Когда человек лишается демона, который составлял стержень его личности, он испытывает сначала всепоглощающее раскаяние и отчаяние. Но свято место в душе пусто не бывает. И эта дыра заполняется либо новым, светлым смыслом, либо отчаянием, порождающим нового демона… Его отличие в том, что отчаяние убивает человека физически, через опасную болезнь или самоубийство. Нередки случаи самоубийств заключенных, часть из них прекращает существование, не вынеся ощущения вины. Теперь оставалось сделать остальное. Вернуться к началу. К больнице и к тому, что оттуда сбежала пациентка. Конечно, всё усложняется тем, что часть клиники сгорела, но, представьте тебе, там и сейчас содержатся больные. Там всё еще работают садисты. Просто теперь к ситуации прибавился капитальный ремонт… Эта клиника – не показатель того, как обстоят дела в большинстве больницах. Везде есть свои проблемы, конечно. И профессионалов действительно мало. И, разумеется, к больным относятся далеко не всегда нормально, допуская небрежность и халатность. Однако, нацеленные издевательства встречаются нечасто. Просто у нас в стране еще не умеют действительно лечить душевные недуги, и это – правда. Это отражается на состоянии практической психиатрии. Не стоит ожидать за стенами такой больницы ничего сверхстрашного. Зачастую весь ужас воплощают в себе сами пациенты. Но и надеяться на квалифицированную помощь, заботу, понимание и альтруизм врачей тоже не стоит… Мы еще не выросли до понимания того, что депрессия – это болезнь, а не плохое настроение осенью, так что уж говорить о более серьезных вещах? Саша ждала Фишера в машине. На город опустился вечер, и девушка сонно рассматривала из окна здание клиники, разделенное теперь как бы надвое. Ей не нравилось, что они опять приехали сюда и, к тому же, очень хотелось есть. С самого утра у нее во рту не было ни крошки. Настроение ухудшалось… – Привет, как дела? У меня – в полном порядке, кстати, хочешь накрыть банду врачей-садистов, издевающихся над больными? – Ты бредишь, Крис? – устало отозвался Дима, спустя паузу, полную растерянности. – Я только-только со смены! – Пять человек примерно придется лишить врачебной лицензии. Шумное дело получится. – Опять? – Понимаешь, я расследовал побег девушки из психушки и случайно наткнулся на одно любопытное обстоятельство. – Ладно, говори мне адрес, я посмотрю… Доказательства есть? – Есть доказательства связи этой больницы с нарколабораторией. – Понятно. Посмотрим, что можно сделать, – Дима зевнул. Когда Кристиан положил трубку, сидевший рядом с ним врач спросил: – Если я скажу вам, где она, вы позволите мне уйти? Фишер стоял в небольшом, больше похожем на кладовку, кабинете. Врач, которого он заставил написать донос на коллег, пытавших больных, смотрел на Кристиана с надеждой. – Документы поменяйте. Имя, историю болезни, прочее… Ясно? – Да-да, конечно. – Вы знали о том, что происходит под землей. Догадывались, – продолжил Кристиан. – Но вы молчали. Вы никого не трогали, вы честно старались лечить людей. Но вы – молчали! – Но я ничего… не мог сделать. Откуда я знал, что это за люди и чем они занимаются? Кристиан посмотрел на него, сделав паузу. – Мне кажется, нам с вами надо обстоятельно поговорить. Он вытащил из кармана небольшую, черную коробочку. В таких футлярах обычно носят контактные линзы. – Поговорить? – протянул удивленно врач. – Да, – сказал Фишер. – Потом вы займетесь документами и встретите человека, который сюда приедет. Кристиан вернулся к машине. Он шагал неторопливо и, кажется, походка его была нетвердой, а на лице застыло выражение одновременно покоя и усталости. В густых сумерках он напоминал призрака. Когда он сел за руль, Саша спросила: – О ком вы говорили? – О тебе. Потом он вытащил из кармана что-то, что в полумраке Саше разглядеть не удалось. – Протяни руку. Она протянула ему ладонь, на которую Крис положил египетский крестик. Анкх. Саша заторможено смотрела на талисман у себя в руке. Она узнавала его, символы на нём… – Почему ты это сделал? – Просто скажи «спасибо», – он завел машину и съехал с обочины на дорогу. – Спасибо, – пробормотала Саша. – Он был тебе дорог, верно? – Да, очень. Кристиан ничего не ответил, только утвердительно кивнул. – Но мы же приехали сюда не за этим? – Нет. Мы приехали сюда за именем и адресом девушки, которую я ищу. И сейчас ты увидишь ее. Саша