– Слава Богу, ты свободен! – воскликнул скотовод. – Но за тобой гонятся солдаты. Вот они! Господи, сколько же их! – К счастью, я их значительно опередил, – ответил Карлос, оглянувшись. – Что же нам теперь делать? Оставаться ли всем вместе или рассыпаться по кустам? Солдаты появятся очень скоро. Карлос задумался и ответил не сразу. Он не мог позволить себе даже подумать о неравном бое, но он видел три возможности спастись: рассыпаться по зарослям, как предлагал дон Хуан; всем вместе немедленно незаметно, не попадаясь на глаза преследователям, возвратиться той же дорогой, по которой они прискакали сюда; наконец сначала показаться неприятелю, а потом скрыться через противоположный край зарослей, той же дорогой. Вступать в бой при таких обстоятельствах было, по меньшей мере, неразумно. Привыкнув действовать незамедлительно, Карлос взвесил эти три возможности с невероятной быстротой. Рассеявшийся маленький отряд рисковал быть захваченным, потому что солдат было достаточное количество, чтобы окружить заросли – небольшое пространство, простиравшееся в длину на четыре, а в ширину – на две мили. По крайней мере, половина его спутников могла попасть в руки улан, которые либо перебили бы тагносов тут же на месте, либо оставили в живых для суровой казни, связав их присутствие с происшествием в крепости, хотя это ничем не могло быть доказано. Скрытное возвращение назад давало больше шансов на спасение. К несчастью, мулы тагносов уже устали, между тем как у солдат были свежие быстрые кони. В результате их могут нагнать до наступления ночи. Конечно, если бы не усталость мулов, всем бы удалось незаметно скрыться, и дон Хуан, и его люди не вызвали бы ни у кого никаких подозрений в соучастии в преступлении. А для будущего это было чрезвычайно важно. Значит, второй план тоже отпадает. Охотник на бизонов после минутной нерешительности принял третий план. Он не ответил лично дону Хуану, но громким голосом, слышным всем, ответил присутствующим. Этот ответ-приказ прозвучал как команда: – Рассыпьтесь по опушке таким образом, чтоб видны были только ваши головы, плечи и луки! Испустив страшный боевой клич, поворачивайте мгновенно назад и рассейтесь во все стороны! За мной! Отдав этот короткий приказ, Карлос кинулся в заросли и вскоре показался на опушке. Тагносы разделились на две части – одна под предводительством дона Хуана, другая – под руководством Антонио – и обе оказались справа и слева от Карлоса. Размахивая над головами луками, они, словно и в самом деле были дикими индейцами, испустили воинственный боевой клич. Необходим был слишком опытный глаз, чтоб подметить обман, даже на самом близком расстоянии тагносы мало отличались от своих степных собратьев. У большей части были обнажены головы с длинными развевавшимися на ветру волосами. Совсем недавно они расстались с дикой жизнью, это были мирные труженики, неофиты цивилизации, но они помнили еще свое участие в сражениях, и их военный клич прозвучал не менее грозно, чем клич племен «воинственных» или «диких» индейцев. Эта импровизация произвела именно тот эффект, которого и ожидал охотник на бизонов. Уланы, приближавшиеся к зарослям небольшими группами, из которых иные подскакали уже шагов на триста, от неожиданности разом остановились. Многие охотно повернули бы направо кругом, если бы не видели, что из крепости выезжало значительное подкрепление – новый большой отряд. Они растерялись, подумав, что в зарослях множество диких индейцев. Это предположение подтверждалось воспоминанием о нелегких погонях, во время которых уланы по несколько дней пытались отыскать дикарей, ведь они верили, что именно за дикарями и гонялись. И вот теперь, очевидно, дикари готовились дать им сражение, сами напали на них! Довольный успехом своей хитрости, Карлос приказал своим товарищам без шума отойти в кусты и собраться на том же месте, где они стояли в засаде, ожидая его. Теперь Антонио повел их через лабиринт кустарников до конца тропы, которая вела к другому подъему, на верхнюю равнину. Поднимаясь по этому