– Что же сказала Висенса? – Она уверяет, что это сеньорита. – Ага! – резко воскликнул Робладо. – Висенса уверена в этом? – Послушайте. Спустя некоторое время сеньорита выехала верхом в костюме простого скотовода, в сомбреро с широкими полями, закутавшись в простой плащ. Она отправилась по нижней дороге, обогнула дома и, наверное, догнала повозку. Времени у нее на это должно было хватить. Это сообщение произвело, по-видимому, глубокое впечатление на Робладо. Он нахмурился, помрачнел, и какие-то новые мысли, по-видимому, закрутились в его голове. Подумав немного, он спросил: – Это все, что ты смог мне сказать, Хосе? – Все, капитан. – Постарайся узнать еще что-нибудь. Поговори вечером с Висенсой и предупреди, чтобы она была крайне осторожна и не спускала глаз с сеньориты. Если она узнает о какой-либо связи, переписке между ними, то получит щедрую награду, да и тебя я не забуду, Хосе. Разведай, что сталось с Хосефой и ее матерью, и разыщи тагноса, который возил их. Ступай и не теряй времени, Хосе! Почтительно поклонившись и раболепно поблагодарив капитана, солдат отдал честь и вышел из комнаты, а Робладо, вскочив с места, в волнении начал ходить взад и вперед по комнате, громко разговаривая сам с собой: – Как же так? Клянусь, я ничего подобного не предвидел! Вот женщина! Она наверняка все уже знает, если только он сам не поверил в то, что мы спасли его сестру от индейцев. Нужна, обязательно нужна слежка за домом дона Амбросио! Конечно, между ними существует какая-то связь, они переписываются… И это может сослужить нам хорошую службу. Любовь сильнее братской привязанности, и я вижу в этом, может быть, единственную ловушку, в которую может попасться наш молодчик. Если не ошибаюсь, прелестная Каталина, я добьюсь от вас покорности, чего вы никак не ждете. Я заставлю вас согласиться сделать все по-моему без помощи вашего слепого батюшки. Насладившись еще некоторое время мечтами о мщении и победе, Робладо вышел из комнаты и отправился сообщить коменданту те сведения, которые только что принес ему Хосе. Глава XLII Дом богатого владельца рудников Дом дона Амбросио де Крусес стоял в предместье на самой окраине города, примерно в семистах-восьмистах ярдах от площади. Стоял он довольно далеко от других домов. Это была не вилла и не коттедж – такие понятия совершенно неизвестны в Мексике. Архитектура в этой стране однообразна и однотипна. От северной границы до южной на расстоянии тысяч миль располагаются ранчо, населяемые бедняками. Эти небольшие дома различаются только в зависимости от природных условий, от трех разных климатов – жаркого, умеренного и холодного, которые определяются высотой местности. На приморских берегах или в некоторых низких долинах в центре страны ранчо – не более как легкая постройка из жердей и тростника, крытая пальмовыми листьями. На Равнинах, лежащих выше, на плоскогорьях все они строятся из земляного кирпича (adobe). Здесь живет большинство населения. В горах, покрытых лесом, на склонах гор, высоко над уровнем моря домики эти деревянные, с крытыми дранкой крышами, оканчивающимися выступом, – широко свисающим карнизом. Они не похожи на бревенчатые хижины глухих американских лесов – опрятнее и живописнее. Разнообразие, отмечаемое в постройке ранчо, обусловленное климатическими условиями, не свойственно домам богатых людей (casa grande). В Мексике, от одной ее границы до другой, и даже во всей Испанской Америке все эти здания построены на один лад. Если изредка и встречается дом несколько необычной архитектуры, то вскоре вы узнаете, что его хозяин – иностранец: английский рудокоп, шотландский фабрикант или немецкий коммерсант. Впрочем, речь идет только о домах небольших городов и деревень, ибо в крупных городах, хоть там и сохранились кое-где чисто мексиканские черты, все более или менее стараются подражать архитектуре европейских городов. Подобно всем богатым загородным особнякам дом дона Амбросио походил на тюрьму, монастырь или крепость – кому что больше нравится; но его