— Что ты читаешь? — Книгу. — Как называется? — «Беспощадная месть». — А кто автор? — Микки Спиллейн. — Интересная? — Что? — Книга, говорю, интересная? — Да... ничего... — Хм... Долго не читай. Пора спать... — Мама уже спит. — Да... спокойной ночи. — Угу... — Я сказал «спокойной ночи»... — Угу... Спокойной ночи. — Не читай допоздна... — Не буду. — А то не выспишься... — Ладно, не приставай! — Я не пристаю. — Пристаешь. — Я только говорю, чтобы ты не читал слишком долго. — Слышал. Спокойной ночи! Ханс бросил на него выразительный взгляд и захлопнул дверь. Потом прошел в столовую. Дверь на балкон была распахнута. На балконе стоял транзистор и играла музыка. Тут же рядом бутылка из-под вина. Он перевернул ее вниз горлышком. Пустая. На столе стакан, альбом, уголочки для вклейки фотографий... Он собрал все и унес в комнату. — Сидит дома и напивается в одиночку, — пробормотал он, опуская бутылку в мусорное ведро. — Старая... Он вздохнул и покрутил головой. Рассеянно полистал альбом. Замелькали годы. Он поставил альбом на полку и пошел в спальню. Попытался растолкать Майю. Но та не желала просыпаться. Он снова вздохнул. Раздел ее и накрыл одеялом. Хотел было выйти, но задержался, вернулся к кровати, снял с нее одеяло и положил в ногах. В спальне было жарко. На улице тоже. Всюду было жарко. Налив себе виски, он вышел на балкон. Сел в кресло и стал смотреть в ночь. Так он и сидел, курил, прихлебывал виски и слушал, как кто-то играет на гитаре. Сидел долго. Становилось все темнее и темнее. Холодало. Он смотрел на Нюхем, на дома, дворы, фонари. И не мог отделаться от ощущения, будто он здесь в ловушке. Часы показывали полночь. Он встал. Тихонько подошел к двери в комнату Енса, осторожно приоткрыл. В комнате было темно. Слышалось ровное дыхание. Он заглянул в спальню. Майя спала. Храпела. Он снова прикрыл дверь. Подошел к телефону и стал набирать номер. Но, прежде чем набрал последнюю цифру, спохватился. Спит уже, наверное... Он положил трубку, выпил еще виски и до самого рассвета просидел на балконе. 39 Майя сидела на пуфе перед туалетным столиком и смотрела на свое отражение. Без четверти три утра. Она была в лифчике, трусиках и нижней юбке. Жарко. Тело влажное, липкое. Опьянение еще не прошло. Глядя себе в глаза, она стала отвинчивать серьги. И вдруг ее пальцы замерли. Она словно окаменела. — Старая... Произнесла она это слово очень тихо, очень медленно, будто смакуя. Потом провела рукой по лицу, как бы ощупывая. Раньше она об этом особенно не задумывалась. О том, что стареет. Сорок пять... Значит, она старая. Начинает стареть, во всяком случае. По сравнению с Хансом она старая. Переходный возраст. Она находится в переходном возрасте. Переходный к чему? К старости?.. В зеркале появился Ханс. Он стоял в дверях и смотрел на нее. — Сидишь и мечтаешь? — спросил он. — Да нет... Открутив вторую сережку, она принялась щеткой расчесывать волосы. Она смотрела, как он раздевается. Заметила, что, снимая брюки, он с трудом удерживает равновесие на одной ноге. — Ты пьян? — спросила она. — Что такое? — Он убрал руку со спинки кровати, за которую держался. — Я спрашиваю, не пьян ли ты... — Я... нет... немножко навеселе... Он улыбался и расстегивал рубашку. Оставшись в одних трусах, потянулся. — Как повеселилась на обеде? — спросил он. — Ничего... так себе... Раки были недурны...