ущелью, отъехав уже мили три, они с удовлетворением увидели, как на открытом пространстве храбрые уланы сбились в кучу посреди луга, не смея проникнуть в опасные заросли, кишащие, по их мнению, свирепыми дикарями. Выехав на плоскогорье, Карлос и его спутники направились к северу к глубокому ущелью, отстоявшему миль на десять, и благополучно его достигли. За все это время позади не показался ни один улан. Ущелье служило руслом потоку, образовывавшемуся только во время дождей, но сейчас оно было совершенно сухим. Дно его покрывали камни, смещавшиеся под ногами лошадей, не оставляя никаких следов. Старые и свежие следы были там одинаковы, различить их не мог бы ни один следопыт. Отряд спустился в ущелье, прошел миль пять или шесть, когда Карлос велел остановиться и сделать привал. Здесь он собирался рассказать всем, что им предстоит делать дальше, познакомить с планами, тщательно продуманными им в продолжение последних пары часов. До сих пор скомпрометирован был он один. Главная задача состояла в том, чтобы снять все подозрения с дона Хуана и Антонио. Они не показывались из зарослей на опушке, а смуглые лица, мелькнувшие на минуту между листвой, испуганные солдаты узнать не могли. Значит, дон Хуан и его работники смогут незамеченными спокойно возвратиться домой. Еще перед отъездом в экспедицию Карлос действовал с большой осторожностью, соблюдая строжайшую тайну. Выступили чрезвычайно рано, задолго до пробуждения жителей, и никто в долине не узнал бы о возвращении охотника на бизонов, если бы не происшествие в крепости. Он велел развьючить мулов в уединенном месте и пустить на пастбище далеко от ранчо, где его пас один из работников. Если бы военный отряд не появился в долине до утра, то никто не помешал бы тагносам и их хозяину возвратиться ночью домой и спокойно приняться за свои обычные занятия, не вызывая ни у кого никаких подозрений. Естественно было предполагать, что Робладо прежде всего погонится за Карлосом и его отрядом по дороге, по которой отряд и пришел, то есть в направлении, противоположном дому дона Хуана. Для объезда всех окрестностей понадобился бы целый день, и, наконец, если бы уланам и удалось напасть на след, то это принесло бы мало пользы, ибо Карлос придумал план, который кого угодно мог сбить с толку. Итак, было решено дону Хуану ехать со своими работниками домой, а работникам Карлоса возвратиться к обгорелому ранчо и покрыть дом новой крышей после пожара, оставаясь там как ни в чем не бывало. Не могут же они нести ответственность за поступки хозяина! Что касается Карлоса, то место его пребывания будет известно лишь нескольким верным друзьям. Он, впрочем, не беспокоился относительно своего пристанища: как прерии, так и горные пещеры могли служить ему домом. Он не ощущал необходимости в кровле, он предпочитал раззолоченным потолкам какого-либо дворца открытое звездное небо. Тагносы дали клятву в сохранении тайны. Это были люди необщительные, скромность их не подлежала сомнению, да притом они понимали, что их собственная безопасность, а возможно, и жизнь зависела от их молчания. Устроив все как следовало, отряд, однако же, не тронулся с места, а выступил только после захода солнца. Все оседлали лошадей, сели на мулов и поскакали вниз по руслу. Когда они прошли несколько миль, один тагнос выбрался из ущелья и направился по равнине к югу. Он должен был достигнуть прохода на нижней оконечности долины. Попасть на эту тропу он мог только к ночи. Ему не угрожала никакая встреча, потому что весть о набеге диких индейцев держала взаперти все население. Вскоре из ущелья выехал второй тагнос и отбыл в направлении параллельном тому же, каким уехал его товарищ; за ним последовал третий, потом четвертый и так далее. Всем велено было добираться до ранчо различными путями, а более сметливые получили приказание избирать самые запутанные тропки. Ни один солдат крепости не смог бы выследить тагносов. Оставшись втроем, Карлос, дон Хуан и Антонио проехали ущелье до конца, повернули вправо и спустились в долину Сан-Ильдефонсо