мрачный вид удачно смягчался окраской стен, которые были расписаны красными, белыми и желтыми вертикальными полосами. Эффект от этого подбора цветов, напоминая что-то восточное, веселое, избавляет от грустного чувства, которое без этого непременно возбуждал бы вид самого здания. Этот стиль широко распространен в некоторых частях Мексики. Широкий просвет посередине фасада запирался тяжелыми деревянными воротами, обитыми железом и снабженными крепкими железными засовами. Сюда выходило три или четыре окна без стекол и переплетов, заслоненные вертикальными железными прутьями. Дом одноэтажный с плоской кровлей, обведенной невысокими перилами. Это передняя стена дома, она возвышается над крышей, образуя парапет высотой по грудь человека, и потому кажется выше. Из-за того, что крыша плоская, парапет не виден. Если завернуть за угол справа или слева, вы увидите глухую стену такой же высоты, как первая вместе с парапетом. А если пройти вдоль нее до конца и снова заглянуть за угол, вы обнаружите еще одну стену, точно такую же – она замыкает прямоугольник. Наружный вид дома дона Амбросио не производил особенного впечатления, но мексиканские богачи обращают все свои заботы и придают основное значение внутреннему двору (patio). Только из внутреннего двора вы увидите фасад, возможно, очень красивый, даже изысканный. Переступим же порог небольшой калитки, открывающейся в углу ворот. В сопровождении привратника (portiero) мы проходим через сводчатый коридор, который выходит к внутреннему двору. Двор этот вымощен цветными кирпичами в виде мозаики. Посередине находится украшенный орнаментом бассейн с фонтаном, в больших кадках, чтобы корни не повредили мостовую, растут различные тщательно подстриженные деревья и кустарники. Во двор с разных сторон выходят двери, из которых иные застеклены и снабжены красивой драпировкой. Три стороны заняты залом, столовой и спальными покоями. На четвертой помещаются кухня, кладовая, амбар, конюшня и каретный сарай. Необходимо взойти на крышу, терраса которой составляет одну из важнейших частей дома. К ней ведет каменная лестница, а сама крыша покрыта слоем цемента и не боится самого жестокого ливня. За окружающими его перилами – парапетом – можно надежно укрыться от назойливых взоров любопытных прохожих и одновременно любоваться окрестными пейзажами. В пасмурную погоду или после захода солнца терраса является местом приятной прогулки, а у дона Амбросио она вообще превращена в сад. Вокруг стояли великолепные, покрытые черным лаком, японские вазы с редкими растениями, листья и цветы которых придают удивительную прелесть дому и снаружи. Кроме этого сада, у богатого владельца рудников был другой, тянувшийся за домом между двумя высокими стенами из земляного кирпича и упиравшийся в реку, достаточно глубокую и широкую, чтобы служить ему надежной оградой. Сад засажен виноградом и различными фруктовыми деревьями. Цветники, клумбы, зеленые беседки, густые кустарники пересекаются широкими красивыми дорожками. При виде сада можно было предположить, что дон Амбросио, хоть он просто богатый выскочка, обладает редким вкусом среди своих соотечественников. Однако не ему принадлежала честь создания и украшения этого цветущего уголка. Все это заслуга прелестной Каталины, целые часы проводившей в душистой тени сада. Для дона Амбросио приятнее всех цветов в мире турф, кварцевые глыбы, богатая жила и хорошая руда. Ему слиток серебра гораздо интереснее цветочных клумб, усеянных даже черными тюльпанами и голубыми георгинами. У Каталины, совсем не походившей на отца, чувства были нежнее и возвышеннее. Она не испытывала влечения ни к золоту, ни к богатству, ни к роскоши, и охотно отказалась бы от наследства, о котором так много судачили, для того чтобы разделить жизнь в скромном ранчо с любимым человеком. Глава XLIII Потерянная записка Солнце садилось. Его золотистый диск уже касался снежной вершины Сьерры-Бланки, заслонявшей восточный край горизонта. Снежный покров горы отливал великолепным