— Но ведь вы собирались завтра добраться только до Грин-Парка. К чему такая спешка? — На то есть свои причины. Спокойной ночи. — Удачи вам, и не забудьте разбудить меня, когда придет время менять вас в карауле. — Спите. Позвольте и мне сделать хоть что-то для вас. Я у вас в долгу. Мной овладели странные и противоречивые чувства. Я ворочался с боку на бок и не мог уснуть, пытаясь найти хоть какое-то объяснение поведению вестмена, но догадки сменяли одна другую, и все они казались нелепыми или неубедительными. Воспоминания страшного вечера, когда я чуть было не изжарился живьем, когда в пламени сгорели десятки людей, вывели меня из состояния душевного равновесия, а подробности трагедии, разыгравшейся в овраге, стояли у меня перед глазами. Кошмарные картины перемежались наплывавшим на них лицом Олд Файерхэнда, на котором застыла странная гримаса напряжения и муки, а в ушах звучали его слова: «Я у вас в долгу». Проснувшись на рассвете, я увидел, что у костра никого нет. Оба моих товарища должны были находиться где-то поблизости, так как над огнем висел котелок с водой, рядом лежало нарезанное ломтями мясо, оставшееся от ужина, и стоял развязанный мешок с мукой для лепешек. Откинув одеяло и вздрагивая от утренней прохлады, я направился к ручью, чтобы умыться, и увидел Виннету и Олд Файерхэнда сидящими на берегу. Заметив мое приближение, они умолкли, из чего можно было заключить, что они говорили обо мне. Через полчаса мы уже скакали в направлении долины Манкисити, лежавшей в двадцати милях от Миссури. Отдохнувшие за ночь лошади резво бежали в утренней прохладе. Оба моих друга время от времени поглядывали на меня, и мне показалось, что оба они стали относиться ко мне по-другому, с большим уважением и любовью. В полдень мы сделали привал, и Олд Файерхэнд ушел на разведку, а я достал из мешка наши припасы. Виннету растянулся на траве рядом, наблюдая за мной, и вдруг неожиданно сказал: — Мой брат отважен, как сокол, и нем, как скала. Я ничего не ответил на это необычное вступление. — Он умчался сквозь пламя горящей нефти и ни одним словом не обмолвился об этом своему брату Виннету, — продолжил вождь апачей. — Язык мужчины, — ответил я, — как нож в ножнах. Он слишком остр для игры. — Мой брат мудр, и его уста говорят правду, но Виннету грустит, потому что сердце его любимого брата закрыто перед ним, как скала, внутри которой хранятся золотые самородки. — Но разве сердце Виннету всегда было открыто для меня? — Кто как не Виннету открыл моему брату тайны лесов и прерий? Кто как не Виннету научил его читать следы, убивать врага, снимать скальп и всему тому, что должен уметь великий воин? — Все это сделал Виннету, но разве он поведал мне об Олд Файерхэнде, который властвует в его сердце, и о женщине, память которой Виннету хранит до сих пор? — Виннету любил ее, а любовь не живет на губах. Почему мой брат не рассказал мне о мальчике, которого он вынес из огня? — Я не люблю хвастовства. Ты знаешь этого мальчика? — Я носил его на руках, показывал ему цветы на полях и деревья в лесу, рыб в воде и звезды на небе. Я научил его пускать стрелу из лука и усмирять дикого мустанга. Я подарил ему язык краснокожих мужей, и я же подарил ему пистолет, пуля из которого убила Рибанну, дочь ассинибойнов. Застыв от удивления, я глядел на него. Во мне просыпалось чувство, которое я не осмелился высказать словами. Может быть, я бы и решился сделать это, но возвратился Олд Файерхэнд, и мы занялись приготовлением обеда. Мои мысли витали вокруг того, что сообщил мне Виннету, я вспомнил слова Гарри и пришел к заключению, что отцом мальчика был не кто иной, как Олд Файерхэнд. Его вчерашнее поведение только подтверждало правильность моей догадки. Отдохнув, мы опять тронулись в путь. Кони, словно предчувствуя скорый отдых, ожидающий их в конце пути, бежали легко и быстро, и, когда уже смеркалось, перед нами показалась горная цепь, за которой простиралась долина Манкисити. Спустя несколько часов мы въехали в глубокий овраг, ведущий, как мне показалось, прямо к реке. — Стой! — раздалось неожиданно из кустов, и мы увидели нацеленное на нас ружье. — Пароль! — Мужество. — И? — Молчание, — ответил