смотрела, как мимо окна проносится все тот же тихий, унылый, черно-белый пейзаж. Обрывки мыслей носились внутри частями сгоревших писем. Она думала о Кристиане, о своей дальнейшей судьбе, о крестике в своей ладони. Фишеру почти удалось впечатлить ее, но, находясь рядом с ним, она хорошо понимала его манипулятивные ходы. – Это было не обязательно, – наконец, сказала она. – Я бы все равно работала с тобой добровольно. – Проблема в другом. Мы терпеть друг друга не можем, – спокойно сказал Кристиан. – Мне от этого ни холодно, ни жарко, а вот ты от напряжения можешь сломаться. – Поэтому ты налаживаешь контакт? – Считай это знаком примирения. Нам надо пытаться ужиться друг с другом. – И ты не будешь издеваться над моим интеллектом? – Только если ты попытаешься не дерзить мне, – ответил Кристиан. – Если мы хотим работать, придется терпеть общество друг друга. Ты нужна мне эффективной. – Логично, – признала Саша, рассматривая крест у себя на ладони. – Слушай, а ты смог бы так же, как делаешь обычно, допросить, допустим, заведующего? – Нет. «Почему? От чего это зависит?» – хотелось спросить Саше, но она чувствовала, что подобные вопросы задавать пока рано. – Куда мы едем? – В морг, – ответил Кристиан. Саша вздохнула, понимая, что ехать им придется долго. Но она чувствовала себя легче. Она никогда не примет Фишера и едва ли толком поймет его, но мысль о бесконфликтном общении ей нравилась. Посмотрев на него и вспомнив, что он, вообще-то, ранен, девушка спросила: – Ты робот или инопланетная форма жизни? – Я умею экономить энергию. – Ага. Так робот или пришелец? Помолчав, Фишер произнес, давая понять, что предпочел пропустить мимо внимания ироничный вопрос Саши: – Наверное, я должен поблагодарить тебя. Ты очень мужественно вела себя и послушалась, когда я велел подняться на второй этаж. «Всего-то?» – Ты бы убил меня, если бы я подглядела. – Да. Но дело не только в этом. Я интересен тебе, – прямо произнес Кристиан, заглядывая в лицо Саши через зеркальце, и она опустила голову, словно избегая света прожектора. – Мои ассистенты делились на два типа: любознательные и просто выполняющие свою работу. Но и те, и другие, наконец, уставали от непонимания и нарастающего любопытства. Либо он были настолько глупы и раздражающе посредственны, что мне приходилось избавляться от них. Я не убивал их, чтобы бы ты там ни думала, а просто заставлял покинуть мой ареал обитания и уйти в подполье. Такова моя политика конфиденциальности. Так что я не разбрасываю трупы по канавам, если что… – Я не доставлю таких проблем, – вкрадчиво пообещала Саша и добавила: – Хотя любопытно, как у тебя получается выводить их на чистую воду и почему с одними ты так говоришь, а с другими – нет. Кристиан ничего на это не ответил. Саша ненадолго задремала, хотя раньше самая длительная поездка в поезде или в автобусе не могла ее усыпить. Однообразный пейзаж недружелюбной, обледенелой ночи, размазанными кадрами проносился перед ее глазами, убаюкивая. По-прежнему играл джаз, рядом лежали электрошокер, бутылка с водой и смятый плед. Девушка медленно, почти не противясь этому, повалилась на бок, уронив на пол оружие и воду. Ей хотелось выбелить, очистить из памяти лица детей, смотрящих в дуло направленного на них оружия и само ощущение собственного бессилия, но Саша помнила всё в мельчайших подробностях. Ей хотелось забыть подземелья больницы, но она знала, что теперь никогда не вытравит их из своей памяти. А еще – лицо Кристиана. Он поднял на нее взгляд и сказал, что они – невозможно вещественны. И что у всякого символа есть его эквивалент в материальном мире. Важный эквивалент. * * * Я нашел ее и заполучил. Она лежала передо мной на столе морга при психиатрической клинике, давно готовая к погребению. Лицо ее – неизвестный исход уравнения, лишенного правильных ответов. Она мертва и, наконец, свободна, а значит, она может смотреть на всех с одинаковым презрением – Александра Константиновна Мешерева. Ее нашли уже довольно давно, но она попала сюда бродягой лишенной имени, расходным материалом, подопытной зверюшкой без прав на индивидуальность. На ее молодом, стройном теле было множество отметин – так наследили воспитанные, чистенько одетые люди с дипломами и паспортами, имеющие право жить в этом городе и спокойно смотреть в лицо закону. Один их грех – безразличие, но кого оно волнует, не так ли?