— Ну ты, приятель, — сказала брюнетка и оттолкнула его. — Много себе позволяешь! — И обращаясь к Тони: — Вот нахал, правда? Он что-то пробормотал в ответ, которого, впрочем, никто и не ждал, и, пару раз глотнув из бутылки, скосил глаза на девиц. Сперва на эту, веселую, что покрасивее, а потом на другую, ту, что покрупнее и пополнее. Она стояла рядом и поддерживала компанию, все время как-то бездумно улыбаясь. Обе были в одинаковых батниках в голубую клетку и в одинаковых коротких обтягивающих юбках. У той, что покрупнее, слишком толстые ляжки, да и вообще она толстовата, и, кроме того, обе они вовсе не такие молоденькие, как можно было решить на первый взгляд. У брюнетки в уголках рта залегло несколько тонких морщинок, и взгляд ее показался ему знакомым: наметанный взгляд женщины, понимающей толк в мужчинах. Он спрятал глаза. Нет, не такой будет она, девушка, которая в последнее время иногда представлялась ему вдруг настолько отчетливо и живо, что по телу проходила дрожь. Не такой, как эта толстая блондинка с застывшей улыбкой, и совсем не такой, как эта брюнетка, сидевшая к Клэсу до того близко, что ногой касалась его. Да нет, она просто прижималась к нему, откровенно к нему клеилась. На мгновение звуки детства вновь зазвучали у него в ушах, и образ девушки, которая когда-нибудь будет его обнимать, растаял. Горькая, глухая печаль овладела им. — Эй, Тони, проснись! Улыбнись дамам. Тебе что, дамы не нравятся? Он послушно улыбнулся, и брюнетка окинула его оценивающим взглядом. Потом засмеялась и похлопала его по руке. — А он, черт возьми, милашка, — сказала она. — Только зеленый еще совсем. Ах, боже ты мой, опять эти кретины! Последнее относилось к компании, появившейся в зале и в нетерпении ожидавшей у стойки. — Ну как? — Клэс щелчком выбил несколько сигарет из пачки и протянул ее Тони. — Что скажешь? — Я и не знал, что у тебя есть знакомые... девушки... здесь, в поселке. — Не знал? Тебе еще учиться и учиться. Я тебе кое-что расскажу. Не обязательно ведь всякий раз, когда тебя отпускают, в кино ходить, верно? Разве нет других развлечений? — Да, да, конечно. Клэс посмотрел на него. С любопытством, почти так же, как смотрела брюнетка, потом засмеялся, почти так же, как она, и стал наблюдать, что делается у стойки. Там было уже пусто, да и вообще, среди дня сюда мало кто приходил. — Ну ладно. — Он поднялся. — Все допил? — Немножко осталось, сейчас допью. — Да я не о том, не суетись, еще закажем. — Да... но... Разве мы не домой? — хотел он сказать. Скоро все закроют, а нам ведь... помнишь, ты обещал, насчет лекарства... Аннерс, конечно, сволочь, но... И все же ничего этого он не сказал. Клэс подошел к слойке, перекинулся парой слов с брюнеткой и вернулся с бутылкой пива. — Держи, это тебе. Я скоро вернусь, а ты давай не скучай здесь. — Да, но... — снова начал он, и Клэс нетерпеливо наморщил лоб. — Спокойно, старик, все в ажуре. Клэс не спеша вышел из зала, а чуть погодя вслед за ним в ту же заднюю дверь скользнула брюнетка. Он пил пиво, курил и думал: так вот, значит, что это такое — ездить с Клэсом в поселок. Потом вспомнил о лекарстве, которое уже давным-давно нужно было получить, и снова ощутил, как ребенок доверчиво обнимает его за шею, прижимается к нему своим маленьким, крепким тельцем. Ну и свинство. Долго он там намерен торчать? Блондинка осталась одна, впрочем, и работы у нее было немного. Компания, которая появилась в кафетерии после них, уже ушла. Девица убрала со стола, протерла его тряпкой, постояла в нерешительности и, взглянув на Тони, подошла к нему. Забрала пепельницу, вытряхнула ее в ведро, принесла обратно и встала у стола. — Тебя Тони зовут, да? — Да, — сказал он. — Красивое имя. — И, не получив ответа, спросила: — А ты так не считаешь? — Не знаю, — промямлил он. — Никогда об этом не думал. — А меня Алис зовут. — Вот как, — сказал он. Она слегка улыбнулась. — Мог бы хоть сказать, что у меня тоже красивое имя, если уж ничего другого придумать не можешь. — Ну да, конечно, — заерзав на стуле, буркнул он, отпил большой глоток и глубоко затянулся. Она оставила его в покое, вернулась к стойке и, не обращая больше на него внимания, прислонилась к полке с сигаретами. А Клэс все не возвращался. Не шел и не шел. За окнами проходили люди, шли домой с работы или из магазинов, а эта сволочь сидит теперь дома и напрасно ждет свое лекарство. Все-таки кто же первый решил, что он сволочь? А ребята в интернате сидят сейчас возле стены, ждут ужина и страшно завидуют ему, ведь он поехал с Клэсом в поселок. Какое же все это дерьмо! Он пролил немного пива на серую крышку стола и теперь машинально водил в лужице пальцем. Точно так же, как в свое время в Тьёрнехойе бесконечно долгими часами водил пальцем по запотевшему оконному стеклу, стоя