Файерхэнд, пытаясь за колючими ветками разглядеть лицо спрашивающего. Наконец из кустарника вышел человек, увидев которого я обомлел. Из-под печально обвисших полей фетровой шляпы, чей возраст и цвет привели бы в изумление даже видавшего виды вестмена, выглядывала обросшая густой поседевшей щетиной физиономия, украшенная носом размером с добрый флюгер. Маленькие плутовские глазки, словно ощупывая нас, перебегали с одного лица на другое. Небольшое тело скрывала невероятного покроя куртка, сшитая из грубо выделанной кожи, болтавшаяся на нем как на вешалке. У человека был вид ребенка, для забавы надевшего куртку деда. Он крепко стоял на земле, опираясь на пару тощих и кривых ног в обтрепанных охотничьих штанах, из которых хозяин, казалось, вырос лет десять назад. Сапоги ему были явно велики, и казалось странным, что он не выпрыгивает из них прямо на ходу. Словом, это был Сэм Хокенс собственной персоной! В руке он держал старое ружье, к которому я не отважился бы прикоснуться из опасения, что оно выстрелит в меня, но вид у него был гордый и независимый. — Сэм Хокенс! — обратился к нему с упреком Олд Файерхэнд. — Неужели твои глазки настолько ослепли, что ты спрашиваешь пароль у меня? — Никак нет, сэр. Просто я считаю необходимым напоминать проезжим об обязанности помнить пароль и соблюдать наши правила. Сердечно приветствую вас, джентльмены. Ну и радости же будет в лагере! Я вне себя от счастья, что снова вижу моего гринхорна, которого теперь все зовут Олд Шеттерхэндом, и великого вождя апачей Виннету, чтоб мне лопнуть! Он протянул ко мне обе руки, я спрыгнул с коня, в мы обнялись, от чего его куртка заскрипела, словно пустой деревянный короб. Я заметил, что вестмен сдал. На его дубленом лице появились новые морщины, а доселе черные усы и борода поседели. — Я снова вижу вас, дорогой Сэм, — сказал я, искренне радуясь встрече. — Признайтесь честно, вы говорили Олд Файерхэнду, что давно знаете меня, что мы друзья и что вы были моим наставником? — Был грех, хвастался, и не раз. — А он ни словом не обмолвился, что я встречу здесь вас! Олд Файерхэнд улыбнулся моему упреку и произнес: — Мне хотелось порадовать вас приятной неожиданностью. Как вы уже убедились, я много слышал о вас из первых рук. Мы часто говорили о вас. Вы встретите здесь еще двух ваших старых знакомых. — Дика Стоуна и Билла Паркера? Неразлучных друзей Сэма? — Ну, конечно. Представляю, как они обрадуются вашему неожиданному появлению. Сэм, кто сегодня дома? — Все, кроме Билла Балчера, Дика Стоуна и Гарриса, которые отправились за мясом. Наш маленький сэр тоже здесь. — Я уже знаю об этом. Как вам здесь жилось? Краснокожие не беспокоили? — Спасибо, сэр, как у Христа за пазухой. А что касается краснокожих, никак не вспомню, когда последний раз видел их. Моя старушка Лидди, — тут он ткнул пальцем в свое допотопное ружье, — очень по ним соскучилась. — Как наши капканы? — Принесли неплохой урожай, чтоб мне лопнуть! Сами увидите, сэр. Путь свободен, можете ехать, джентльмены. Он повернулся к нам спиной, продрался сквозь колючие заросли и снова занял свой пост в гуще кустарника, а мы поехали дальше. Сэм Хокенс наверняка сторожил вход в «крепость», и я стал внимательно смотреть по сторонам, чтобы увидеть ворота. Внезапно перед нами открылся проход, но такой узкий, что приходилось остерегаться, как бы не задеть коленями за его скальные выступы. Сверху нависали кусты ежевики, по проходу тек ручей, в каменистом русле которого не оставалось следов. Через полсотни метров стены стали сдвигаться над нами; казалось, что дальше пути нет, однако Олд Файерхэнд упрямо ехал вперед и вдруг словно растворился в стене. Вслед за ним исчез Виннету, а я, подъехав поближе, увидел разгадку тайны: естественный полог из плетей дикого вьюнка скрывал вход в настоящий тоннель, где царила кромешная тьма. Мы еще долго пробирались по узкому каменному лабиринту; наконец впереди забрезжил свет, и мы снова въехали в скальную расщелину, как две капли воды похожую на ту, что привела нас к тоннелю. Через пять минут мы миновали ее, и я чуть не вскрикнул от удивления. Перед нами простиралась широкая долина, вокруг которой