как можно дальше от города. Было уже совсем темно, но так как все хорошо знали дорогу, то около полуночи прибыли к дому молодого скотовода. Прежде чем приблизиться к дому, они тщательно обследовали местность и с удовлетворением убедились, что ни один улан здесь не проезжал. Обняв старую мать и быстро рассказав ей обо всем случившемся, Карлос дал необходимые наставления дону Хуану и тотчас же вскочил на лошадь, простившись с ними. Ему сопутствовал Антонио с мулом, навьюченным съестными припасами. Они поехали вниз по долине и направились по дороге к Льяно Эстакадо. Глава XXXIX Простолюдинки На другой день неожиданное событие снова повергло в изумление жителей Сан-Ильдефонсо, которые и без того были уже взволнованы последними новостями. Около полудня отряд улан переходил через город, направляясь к крепости. Они возвращались из похода, предпринятого с целью поиска убийцы, как называли теперь Карлоса. Убийцы и его следов уланы не нашли, но у подножия гор натолкнулись на большой отряд воинственных индейцев, с которыми и вступили в отчаянную схватку. Потери со стороны дикарей были огромны, оставшиеся в живых, по обычаю, с неимоверными усилиями унесли трупы своих убитых. Поэтому солдаты не могли никого скальпировать, но захватили трофей более существенный – блестящее доказательство своей победы. Они отняли у дикарей пленницу, молодую девушку из Сан-Ильдефонсо, а начальник отряда, храбрый капитан Робладо, предполагал, что это та самая, которую несколько дней назад похитили индейцы из одного ранчо в низовьях долины. Отряд ушел в крепость, а капитан Робладо с людьми, охранявшими освобожденную пленницу, остановился на площади. При этом он преследовал три цели: во-первых, передать молодую девушку местным гражданским властям; во-вторых, показать всем несомненное доказательство своего важного успеха, ведь это он совершил такой великий подвиг; и в-третьих, воспользоваться случаем, чтобы похвалы ему расточались перед известным балконом, где он мог бы покрасоваться. Все цели были достигнуты, но не все получилось, как было задумано. Напрасно играли громкий марш, возвещая о прибытии солдат; освобожденную пленницу поставили на виду; напрасно конь капитана Робладо, понуждаемый острыми шпорами, гарцевал, принимая самые великолепные позы: Каталина де Крусес на балконе не показалась. Его приветствовали лишь приказчики и слуги, и на лице гордого победителя, отъехавшего от балкона, отразилось мрачное отчаяние. Через несколько минут он слез с лошади у Дома капитула и передал молодую девушку алькальду и другим чиновникам. Церемония эта сопровождалась цветистой речью, в которой приводились некоторые потрясающие подробности страшного сражения и спасения пленницы. – Что же касается этой несчастной, – прибавил он, указывая на девушку, – то я полагаю, это, должно быть, та самая, которую несколько дней назад похитили индейцы. Как должны обрадоваться ее родственники, увидевшись с ней! Я не знаю их, но кто бы они ни были, не могу не разделить их счастья. Все выглядело правдоподобно, пристойно и убедительно. Городские власти отвечали на речь Робладо потоком комплиментов, а толпа разразилась рукоплесканиями. – Dios lo pague, capitan! (Бог да вознаградит вас, капитан!) – неслось из толпы. Такое приветствие Робладо услышал с удовольствием, расчищая себе дорогу сквозь толпу любопытных. Опытный физиономист мог бы в этот миг заметить на его лице странную иронию, промелькнувшую в уголках глаз, и напряжение мускулов, обнаруживавших сильное желание разразиться смехом. Действительно, храбрый капитан едва сдерживался от хохота, причем ни в коей мере не из уважения к своим почитателям. Его сдерживала лишь перспектива предаться вскоре веселости, без помехи насладиться шуткой о добрых гражданах в обществе коменданта. Между тем толпа вокруг пленницы росла больше из любопытства, чем из сочувствия. Но слово pobrecita (бедняжка) – местное выражение мексиканского сострадания – было произнесено лишь несколькими бедными темнокожими женщинами. Благополучные лавочники – испанские