Так вот оно было, вечор глава Комитета проехал по позициям, а солдатам потом обращение зачитали. Петруха запомнил плохо, но понял все. А чего ж тут непонятного? Только анператора с его мироедами скинули, как их взад возвернуть хотят! Ничего! Их, поди-ка, втрое меньше, и оборужены они хуже… надо просто первый натиск выдержать. А там уж контры сами побегут. Гладко было в воззвании. А вот когда бронеавтомобиль едет прямо на тебя… И когда стреляют из пулемета, поливая траншею ливнем свинца, когда рядом с тобой падает товарищ Фролка… из одной деревни были… Петруха испугался. А кто бы на его месте – не?! Чай, глава Комитета с ним тут не стоит! У себя сидит, какаву кушает! В чистеньком кабинетике. А не тут, по колено в грязи, в крови… Так что Петруха побежал. А чего? Все побежали, и он побежал… но тут-то они хорошо стоят? Отсюда их не выбьют? А поезда шли вперед. И постепенно, наращивая мощность, загремели страшные пушки… Петруха даже и не понял, когда он умер. Просто споткнулся – и все потемнело. Еще одна жертва бессмысленной братоубийственной войны. * * * Около полуночи армия Валежного вошла в город. Добыча оказалась богатой. Валежному достались два бронепоезда, помимо уже захваченных. Семьдесят пушек, несколько сотен пулеметов, больше сотни паровозов, а вагонов… Навскидку их было больше десяти тысяч. И – нет, не только пустых пассажирских. Для себя освобожденцы и зерно придерживали, и крупы… сволочи! Впрочем, Валежный тоже не торопился все раздавать, отлично понимая, что в городе предстоит налаживать нормальную жизнь. И сколько времени это еще займет? Ох, много… В эту ночь он спал спокойно. Пусть всего четыре часа, но сон его был глубок и крепок. Сон победителя. Он не стрелял из пушки, он не шел в атаку на вражеские позиции, но никто и не знает, что он сегодня пережил. Умирать самому легко, миг – и тебя уже нет. Отправлять на смерть других намного тяжелее. Понимать, что от тебя зависит судьба миллионов людей… Выдержат ли такое плечи? * * * На рассвете Валежного разбудил денщик: – Антон Андреич, просыпайтесь… – Чего тебе, Силантий? Просыпаться не хотелось. Валежный ворчал, отчетливо понимая, что сейчас встанет и пойдет разгребать дела… – Так батюшка пришел. Цельный епископ, значит. На коленях стоит, умоляет разрешить ему службу провести. Валежного из кровати аж подбросило. – Чего ты ждешь, олух?! Сюда веди! Воцерковленным Антон Андреевич никогда не был. Сложно испытывать уважение к церкви, находясь при дворе. Если кто Синод видел, слышал… Ей-ей, Валежному их иногда хотелось крысиным ядом засыпать. И не факт, что подействует! Неужели Творец не видит, какая грязь скопилась в Его храмах? Или так всегда? В супе наверх всплывает грязная пена? Наверное… А вот верующим Валежный при этом был. Понятно же, что мир сотворен Творцом, что человек сотворен Творцом, что мы его дети… что тут такого удивительного? И чтить Творца нужно. Только вот… Полковой священник, отец Георгий, погиб. Геройский батюшка был, под огонь лез, чтобы раненым помочь, ну и не уберегся. Солдаты горевали, Антону тоже грустно было. Но найти нового? Освобожденцы особенно жестоко относились к священникам. Могли дворян не расстрелять, но священников не отпускали никогда. Почему бы? Четкого приказа от Пламенного не было. Не было выпущено никакой бумаги, не было указа. Но… Их убивали. Монастыри сжигали. Тем, кто собирается править телами и душами людей, конкуренты не нужны. Все просто. А тут… Валежный быстро одевался – хоть и генерал, но не безрукий же! Не прошло и десяти минут, как в палатку шагнул старик лет шестидесяти. – Епископ Сарский Даниил, – коротко представился он. – Благословите, владыко, – выдохнул Валежный. Не важно, что священник одет не в рясу, а в простые штаны и тулуп. Не важно, что он давно не стрижен и откровенно… попахивает. Ванную-то в старом храме никто не устроил. Но его глаза… Они прямо-таки сияли нездешним светом. И становилось понятно, что епископ не лжет. – Будь благословен, чадо, во имя Его. Попроси собрать людей, я проведу службу. Во имя тех, кто защищает родную землю… Конечно, Валежный распорядился. И на службе присутствовал. И к причастию подошел, и исповедался, как все… Страшное рассказывал епископ. Служил – и плакал. Плакал о тех, кто не дождался, кто не успел… Он остался при войске. А Валежного ждали дела. И дела эти были жуткими. Город оказался в ужасном состоянии. Все население, враждебное идеям Освобождения, то есть практически все состоятельное, образованное, дворянское население было истреблено. Практически все. Часть дам оставили для личного употребления. Трупы скидывались в овраг за городом. Хоронить всяких высокородных? Пусть гниют! Человеческое отношение? Нет, не слышали.