— Да, — ответил мне еле слышно Виннету. — Это сиу-окананда. — Они собирались напасть на дом. Надо помочь белым людям, мы их гости и не можем бросить их в беде. — Хорошо, — отозвался Виннету. — Но лучше спрятать коней в доме, чтобы окананда не украли их. — Скорее, пока краснокожие далеко и не могут видеть нас. Мы сняли путы с лошадей и, укрываясь за частоколом, повели их к дому поселенца. Виннету хотел было позвать хозяина через окно, но вдруг мы обнаружили, что дверь не заперта, и тихонько вошли внутрь. — Кто здесь? Почему в доме лошади? — ничего не понимал проснувшийся Корнер. — Это мы, Виннету и Олд Шеттерхэнд, — ответил я. — Не зажигайте света. — Но как вы вошли? — Как и все люди — через дверь. — Но ведь она была заперта! — Как видите, нет. — Тысяча чертей! Неужели я плохо задвинул засов? Но почему вы привели сюда лошадей? — Чтобы их не украли. — Кто? — Индейцы окананда, которые уже окружают дом, чтобы напасть на вас. Хотя накануне вечером Корнер утверждал, что справится и с сотней краснокожих, узнав, что они приближаются к его дому, не на шутку встревожился. Роллинс тоже, казалось, был охвачен страхом. — Успокойтесь! — приказал Виннету. — Врага победит не тот, кто громче кричит, а тот, кто сильнее. Пусть лучше бледнолицые подумают, как отразить нападение. — Тут нечего думать, — ответил Корнер, пытаясь в темноте снять со стены ружье. — Луна светит ясно, это нам на руку. Перестреляем их всех до одного! — Мы не должны делать этого, — остановил его Виннету. — Это почему же? — Потому что нельзя проливать кровь без нужды. — Мы проучим краснокожих собак, и тогда оставшиеся в живых надолго запомнят нашу науку и закаются нападать на белых. — Бледнолицый называет индейцев краснокожими собаками и забывает, что у меня тот же цвет кожи и я лучше знаю моих братьев. Они никогда не нападают на вас без причины, а чаще всего именно белые подстрекают их к нападению. У индейцев, напавших на Олд Файерхэнда, был бледнолицый вождь. И если сиу-окананда пришли сюда, значит, или вы сами в том виноваты, или же их на то толкнули ваши собратья. — Я не верю тебе! — Вождь апачей никогда не ошибается, и ему все равно, веришь ты или нет. — Даже если все так, как говорит Виннету, окананда следует наказать уже за то, что они поддались на уговоры. Я убью любого, кто захочет силой ворваться ко мне в дом. Это мое право, и я непременно воспользуюсь им. — Ты воспользуешься им, когда останешься один. Там, где присутствуют Виннету и Олд Шеттерхэнд, никто не смеет говорить о правах, не выслушав нашего мнения. У кого ты купил землю, на которой выстроил дом? У кого ты спросил разрешения посеять здесь рожь? — Купил? Надо быть последним дураком, чтобы покупать здесь землю! Я поселился здесь потому, что мне понравились места, и, если смогу продержаться установленное законом время, земля станет моей собственностью. — Значит, бледнолицый не спрашивал разрешения у сиу? Значит, он силой вторгся в их владения? — Не хватало только спрашивать разрешения у краснокожих! — И после этого ты удивляешься, что они принимают тебя как врага и называют грабителем и вором? Ты не смеешь называть их краснокожими собаками! Ты хотел перестрелять их до одного? Виннету не говорит дважды: как только ты возьмешься за ружье, моя пуля отнимет у тебя жизнь. — Что же мне делать? — спросил притихший и испуганный поселенец, видя, что я не собираюсь вмешиваться и вставать на его сторону. — Ты ничего не должен делать, — ответил апач. — Я и мой брат Олд Шеттерхэнд все сделаем сами, и, если ты послушаешься нас, можешь не опасаться за свою жизнь и имущество. Пока Виннету учил поселенца закону прерии, я наблюдал из окна за окрестностями, но до сих пор ничего не заметил — по-видимому, индейцы окружили Дом и проверяли, все ли спокойно. — Мой брат уже видит сиу? — спросил Виннету, вставая рядом со мной. — Еще нет, — ответил я, напряженно вглядываясь в темноту. — Ты согласен со мной, что мы не должны убивать их? — Белый украл у них землю, одного этого достаточно, чтобы выйти на тропу войны. Возможно, у них есть другие, не менее веские причины вести себя по отношению к нему враждебно. — Мой брат, как всегда, справедлив. Я не хочу проливать кровь краснокожих воинов, поэтому мы поймаем одного из них. Мы тихонько подошли к двери и, отодвинув засов, приоткрыли ее. В доме было темно и тихо, хозяева затаились, боясь пошевелиться. Так продолжалось довольно долго, пока я не почувствовал, что приближается разведчик. Я не оговорился — не услышал, а именно