Глава XXXV. МИРНОЕ РАССТАВАНИЕ Лето сменилось осенью. Состояние несчастной Сансуты ухудшилось. Ее слабость, постоянно усиливавшаяся, достигла такой степени, что индианка больше не могла посещать свои любимые места с Элис. Больная похудела, лицо у нее осунулось. Только в темных, блестящих глазах, казалось, еще теплилась жизнь. Припадки ярости прекратились. Время от времени сознание ее прояснялось, и тогда она проливала потоки слез на плече белокожей подруги. Казалось, только с возвращением болезненного состояния возвращаются к ней мир и спокойствие. Однажды на закате девушки сидели у входа в жилище Сансуты. – Смотри, – сказала индейская девушка, – цветы закрываются, птицы улетели в глубину леса. Я все время ждала кого-то, но он не пришел. Ты знаешь, кто это? – Нет, не знаю. – Это Уоррен. Почему ты дрожишь? Он тебе не причинит вреда. А ты думала, о ком я говорю? – Не могу сказать, дорогая Сансута. – Конечно, ни о ком другом. Я всегда о нем думаю, хотя… – добавила она шепотом, – почему-то не смею позвать его по имени. Боюсь это сделать. Боюсь брата Нелати и двоюродного брата Вакоры. Почему заходящее солнце такое алое? Оно цвета крови – крови – крови! Красный цвет, он и у тебя на руках! Ах, нет, ты не убийца! – Тише, Сансута, успокойся! – О, это солнце! Знаешь, мне кажется, я в последний раз вижу, как оно садится. На небе темные полосы и ряды черных туч. Это последний день, последний день! – Я ничего не вижу, просто наступает вечер. – Но ты должна слышать! Разве ты не слышишь, как поют призраки на могиле Олуски? Он мой отец. Я слышу пение. Это призыв. Он обращен ко мне. Я должна идти. – Идти! Куда? – Далеко. Нет, не нужно прижимать меня к сердцу! Не тело Сансуты покидает тебя – ее душа. В землях счастливой охоты я встречусь с ним. Немного погодя, она успокоилась; но этот спокойный период быстро кончился, и горячие слезы опять полились на впалые щеки. Снова разум покинул Сансуту, два или три часа она отказывалась войти в вигвам и беспрерывно бредила наяву. Элис могла только сидеть рядом с ней и слушать. Время от времени она пыталась успокоить Сансуту, но напрасно. Постепенно голос Сансуты слабел. Она тяжелей опиралась на руку своей подруги, и глаза ее потускнели. Состояние ее вызывало все большую тревогу. Элис хотела встать и позвать на помощь, но умоляющий взгляд Сансуты остановил ее. – Не покидай меня! – негромко попросила девушка. Голос у нее снова изменился. К ней вернулся рассудок, и Элис поняла это. – Не покидай меня! Я не задержу тебя надолго. Теперь я тебя знаю – мне кажется, я знала тебя многие годы. Ты сестра Уоррена. Сансута лежит на руках его сестры. Ко мне вернулось все ужасное прошлое. Я все помню, но ты не горюй, потому что в сердце у меня теперь мир – даже к тем, кто отнял у него жизнь. Вместе с разумом вернулась способность прощать, и последняя молитва Сансуты такова: пусть те, кто сделал Сансуту такой несчастной, будут прощены. Говорила она еле слышно, и спутница с трудом разбирала ее слова. – Поцелуй меня, Элис Роди! Говори со мной! Скажи, что Сансута была твоим другом. – Была? Она мой друг! – Нет; скажи – была, потому что я покидаю тебя. Время пришло. Я готова! Последняя моя молитва: жалость и прощение! Жалость и… Она неслышно шевелила губами, словно продолжая молиться. Но вот и это движение прекратилось, а с ним кончилась и несчастная жизнь. Еще долго Элис продолжала держать на руках тело девушки, душа которой отлетела в вечность. Глава XXXVI. СГОРЕВШАЯ ХИЖИНА Ни во сне, ни наяву призрак Хромоногого не тревожил Криса Кэррола. Достойный охотник считал, что совершил похвальный поступок, навсегда избавив мир от этого злобного урода. – Дьявольский черный скунс! Плясать над телами смелых людей, которые погибли в этой проклятой войне! И еще гордиться тем, что приложил руку к развязыванию