переселенцы и креолы, мужчины и женщины, смотрели на нее с любопытством зевак или равнодушием, которое вовсе не свойственно народу Новой Мексики. Мужчины этой страны могут быть грубыми и жестокими, но женщины вообще добры и отзывчивы. Поведение жителей Сан-Ильдефонсо могло бы показаться странным, если бы они не знали, что пленница – это сестра Карлоса, охотника на бизонов, Карлоса-убийцы. Население негодовало, возмущалось, осуждало его, и, говоря о нем, каждый к его имени прибавлял эпитеты: asesino, ladron, ingrato, demo-mo, guero heretico (убийца, разбойник, неблагодарный, дьявол, белоголовый еретик). – Возможно ли, – говорили в народе, – возыметь адскую мысль убить доброго поручика! Славного лейтенанта! Всеобщего любимца! И за что? Наверное, из-за какой-то пустой ссоры или ревности! Злодею необходимо было слишком жаждать крови, чтоб посягнуть на жизнь доблестного коменданта, храброго полковника Вискарры, человека, который не жалея сил и времени, провел несколько дней в поисках похитителей сестры убийцы! Наконец она освобождена. Этот комендант, позабыв о личной мести, послал за ней отряд. Сколько с одной стороны героизма и сколько бесславия – с другой! Поведение Карлоса – это как раз поведение кровожадного американца, грешника, еретика; но горе ему! Когда его поймают, он, несомненно, получит по заслугам! Его ждет суровая казнь! Подобные чувства разделяло огромное большинство населения; иначе думали лишь бедные невольники, порабощенные индейцы и несколько креолов, которые, не одобряя виновного, ненавидели испанский режим, сохраняя мятежный дух. Эта ненависть к Карлосу отразилась и на его несчастной сестре, которую узнавали все, даже те, кто никогда ее не видел. До самого праздника святого Иоанна столь известный и знаменитый теперь Карлос показывался в городе очень редко, а Розиту видели еще реже. Лишь во время праздника все обратили внимание на ее красоту, которая вызывала у одних восхищение и интерес, у других – удивление и одновременно зависть. Впрочем, невозможно было не увидеть ее сходства с «убийцей», приметы которого были перечислены в объявлениях, расклеенных повсюду, на всех улицах. У нее, как и у брата, такие же золотистые светлые волосы, белоснежная кожа, с нежным румянцем щеки – внешность, очень редкая для Северной Мексики, хотя, возможно, обычная для другой части света. Но в описываемую минуту румянец ее исчез, глаза потеряли блеск, в глазах появилось непривычно странное, диковатое выражение. Но никогда она не была так прекрасна. Сидя на камне, она как-то невнятно отвечала на задаваемые ей вопросы; по временами у нее вырывались бессвязные, непонятные восклицания, из которых можно было понять, что она говорила об «индейцах» и о «дикарях». – Esta loca (Она помешалась), – говорили горожане друг другу. – Она думает, что до сих пор еще среди дикарей. Может быть, она была права: конечно, она находилась не среди друзей. – Есть ли здесь ее родственники или знакомые, кто захотел бы ее забрать? – спросил алькальд. Из толпы вышла простая девушка (poblana), только что появившаяся здесь. С ней была, вероятно, ее мать – индианка, или, скорее, – метиска. – Я знаю бедняжку, – сказала девушка, – я позабочусь о ней и отведу домой. Они увели освобожденную пленницу, и толпа начала расходиться. Мать и дочь вместе с Розитой повернули на узкую улицу, пересекавшую предместье, которое заселяла беднота, миновали ее и вышли в поле за пределы города. По небольшой глухой тропинке в зарослях, пройдя несколько сот ярдов, они вышли к уединенному убогому ранчо. Через несколько минут перед этим заброшенным жилищем остановилась запряженная волами повозка, управляемая работником. Взяв Розиту за руку, девушка вышла из дому, и они сели в повозку, дно которой густо покрывали маисовые листья. Работник тронул волов, и повозка направилась к фермам, расположенным в низовьях на самом краю долины. Девушка с нежностью и сочувствием смотрела на свою спутницу, помогала ей поудобнее устроиться и по возможности старалась уменьшить ее страдания, предохраняя