на коленях на скамейке. Пока его не заставляли прекратить. — Ну что, пошли? Он увидел перед собой довольную белозубую ухмылку Клэса. Брюнетка снова заняла место за стойкой, в помещение вошли несколько посетителей и направились к столику с подносами. Блондинка села за кассу. Он поднялся. — Нужно скорей лекарство получить, мы же обещали, — быстро сказал он. — Что еще за лекарство? — спросил Клэс. — Аннерс просил, разве ты не помнишь... Улыбка исчезла, и лицо Клэса стало совершенно непроницаемым. Точно маска с неестественно узкими щелочками для глаз. — Знать не знаю ни о каком лекарстве. Никто мне никакого рецепта не давал. Поехали! — — — Он прошел через все мыслимые стадии ожидания. Короткие вечерние часы показались ему такими долгими, точно длились не одни сутки. Вначале он ждал спокойно, подсчитав, сколько времени им потребуется на дорогу туда и обратно, и даже щедро накинул им полчаса на то, чтобы, сделав дела, поболтаться по поселку. Он коротал время, выдумывая различные причины их задержки, и все сидел на стуле, всматривался в пылающее лицо малышки и прислушивался к ее кашлю, ощущая трудное, прерывистое дыхание ребенка, как свое собственное. Первый час он кое-как выдержал, но нетерпение его возрастало. Им овладело невыносимое беспокойство, заставившее его метаться по дому и заниматься бесполезными и ненужными делами, во всяком случае, они могли бы и подождать. Он высыпал окурки, но тут же достал из пачки новую сигарету и стряхнул пепел в только что вымытую пепельницу. Перебрал цветы, выкинул увядшие, тщательно помыл вазы, дрожащими руками разместил в них оставшиеся цветы и поставил на место. Потом аккуратно повесил в шкаф брюки и блузку Уллы, которые она бросила на кровать. Подержал в руках одну из ее косынок, размышляя о том, что с этими косынками связано что-то такое, с чем ему когда-нибудь непременно придется разобраться и чего сейчас он так трусливо избегал. Потом внезапно смял косынку и швырнул на дно шкафа. Он то и дело выходил на дорогу, надеясь услышать шум мотора и увидеть на повороте машину, подходил к своему автомобилю, нерешительно брался за дверцу, собираясь поехать в поселок и разыскать их, и всякий раз вместо этого бегом возвращался к ребенку. Он уже пошел было в интернат, чтобы найти Сусанну и попросить ее посидеть с малышкой, пока его не будет, но по дороге снова передумал. Он ходил из угла в угол по комнате, замирал, прислушиваясь, зажег, притушил и опять зажег сигарету, жадно затянулся и забыл о ней, остановившись посреди комнаты и вновь прислушиваясь, пока не обжег пальцы. И зашагал снова. Он ждал, ждал, ждал, а под конец опять просто сидел, смотрел на ребенка и думал, что прошло уже слишком много времени. Когда же машина в конце концов появилась и проехала к интернату, он поднялся и пошел вслед за ней, даже не подумав, что она должна была затормозить возле его дома. Ребята кучкой стояли во дворе, Клэс в сопровождении Тони направлялся к ним. Они встретились почти посередине двора. — Где же лекарство? — произнес он хриплым голосом, точно сам был простужен. Клэс остановился. Он стоял, расставив ноги, засунув большие пальцы в карманы брюк, Передвинул во рту жвачку, раз, другой. Он увидел пустые руки Тони и снова перевел взгляд на Клэса, лицо которого медленно расплывалось в нехорошей, как болезнь, ухмылке. И тогда он ударил. Давным-давно, в счастливые времена, он с трудом мог представить себе, как же это так — ударить человека? Как это все происходит и что потом испытываешь, ударив другого в лицо? Болит ли потом рука глухой, ноющей болью? Остается ли горький след в памяти? Но, подняв руку, он ни о чем таком не думал, рука будто сама знала, что ей надлежит делать, и вся его воля сконцентрировалась на том, чтобы ударить как можно сильнее. Он ударил, не целясь, прямо в эту ухмылку и уничтожил ее. И понял, что как раз этого и хотел. Потом он отдернул руку и с удивлением посмотрел на свои пальцы, разжимавшиеся медленно и неохотно, точно для него было самым привычным делом сжимать их в кулак. Он подумал, что теперь и это умеет. Нет предела его возможностям! Прозвучал звонок на ужин, но никто не шелохнулся. Ребята стояли неподвижно, словно в стоп-кадре. Он медленно поднял глаза и встретил ненавидящий взгляд Клэса, тыльной стороной ладони отиравшего с лица кровь. Она вновь выступала на губах, и теперь уже голос Клэса казался простуженным. — Напрасно ты это сделал, — тихо сказал он. — Ты еще очень и очень пожалеешь. Уж это я тебе обещаю. Он промолчал, Клэс повернулся и пошел прочь. Вслед за ним в полной тишине, от которой звенело в ушах, поплелись и другие. Он остался один, стоял и разглядывал руку. — Вот как все обернулось, — громко сказал он сам себе и почувствовал, что невыносимо устал. — Вот как все обернулось. — — —