И ТУТ ОН УСЛЫШАЛ КРИК. Крик доносился с 53-й улицы. Оперный вопль — сильный, чистый, адски прекрасный. Джона бросился на крик и, свернув за угол, увидел женщину, стоявшую на четвереньках. Позади нее — мужчина в дряблом плаще, изрядно ему великоватом. И не спешит никуда, прислонился к контейнеру для мусора, следит, как женщина пытается уползти от него. Боже, боже, он меня ножом… В такую жару она зачем-то надела пуховик и темные колготы. Перемещалась на четвереньках рывками, заводная игрушка, на левую руку почти не опиралась, из левой руки сочилась темная, черная кровь. И вопила, вопила, вопила. Зубчатый холм, оставшийся на месте снесенного дома, отражал ее крики под странными углами: Помогите, умоляю помогите, умоляю помогите, умоляю Она смотрела прямо Джоне в глаза, лицо подсвечено страхом, на бледной коже — полосами растрепавшиеся волосы, липкий пот предсмертного ужаса. Помогите, помогите! Она обращалась с этой мольбой к нему. Помоги! Много позже он сообразил, что большинство прохожих поспешило бы удрать. Кое-кто — немногие — вызвал бы полицию и остался наблюдать с безопасного расстояния. Но Джона видел все не так, как видит благоразумное большинство. Он видел мужчину, женщину, луну — и не думал о бегстве, напротив, он чувствовал себя обязанным остаться, словно крик женщины — помогите! — был голосом самого Господа. Весть протискивалась сквозь узкое отверстие, и по пути что-то отвеивалось от вести, и все же, повелительно: сей миг предназначен для Джоны. И ведь он — будущий врач. Он не раздумывал. Он бросился к этой парочке, размахивая руками: — Эй! Мужчина глянул, засуетился испуганно: переступил с ноги на ногу, передернул плечами, поскреб всклокоченную бородку, даже волосы спутанные пригладил. И что-то бормотнул себе под нос. Плащ надет на голое тело, слишком длинные рукава наползают на ладони, отчего убийца выглядел малолеткой, сироткой. Джона распознал, в каком состоянии мужчина, — ему было хорошо знакомо это состояние, чуть ли не каждый день его самого ввергали в панику, и, распознав ее признаки в другом, он успокоился. Он знал, что нужно делать. Он сказал: — Поглядите на меня. Мужчина поглядел на него. Джона сказал: — Никто не причинит вам зла. — Умираю! — возопила женщина. Не оборачиваясь, Джона сказал ей: — Все будет хорошо. Умираю Умираю Умираю Мистер, послушайте меня? Мистер? Сделайте шаг назад. Мужчина поморщился, будто Джона перепутал реплики, и попытался обойти его, а Джона шагнул вперед, заступая путь. О’кей, стойте, стойте, я бы не хотел… Мужчина еще раз попытался обойти препятствие, и Джона вновь шагнул ему навстречу. Послушайте, я бы не хотел, никто не хочет… Дальше события резко ускорились. Волосы; жара; удушливая вонь потного тела; рука вывернута; вниз, наземь; и — второй раз за ту же ночь — Джону обдало потоком чужой крови. 2 — Не везите меня обратно в больницу! — Обратно? Двое фельдшеров «скорой» склонились над Джоной. Один проверял реакцию зрачков, другой спрашивал имя, день недели, кто у нас президент. — У меня сотрясение, — поставил диагноз Джона. — Да уж, умник, будь уверен. — Ой! — Он попытался вырвать руку. — Тише, дружок, все будет о’кей. Фельдшер приготовил бинт, пропитанный оранжевым йодом. Джона сдался: рану он разглядеть не мог, но всю руку дергало основательно. Так, еще бинт, сверху лейкопластырь. Хлопнула дверь «скорой». Красный промельк, треск радио. Тишина. Его оставили одного. Джона зажмурился, перед глазами отдельными кадрами проплыли мужчина, женщина, луна. Он попытался сесть, но не смог: голова заваливалась набок. Набок-набок. Почему меня заваливает набок? Как ни странно, сам механизм вестибулярной системы припомнился без труда. Равновесие в пространстве поддерживается синхронизацией сигналов, получаемых от реснитчатых клеток и от движения эндолимфы в ампулах полукружных канальцев. Изменения положения головы вызывают движение ресничек… Чуть позже его разбудил шорох рвущейся материи. Огромный санитар тупыми ножницами резал на Джоне рубашку. На периферии его зрения двигались лица, в том числе знакомые, хотя ни к одному не получалось прикрепить имя. Снимали с пациента обувь, что-то в него втыкали, мерили, надевали манжет аппарата, кричали, передавали друг другу результаты измерений. Никогда еще он не видел приемную травмы в таком ракурсе, снизу вверх, и в голове зазвучали мнемонические аббревиатуры: ДиДиПиПи! Дыхательные путиДыханиеПульсПодвижность… — Стойте, черт побери! Прекратите! — Он сел, отпихивая руки, норовившие уже срезать с него и штаны. — Прекратите, я в полном порядке. — Очнулся. — Да, я очнулся. Очнулся. Я в порядке. — Ты ударился головой. — Я… Не трогай брюки, кому говорю! Он знал, что сейчас с ним сотворят, и хотел любой ценой вырваться из травмы. Чертова «скорая» приволокла его обратно в Агги. День сурка. Сейчас убедятся, что он стабилен, вызовут дежурную бригаду из хирургии (Бендеркинг Девон Инт-2), разденут догола для повторного осмотра, и все, с кем завтра ему предстоит работать (он все еще думал, будто выйдет с утра на дежурство), увидят его без штанов. Обычный сюжет страшного сна, однако с ним это происходит наяву. Изрядно поспорив, он добился того, что штаны ему разрешили снять самому. К тому времени он уже стоял, вполне устойчиво, он пришел в себя, мог ходить, ориентировался в пространстве. Он твердил: «Я в порядке», но не увернулся от унизительной процедуры по полной программе: уши, нос, рот, прямая кишка. Решили отправить его на томографию. Я в порядке. Ты ударился головой. Не поспоришь: они правы. Нужно проверить, нет ли гематомы. Но в глубине души Джона подозревал, что коллеги затянули обследование и озорства ради. Убедившись, что он более-менее жив, они уже пошучивали. Вызови доктора Ягодицы.