розовым цветом, который ближе к подножью принимал темный оттенок. Пурпур, окрашивающий впадины ущелий, представлял изумительный контраст с темной зеленью лесов, поднимавшихся уступами по склонам Сьерры. Это был необыкновенно великолепный, особенно яркий закат солнца. Лазоревые, пурпурные и золотистые облака принимали такие фантастические формы и очертания, будто это сияющие, восхитительные существа из какого-то сказочного мира. Эта картина должна была радовать глаз, веселить сердце, полное печали, счастливое сделать еще счастливее. Да, ею любовались. Очень красивые глаза были устремлены на сияние закатного неба. Обладательница этих глаз – не юная девочка, а девушка в расцвете красоты, глядя на пышный закат, думала не о нем, а о чем-то тяжелом и грустном. Ни отблеск пламенного неба, ни свет внешнего мира не могли рассеять пробегавшие по ее прекрасному лицу тени. Тень окутала и ее сердце. Каталина де Крусес смотрела, однако же, на все великолепие с какой-то печалью и грустью, которая никак не гармонировала с открывшейся красотой вечера. Похоже, когда она следила за полетом облаков, мысли ее были очень далеко, в другом месте, и сердце ее было заполнено не этим. Она стояла на террасе одна, окруженная лишь растениями и цветами, облокотившись о перила, лицом к саду. Она смотрела на запад, на заходящее светило. Солнце ярко освещало волнистые контуры ее роскошной фигуры. Но временами ее взгляд останавливался на группе диких китайских деревьев, росших в глубине сада, через стволы которых сверкала серебряная лента реки. Это место имело для нее особенную прелесть: там она услышала первое признание Карлоса, там отвечала ему, и там же оба они, перед лицом Неба, поклялись в вечной верности. В своих мечтах она вознесла его с жалкой земли в небесную высь. Она устроила там маленькую зеленую беседку и считала это место самым прекрасным во вселенной: это был для нее рай земной, и даже в раю не могло быть уголка такого же прелестного. Но почему же лицо ее выражало грусть, когда она смотрела на свою любимую беседку? Разве она не ожидала в тот самый вечер встречи там со своим возлюбленным, с тем, кто сделал для нее этот уголок священным? Почему же она так печальна? Ведь ожидание встречи должно было наполнять ее сердце радостью. Действительно, временами лицо молодой девушки, когда она думала о встрече, оживлялось, но вскоре по-прежнему ее одолевали беспокойство и уныние, на лицо набегали тени, на ум приходили тревожные мысли. Какие же это были мысли? В руках у нее была бандола, на которой она стала играть старинную испанскую песню, но пальцы ее лениво пробегали по струнам, не слушались ее, и она тщетно старалась припомнить мелодию. Положив инструмент на скамейку, она начала прогуливаться по террасе. По временам она останавливалась, смотрела на пол, потом снова шла в другую сторону, смотрела на цветочные вазоны, но будто бы не находила предмета, который, по-видимому, искала. Опять ходила, опять застывала на месте. Молодая девушка снова возвратилась к бандоле, но после двух-трех аккордов быстро отложила ее и вскочила со своего места, словно вспомнив что-то важное. – Не знаю, как это случилось, – шепотом произнесла она. – Вероятно, я потеряла ее в саду. Сбежав по лесенке вниз, во двор, Каталина прошла по усыпанным гравием дорожкам в сад и обежала все вокруг, тщательно осматривая и песок, и кустарники, наклоняясь и заглядывая за каждое дерево, за каждый кустик. Она остановилась на минуту между китайскими деревьями, в самом дорогом для себя месте, и затем с поникшей головой возвратилась на террасу. Видно, сеньорита не нашла того, что искала. Она снова принялась за бандолу, звуки которой не в состоянии, однако, были рассеять ее беспокойство. Она снова поднялась и снова заговорила сама с собой. – Странно, – сказала она сама себе. – Я не могла найти ее ни в своей комнате, ни в зале, ни в столовой, ни здесь, ни в саду. Нигде ее нет. Куда же наконец делась записка? О Господи! Если она попадет в руки отцу! Нет, нет! Смысл