платинового списка! И ведь он не только с нами так разговаривал. — Кость, что происходит? – тихонько шепнула на ушко, когда мы отошли в сторону. — Позднее обсудим. Улыбайся и делай вид, что очень счастлива. Все недовольные, при малейшем подозрении, подлежат изгнанию из бункера. Я мельком пробежалась глазами по лицам, окружающих нас людей. Действительно, все они вымучивали из себя улыбки и непрестанно кивали, приветствуя друг друга. — Теперь мы - одна большая семья. Улыбайся, мать твою, - Костя больно сжал мою руку. Только сейчас я поняла, что ситуация действительно очень серьёзная. На поверхности намечается нечто страшное. Не просто так богатейшие люди страны побросали свои дела и отправились в монастырь. Теперь понятно, почему это проклятое место выглядит как неприступная крепость. Не удивлюсь, если в высоких башенках прячутся снайперы, а в кустах засели партизаны. Отличная идея спрятать бункер судного дня в доме призрения для списанных женщин. Мужчинам здесь без особого пропуска находиться запрещено под страхом смерти. Да и кто добровольно сюда поедет? Грустное, богом забытое место, заполненное стонами живых мертвецов. — Проходи, - Костя пропустил меня вперёд. Комнаты, в отличие от общих помещений, оказались достаточно скромными и больше напоминали купе поезда. — Нам повезло. Здесь десять квадратных метров. Для пар без младенцев обычно выделяют пятиметровые комнаты с удобствами на блок. — Ты серьёзно? Не могу поверить, что богатенкие буратинки, привыкшие жить в особняках, согласятся хоть ночь провести в этом склепе. — Не ночь. И не год. Никто не знает, когда на поверхности станет безопасно. Зато теперь ты понимаешь, почему нужно улыбаться. Власти бояться конфликтов, ссор, революции, в конце концов. Мы должны делать вид, что очень благодарны им за заботу и счастливы быть здесь. Поняла? Я кивнула. — Умница. Теперь ты понимаешь, почему я не боялся разоблачения? – он криво улыбнулся и достал из сумки большую бутылку виски. – Сбылась мечта всех женщин на планете. В бункере запрещены любые формы насилия. Нельзя ругаться, драться, принуждать к сексу, даже повышать голос. Оскорблять, говорить неприятные вещи, неприлично выражаться. У нас здесь идеальная утопия, в которой все любят друг друга и сияют от счастья. — Ты серьёзно? Люди не смогут сдержаться. Особенно в таких условиях, - я села на жёсткий матрас единственной кровати в комнате. — На то и расчёт. Эмоциональность, злость, агрессивность – обычные человеческие качества в нормальных условиях, но нам придётся жить без солнечного света годами. Люди, склонные к конфликтам и не умеющие держать себя в руках, признаны опасными для нового общества. Теперь ты понимаешь меня? Нет! Я вообще ничего не понимаю. Голова идёт кругом и поясницу тянет. Ещё несколько часов назад мы были в доме отдыха для простых смертных, я считала Костю чуть ли не врагом, совсем запуталась и творила не пойми что. А теперь? Мы сидим под землёй в конуре без окон с крошечным санузлом и ждём начала... Горн? А вслед за ним гимн страны. — Встань. Когда играет гимн, ты должна всегда стоять. Даже если умирать будешь – всё равно вставай. — Нас никто не видит.