– Потому. – Тебе же нравилось. – Разонравилось. – Буду. Я дала тебе такое имя только для того, чтобы называть Антошей. Потому что это мягко звучит, – мама улыбнулась и потрепала меня по волосам, разбросав их по подушке. За время болезни я немного оброс, волосы теперь лезли в глаза и уши. – Глупости. Это девчачье имя должно звучать мягко, а мое – нет. Мне нравится грубое «Антон». Папа приходил. – Я же говорила, он обещал, – сказала мама после небольшой паузы. Как будто ждала, что я еще что-нибудь добавлю. А я не добавил. – Он обещал, что еще раз придет. – Значит, придет. – Наверное. – Придет. – Наверное. Она посидела со мной еще, пересказала рассказы своей подруги тети Любы. Я чуть не уснул. Выводок каждодневных солнечных квадратов медленно полз по стене, я следил за ним под мерный гул маминого разговора со мной. Понял, что если постоянно смотреть на эти квадраты, то их движение незаметно. А если, например, раз в час, то сразу видно, что они сдвинулись; но потом, к концу дня, совсем пропадают – солнце светит уже с другой стороны здания. Не попадает в мою комнату. 13 Я стоял около ствола. Кора на ощупь была приятно выпуклая, шероховатая. Из-за листьев мне были видны окна – моей палаты и соседней. Остальные окна мне тоже были видны, но это не важно. Я смотрел на соседнее с моим окно. Там время от времени мелькала макушка с неровно остриженными короткими волосами. Иногда было видно и всю голову, торчащую на длинной шее, которая, в свою очередь, торчала из белого круглого ворота больничной пижамы. Макушка носилась, уворачивалась от другой макушки, пониже. Медсестра, понял я. Что это они там бегают? Как будто в догонялки играют. И почему ее не выпускают гулять? Из-за того, что психичка? Она вот может бегать, но не гуляет, я, наоборот, гуляю, но не могу бегать. Где справедливость? Мне наскучило смотреть на мельтешащие макушки, и я пошел к гномской двери. Хотел ведь на днях проверить, есть там гномы или нет. Вот проверю. Моя медсестра думала о чем-то своем, прохаживалась у изгороди, забыв обо мне. Она ходит со мной только потому, что так надо. Уже и не следит, а так, прогуливается сама по себе. И зовут ее странно – Марианна. Я узнал это, когда ее окликнула та, с сердитыми губами, когда пришла сменить ее. Она сказала тогда: «Марианна, где мой халат? В шкафу его нет». Чем кончилась история с халатом, я не знаю, так как они обе вышли из моей палаты, должно быть, искать его. Не очень интересное, наверное, занятие – поиски халата. Белого халата в белой больнице. Может, он слился со стеной и теперь они его никогда не найдут. Я подошел к гномской двери, взял в руку огромный ржавый замок. – Соколов! Это меня. Я отпустил огромный ржавый замок. Он нехотя глухо брякнул о дверь, которая, я заметил, была выкрашена в коричневый цвет, а краска облупилась. – Отойди от двери, Соколов! Мне сразу вспомнились боевики, которые мы раньше смотрели с папой. Захотелось поднять руки и медленно отступать, кося взгляд на припрятанный у меня под курткой кольт, который я смогу выхватить, стоит этой Марианне зазеваться. Но уже с первым пунктом – поднять руки – у меня возникли проблемы. В руках я держал костыли, на которые налегал сейчас, отходя от двери, как меня попросили. Как все скучно! Смотрела бы на свои кусты и дальше. Из-за нее теперь гномов не увижу. Мы пошли обратно в больницу. Я поднял глаза на окно рядом с моим. Никто больше не мельтешил. Я увидел кусок стены, переходящий в кусок потолка. 14 – Антоша. Я уже не мог прятать голову под подушку. Это не помогало, я все равно слышал. – Антоша, – повторил шепот. – Да что тебе? – раздраженно прошипел я в розетку. – Что ты пристала ко мне? – Привет. – Привет! И пока! – Нет, скажи просто «привет». Так здороваются: просто «привет». – Просто привет. И просто пока. Я сплю по ночам, хватит ко мне лезть! Надо же, «сплю по ночам». Заговорил, как старикашка. А что она ко мне лезет, в самом деле? – Меня зовут Дылда. – Я знаю! – А тебя Антоша. – Антон. Меня зовут Антон. – Привет, Антоша. Хотелось крикнуть «Заткнись!», но вспомнил вчерашние шаги, стоны и вскрики и промолчал. Хоть она и психичка, но натравливать на нее медсестер – это… ненормально, в общем. Что они там с ней делают, чтобы замолчала? Я не хотел думать. – Поговори со мной, – сказала она как-то особенно вяло и тихо. Жалобно. Ну и зря. Меня особо не разжалобишь. Лучше бы она шептала в какую-нибудь другую розетку, где нет меня. Где кто-нибудь, кого можно разжалобить. – Ты боишься уколов? – спросила она снова, переждав тишину с моей стороны. – Нет. Чего их бояться? – Страшно. Ко мне сестра приходит. Она плохая. – У тебя есть сестра? – удивился я. Хотя почему нет? У людей бывают сестры. – Она белая и страшная, с уколом. – Это медсестра. – Ее зовут сестра. – Ее не зовут сестра. Она работает медсестрой, – ввязался я в какой-то дурацкий спор. Хотя молча смотреть на дурацкий потолок, по-моему, еще хуже. Хотя не знаю, что все-таки хуже: потолок или психичка? – Она не любит меня. – Она никого не любит. – И тебя? – И меня. – Что за чушь я несу? – Не бойся. Я люблю тебя. – Нет. – Я люблю тебя. – Замолкни. Или придет белая сестра. – Нет. Не придет. – Придет. – Нет, – за стеной всхлипнули. Я испугался, что за этим последует нескончаемый нарастающий стон. – Я пошутил. Не придет. – Не придет?