ее слишком ясен… А вдруг она попала в другие руки, в руки его врагов!.. Час свидания назван точно, и, хотя место не указано, однако нетрудно догадаться и найти его. О, почему я не могу дать знать Карлосу, предупредить его? Ведь он придет, и я не в силах ничего предотвратить! Одна надежда – хотя бы записка не попала к врагам… Но где же она, Боже мой, где она? Куда она могла затеряться? Где же она? Каталиной овладело сильнейшее беспокойство. Записка, переданная ей Хосефой, была написана рукой Карлоса, который сообщал, что придет сегодня ночью ее повидать. Она не только компрометировала Каталину, могла погубить ее доброе имя, но некоторые слова подвергали серьезной опасности ее возлюбленного. Вот почему тревога сжимала сердце девушки, метавшейся в поисках пропажи. – Надо бы спросить Висенсу, – продолжала она. – Хотя очень не хочется. Я ей больше не доверяю. Прежде она была честной и искренней, а теперь стала фальшивой и лицемерной. К тому же, я поймала ее на явной лжи два раза. Что значит ее поведение? Каталина с минуту подумала, прежде чем приняла окончательное решение. – Нет, придется все же спросить ее. Может быть, она нашла записку и бросила ее в огонь, приняв за что-то ненужное. К счастью, она неграмотна, хотя другие могут прочесть за нее. Ах, я и позабыла, что она встречается с солдатом! А что, если она нашла записку и показала ему? Боже мой! Боже мой! При этой мысли сердце Каталины забилось еще сильнее, она учащенно задышала. – Это было бы страшное несчастье! – подумала она. – Что может быть хуже! Этот солдат мне не нравится – у него вид такой фальшивый, униженный, и, говорят, он дрянной человек, хотя и пользуется расположением полковника. Дай Бог, чтобы ему не попалась записка! Нечего терять ни минуты, надо спросить Висенсу. И, подойдя к парапету, Каталина громко позвала: – Висенса! Висенса! – Я здесь, сеньорита, – ответил голос откуда-то из дома. – Поди сюда! – Слушаюсь, сеньорита. – Скорее! Молодая девушка в коротенькой юбке и кофточке без рукавов прошла через двор и взбежала по лестнице. Это была метиска, что доказывалось светло-коричневым цветом ее кожи, – дочь индейца и испанки. Черты ее лица можно было бы назвать приятными, но его выражение исключало всякую мысль о ее доброте и искренности, на нем скорее читались плутовство, злость и хитрость. Она вела себя дерзко и вызывающе, как человек, чувствующий себя виновным и знающий, что его вина раскрыта. С некоторых пор она проявляла дерзкую самоуверенность, не ускользнувшую вместе с другими переменами в ней от внимания ее госпожи. – Что вам угодно, сеньорита? – спросила она. – Я потеряла кусок бумажки, сложенный вдоль, не так как письмо, а как вот это. Каталина показала девушке сложенный так же листок и продолжала: – Не видела ли ты этой бумажки? – Нет, сеньорита, – быстро ответила та. – Может быть, ты вымела ее или бросила в огонь? Она могла показаться ненужной, и действительно, там только начерчен узор, который мне хотелось переснять. Как ты думаешь, ее не уничтожили? – Не знаю, сеньорита, но уверяю, что я не уничтожала ее, не выметала и не бросала в огонь. Я же неграмотная, поэтому стараюсь откладывать все бумажки, которые нахожу, так как боюсь уничтожить что-нибудь нужное. Объяснение метиски было наполовину правдиво. Она не уничтожила записку, не вымела и не сожгла. Висенса говорила прямо и с некоторой живостью и, по-видимому, обижалась, что ее подозревали в такой небрежности. Хозяйку вроде бы ответ удовлетворил, а заметила ли она тон Висенсы, сказать трудно. – Довольно, это не слишком важно, – сказала Каталина. – Можешь идти. Служанка вышла молча, но, спускаясь по лестнице, посмотрела на Каталину, уже стоявшую к ней спиной, и на губах ее мелькнула злобная улыбка. Она знала, что случилось с запиской, о чем она не сказала своей госпоже. Каталина снова устремила взор на заходящее солнце, которое через несколько минут готовилось опуститься за Сьерру-Бланку. Через несколько часов должен был прийти Карлос, охотник на бизонов.