почувствовал, так как со временем у опытного вестмена появляется особое чутье, подсказывающее ему, что подкрадывается враг. Спустя несколько мгновений я увидел индейца, который подполз к двери и попытался открыть ее. Молниеносно распахнув дверь, я прыгнул на сиу и обеими руками сжал его горло. Краснокожий пытался защищаться, но не мог издать ни звука. Через минуту разведчик притих, и я легко втащил его в дом, а Виннету закрыл за нами дверь на засов. — Посветите сюда, мистер Корнер, — позвал я поселенца. — Посмотрите, кто попал в наши сети. Старик зажег свечу из оленьего жира и поднес тусклый огонек к лицу индейца, чье горло я, опасаясь, как бы он не задохнулся, отпустил. — Уфф! Гнедой Конь, вождь окананда! — воскликнул Виннету. — Моему брату Шеттерхэнду охота сегодня удалась на славу. Полузадушенный краснокожий жадно и глубоко вдохнул воздух и с трудом выдавил: — Виннету! Вождь апачей! — Да, — ответил тот. — Ты знаешь меня, но с моим белым братом тебе еще не доводилось встречаться. Ты расслышал имя, которое я только что произнес? — Олд Шеттерхэнд? — Да, это он, и ты уже испытал на себе его силу. Ты в наших руках. Как ты думаешь, что тебя ждет? — Мои прославленные братья отпустят меня на свободу и разрешат уйти. — Неужели ты действительно надеешься, что мы освободим тебя? — Воины окананда не воюют с апачами, и между нами нет вражды. — Окананда принадлежат к племенам сиу и в родстве с понка, напавшими на нас. — Нам нет дела до понка. — Гнедой Конь кривит душой. Я уважаю всех краснокожих мужей, но тот, кто поступает несправедливо, — мой враг, независимо от цвета кожи. Индейцы понка и окананда никогда не воевали друг с другом, а теперь еще и заключили союз. Как я могу тебе верить, если вы пришли сюда, чтобы убить и ограбить белых людей? Но Виннету и Олд Шеттерхэнд не позволят пролить кровь невиновных. Вождь окананда угрюмо смотрел перед собой, обескураженный неожиданным поворотом дела. — Великий вождь апачей Виннету прославил свое имя тем, что всегда поступал справедливо, — наконец нашелся Гнедой Конь. — Но сегодня прав не он, а я. Разве это не наша страна? Разве любой, кто захочет здесь поставить свой вигвам, не должен спрашивать нашего разрешения? — В этом ты прав, — вынужден был признать Виннету. — Но белые люди не сделали этого, а значит, они виновны. Разве мы не имеем права прогнать их? — Гнедой Конь говорит правду, но его правда однобока, как плохо пропеченная лепешка. Зачем жечь дом и убивать людей? Разве вы воры и убийцы, чтобы нападать ночью, как это делают белые грабители? Отважный воин не боится показать лицо врагу, он выступает открыто и громко заявляет о своих правах. А ты ведешь с собой сотню воинов, чтобы исподтишка убить пятерых спящих белых. Краснокожим мужам не пристало поступать так, и Виннету всем расскажет, что воины окананда — трусы. Слова Виннету поразили Гнедого Коня в самое больное место: ни один индеец не может снести обвинения в трусости. Он хотел вскочить на ноги, но апач тяжелым презрительным взглядом удержал его на месте. — На врага следует нападать ночью, — проворчал смирившийся вождь окананда. — Краснокожие воины всегда так поступали. — Только в том случае, если они действительно нападали на врага. — Разве я должен упрашивать бледнолицых уйти из моих владений? Разве я должен просить, когда могу приказывать? — Если Гнедой Конь может приказывать, то пусть приказывает, а не подкрадывается ночью, как вор. Пусть он выступит как хозяин этой страны и скажет, что не потерпит здесь присутствия бледнолицых. Пусть он назначит день, когда они должны будут покинуть его владения, и, если они не подчинятся, тогда он обрушит на них свой гнев. Если бы ты так и поступил, я считал бы тебя вождем, равным мне, но сегодня я вижу перед собой человека, по-воровски проникающего в чужой дом только потому, что он боится, что днем его оттуда прогонят палкой. Вождь окананда отвел взгляд от Виннету и не ответил ему. Я уже совершенно отпустил его, и он стоял перед нами, даже не пытаясь бежать, как человек, которого удерживают не путы, а нечто большее. Виннету, по лицу которого пробежала едва заметная улыбка, обратился ко мне с вопросом: — Гнедой Конь думал, что мы вернем ему свободу. Что скажет на это мой брат Олд Шеттерхэнд? — Он ошибся, — ответил я, подыгрывая Виннету. — Гнедой Конь уже мертв. Да поджигатель и не заслуживает иного конца. — Олд Шеттерхэнд убьет меня? — воскликнул окананда. — Убийство и наказание — это не одно и то же, — ответил я. — Ты заслужил смерть.