высились отвесные скалы. Табун лошадей и мулов мирно щипал травку. Около них лениво бродили псы, внешне напоминавшие волков, из той особой породы, которую индейцы используют для охраны своих табунов. В стороне от них, высунув языки, на траве лежала стая других собак — маленьких и быстро толстеющих пимо, чье мясо, как и мясо пумы, считалось изысканным лакомством. — Вот это и есть моя крепость, — произнес Олд Файерхэнд. — Здесь нам не грозит никакая опасность. — Можно ли проникнуть сюда другим путем? — спросил я. — Нет. С другой стороны сюда не заберется даже мышь. Индейцы и не догадываются о существовании этой долины. — Как же вы ее открыли? — Как-то на охоте я погнался за енотом, и он привел меня сюда. Я, конечно, сделал долину своим владением. — Один? — Поначалу один. Я не раз спасался здесь от индейцев, а потом собрал моих товарищей, мы сообща охотимся и боремся с зимой. Раздался пронзительный свист, и из кустов начали выходить люди, в которых даже неискушенный человек с первого взгляда узнал бы свободных граждан Дикого Запада. С радостными восклицаниями они окружили нас, приветственно хлопали по плечам, радостно пожимали руки. Привыкший к сдержанному поведению индейцев, Виннету чувствовал себя не в своей тарелке среди шумной компании. Он потихоньку выскользнул из толпы, расседлал коня, потрепал его по шее, давая понять, что тот должен сам позаботиться о своем ужине, и удалился. Я решил последовать его примеру, пустил Сволоу пастись, а сам отправился осматривать долину. Видимо, когда-то в доисторические времена раскаленные каменные массы вздулись от внутреннего напряжения, словно мыльный пузырь, и лопнули. Солнце, ветер и дожди за тысячу лет разрушили каменную твердыню и превратили гигантскую воронку в долину, а ручей, бьющий из-под земли, проложил в скалах тоннель, по которому мы и проникли сюда. Я шел по краю долины вдоль отвесных скал. То тут, то там я видел пещеры, занавешенные шкурами диких животных. На высоком уступе стоял шалаш, к которому вела узкая тропинка с вырубленными в каменной стене ступенями. Я решил подняться туда, чтобы осмотреть долину сверху. Когда я уже был наверху, из шалаша вышел мальчик, не замечая меня, встал у самого обрыва и, прикрыв ладонью глаза от солнца, устремил взгляд в долину. Одет он был в пеструю охотничью рубаху из грубой ткани, потрепанные штаны и маленькие мокасины, вышитые бисером и украшенные иглами дикобраза. На голове был повязан красный платок, и такого же цвета шарф опоясывал его тонкую фигуру. Услышав шум шагов, мальчик оглянулся, и я, к моей радости, узнал Гарри. — Возможно ли это? — воскликнул я. Глаза мальчика смотрели на меня холодно и неприязненно. — К сожалению, возможно. Хотя я предпочел бы не встречаться с вами, — ответил он. — По какому праву вы нарушаете покой нашего лагеря? «Неужели я заслужил такой прием?» — мысленно спросил я себя, но вслух произнес совершенно другое. В моем голосе не было угрозы, только холодное предостережение: — Я полагаю, вы еще пожалеете об этих словах. Отвернувшись, я стал осторожно спускаться в долину. Как я уже догадался, Гарри был сыном Олд Файерхэнда, хотя сама история его рождения оставалась для меня тайной. Он был еще слишком молод, и следовало делать скидку на его возраст, но я почувствовал себя уязвленным, не понимая, почему он считал меня трусом. К вечеру посреди долины разожгли большой костер, вокруг которого собрались все жители крепости. К Гарри, как я уже убедился, они относились как к равному, он сидел среди взрослых и вел с ними мужские беседы, избегая смотреть на меня. Выслушав рассказ о последнем происшествии в окрестностях, я встал и пошел к лошади. Уже в нескольких шагах от костра темнота сомкнулась вокруг меня. Над головой мерцало небо, усеянное тысячами тысяч звезд, даривших свой свет иным, более счастливым, чем Земля, мирам, где люди не нападают друг на друга с оружием в руках. Сволоу встретил меня радостным ржанием и принялся тереться головой о мое плечо, а я рукой трепал его гриву: с тех пор как он вынес меня из моря пламени, я еще сильнее полюбил его. Внезапно конь фыркнул и я оглянулся. От костра кто-то приближался ко мне. Это был Гарри.