от толчков повозки. Она подбадривала ее, говорила ей ласковые слова, но никакие ее слова не выдавали в ней подругу или даже знакомую. Было очевидно, что молодая девушка никогда раньше не видела Розиту. Повозка удалилась уже на милю от города, как вдруг позади появился быстро мчавшийся всадник. На перекрестке он нагнал их и подскакал к повозке. Он сидел на великолепном мустанге, круглые бока которого, блеск шерсти и вообще весь вид говорил о том, как заботливо содержат его, берегут и холят. Всадник велел работнику остановиться. По серебристым звукам голоса легко было узнать в этом всаднике женщину, а шелковистые волосы, нежные щеки и тонкие черты лица свидетельствовали о том, что это настоящая сеньорита. На расстоянии ее легко можно было принять за молодого человека: она была закутана в грубый плащ, сомбреро с широкими полями скрывало ее блестящие черные волосы, да и, как бравый наездник-мексиканец, по-мужски сидела на лошади. – Как! Это вы, сеньорита? – удивленно и почтительно одновременно воскликнула девушка в повозке. – Xa, xa, xa! Ты не узнала меня, Хосефа? – Нет, сеньорита. Да как же мне узнать вас в этом наряде? – Ты называешь это нарядом, но ведь это самый обыкновенный костюм. – Без сомнения, сеньорита, но только не для такой знатной особы, как вы. – Впрочем, я, должно быть, действительно неузнаваема в этом наряде, потому что встретила многих знакомых, которые мне не поклонились! Бедняжка! – продолжала она, с сочувствием глядя на сестру Карлоса. – Как она должна страдать! Сколько ей пришлось вынести! Я боюсь, чтобы не оказались правдой слухи о ее рассудке. Но, Боже, какое сходство с… Сеньорита умолкла. Совсем забыв о присутствии Хосефы и работника, она вслух высказала свои мысли. Опомнившись, она с тревогой взглянула на обоих. Работник был увлечен своими волами, а девушка выразила нескрываемое любопытство, от которого даже загорелись ее глаза. – С кем? – простодушно спросила она. – С одним моим знакомым, называть которого совершенно не обязательно, – ответила сеньорита, поднося палец к губам и многозначительно указывая на работника. Хосефа, знавшая ее тайну, догадалась, о каком знакомом шла речь, и удержалась от дальнейших расспросов. Сеньорита подъехала ближе к повозке, с той стороны, где сидела Хосефа, и, наклонившись к ней, прошептала: – Сегодня тебе уже поздно возвращаться назад, ты засветло все равно не успеешь, можешь остаться там до завтра. Пока там побудешь, постарайся узнать новости, может, что-нибудь узнаешь. Приезжай пораньше, к ранней обедне, и отыщи меня в церкви прежде, чем отправишься домой. Только не опоздай. Вероятно, ты увидишь Антонио, постарайся встретиться с ним. И передай ему вот это. Опустив в руку девушки золотое кольцо с алмазом, которое та сразу же крепко зажала, сеньорита прибавила: – Ты скажешь ему, кому предназначено кольцо, но не надо говорить, от кого оно, кто его послал. Вот деньги и на твои расходы, и для Розиты с матерью, лучше дай их матери, если только она согласится их принять. Пожалуйста же, милая Хосефа, разузнай что-нибудь, привези мне новости, а теперь прощай! Прощай! Вручив кошелек Хосефе, сеньорита быстро повернула своего красавца мустанга и поскакала обратно, к городу. Нечего было сомневаться в том, что Хосефа не забудет провести ночь на ферме, куда она отправлялась, ибо этот ночлег представлял для нее столько же интереса, сколько и для ее госпожи. Она давно уже испытывала нежные чувства к Антонио и потому вовсе не торопилась возвращаться домой. Если она найдет его на ферме, то пребывание там будет ей в радость; если его там не окажется, она останется в надежде дождаться его. Благодаря этой приятной перспективе и обладанию значительной суммой pesos (золотых), шестой части которых ей хватит на все расходы, Хосефа увидела все в розовом цвете: грубая простая повозка превратилась для нее в одну из тех прекрасных карет с бархатными подушками и на висячих рессорах, которые известны были ей только понаслышке, но которых она никогда не видела. И впереди – встреча с Антонио!