бойни! Было лишь справедливо отправить его в вечную гибель, и если бы я никогда не сделал ничего полезного для общества, все равно заслуживаю похвалы за эти три дюйма холодной стали, что всадил ему между лопатками. Так утешал себя Крис, вспоминая страшное происшествие на холме Тампа. Через несколько дней после битвы он вернулся и обнаружил, что мертвые похоронены, как подобает. Об этом распорядился Вакора. Но обгорелые руины дома Роди, однако, вызывали в памяти события той злополучной ночи. Некоторое время после последнего посещения залива Тампа Криса Кэррола никто не видел. Ни бледнолицые, ни краснокожие не могли обнаружить его местопребывание. Правда заключалась в том, что охотник рад был уйти от того места, где сцены насилия так задевали его чувства. Как он сказал, он не хотел сражаться с краснокожими и не мог поднять оружие против бледнолицых. – Не в природе человека убивать себе подобных, даже если они поступали плохо, если они мне ничего не сделали, а пока меня никто не обижал. Я буду вечно проклят, если подумаю, что виноваты краснокожие, когда они восстали против угнетения и тирании; именно так обращался с ними старый Роди. Конечно, сейчас он мертв, но если говорить правду, он был плохой человек. Нет, их нельзя винить за то, что они сделали – после того, что сделали с ними. У старого негодяя, каким бы он ни был, было одно достоинство – это его подобная ангелу дочь. Где она скрывается? Меня это удивляет, да, удивляет. Крис не знал о пленении Элис. Так же неожиданно, как ушел, он вернулся в окрестности залива Тампа. Он считал, что война переместится в другое место, и по-прежнему хотел держаться от нее подальше. – Никогда не слышал о такой проклятой войне, – говорил он себе. – Сначала она здесь, потом там, потом ее нигде нет, а потом она снова начинается на прежнем месте, и все так же далеки от ее конца, как я от Гренландии. Будь прокляты все войны на свете! Вернувшись к заливу Тампа, он обнаружил местность совершенно пустынной. Большинство зданий и сооружений на плантациях были сожжены. Даже его собственная жалкая хижина сгорела дотла. – Наверно, это называется превратностями войны, – заметил он, разглядывая руины. – Жалкая была хижина, и я все равно не люблю спать под крышей. Но это был дом. Тьфу! – добавил он после недолгого молчания. – Зачем мне горевать из-за потери такого дома? У меня остаются саванны, где можно спать и охотиться. Если и есть для меня дом, то это только они – раз и навсегда. Несмотря на весь свой стоицизм, старый охотник вздохнул, поворачиваясь спиной к пепелищу. На повороте дороги, там, где Хромоногий когда-то встретился с Уорреном, он остановился и снова посмотрел на остатки дома. Он сел на ту самую ограду, на которой когда-то сидел Хромоногий, и погрузился в размышления. И так был поглощен мыслями, что, вопреки своей обычной осторожности, не замечал, как идет время и что происходит вокруг. И не заметил приближающейся опасности. Она появилась в виде четверых воинов, которые молча и незаметно подобрались к тому месту, где сидел охотник. И прежде, чем он обнаружил их присутствие, он стал их пленником. – Краснокожие! – воскликнул он, пытаясь освободиться. Индейцы мрачно улыбались, видя его тщетные усилия. – Клянусь вечностью! На этот раз я попался! Будь проклята моя беззаботность! Почему я не осматривался? Ну, можете смеяться, краснокожие, теперь ваша очередь. Может, следующей будет моя. Что вы делаете? Не отвечая, индейцы связали ему руки за спиной. Потом знаками велели идти за ними. – Ну, что ж, джентльмены, – сказал Крис, – о более молчаливом обществе трудно и мечтать! Иду. Очень обязан вам за ваши усилия, без которых, впрочем, мог бы обойтись. Спасибо за вашу краснокожую вежливость. Идите, я пойду без вашей помощи. А куда вы направляетесь? – К вождю, – ответил один из воинов.