Тут мимо проехали два мотоцикла, оглушив Кэт, а за ними мелькнули фары машины. Льюис ругался с Финном, сыном Тони, – Кэт узнала голос этой крысы, когда он ответил: – Он отсюда много вынес – и на видео тоже. Мы знаем только, что у нас не всё, – в его квартире должно быть что-то, что мы не нашли. Мы не знаем, что было у сестры. – Слишком поздно! И вы прикончили фотографа? С ума сошли? Я и не представлял, что вы настолько невменяемы. Вы все спустили в унитаз – думаете, вы неуязвимы? – Он видел. – Мы договаривались, что это не повторится. Вы обещали, что больше никто не умрет! – Иногда приходится пачкать руки. – Перекупите их! Но не… Ради бога… Что вы творите? Что вы, вашу мать, творите? – Что необходимо. И дальше будет хуже, так что успокой нервишки, Луи. Местного летуна с длинным языком мы тоже отправили в путешествие, из которого он в ближайшее время не вернется, – ужас детектива только позабавил сына Уиллоуза. – И с арифметикой у тебя так себе – ты многое упустил, Луи. Сестру, приехавшую с севера в поисках своего любопытного братца, мы тоже подобрали: она трепалась, что хочет выложить записи. Представляешь? Мы понятия не имели, что еще она знала, – как оказалось, не очень много, но было уже поздно. Она застала прогулку красноты, и мы выбросили ее за борт лодки. Услышав новости о Хелен, Кэт повесила голову, не сдерживая слез. – А эта писака следующая. – Эта новость немедленно вернула Кэт в настоящее. – Господь всемогущий, – ответил Льюис. – Хватит. Это конец. Финн Уиллоуз сплюнул на землю: – Ты видел, что она сделала с Э и его мамой? – Журналистка будет четвертой. Четвертой, пропавшей за пару недель! Мы не в Мексике живем. А вашим двоим нужно в больницу. Хватит. – О своих мы позаботимся, а ты слушай внимательно. Мы исчезнем завтра и будем прятаться, пока не почуем, куда дует ветер. Тут-то, детектив, ты нам и понадобишься. Тебе предстоит по-настоящему отработать нашу помощь. Твои многоуважаемые коллеги, не знакомые с волшебством и обычаями нашей красной земли, скоро начнут совать сюда нос и, когда не найдут эту любопытную суку… – Волшебство? Вы так это называете? Это убийства – серийные убийства. – Ради твоей собственной безопасности нам потребуется взгляд изнутри на все – каждый угол и каждую зацепку. Чтобы краснота могла расправиться со своими врагами по-своему – как делала всегда. Кэт услышала стон детектива из самого его чрева. – Господи Иисусе, – произнес он, но в его тоне ничто не обещало спасения. – И не забывай свое место, Луи: ты – слуга, подельник. Скоро здесь будет она, и я не хочу, чтобы ты распускал рядом с ней язык. – Идиоты. Мрази, – бессильно стонал Льюис. Кэт почувствовала, что полного видения красноты он не удостоился. – Задний ум – замечательная штука, Луи. Надо было задуматься, когда ты проиграл пятьдесят штук в блек-джек онлайн. – Я не давал согласия… на это. – Ты слишком далеко зашел, Луи, а сейчас все в опасности. Но если смотреть шире, убрать пару стукачей – не такое уж большое дело. – Краснота требует, – прозвучал престарелый голос, и все вокруг машины изменилось: в темноте повисло напряжение, – и защищается. Они стояли у порога годами – мы знали, что час настанет. Но что мне сказать? Краснота жаждет. Каждое будущее красно. – Тони, ради бога, – Льюис слегка снизил громкость и тон голоса, но Кэт почувствовала, что его отчаяние и беспомощность лишь усилились. – Я только за сегодня сделал в сто раз больше, чем мы договаривались: вывез ваших из дома журналистки, привез ее. Меня вот-вот схватили бы – она могла кому угодно позвонить, а ты прислал к ней домой людей. Похищение? Нельзя. Так нельзя делать. Чем, ты думаешь, это закончилось бы? Ты совсем забылся… мы не в каменном веке живем. – Жаль, что ты всегда оставался на периферии, Луи, – отозвался Тони властным и насмешливым тоном. – Если бы ты проявлял больше вдохновения, то стал бы чем-то бо́льшим, чем пресмыкающаяся свинья, проигравшая деньги. Ты увидел бы, что видим мы, разделил бы с нами нечто замечательное и обрел бы хребет, которого у тебя сейчас, по всей видимости, нет. Я разочарован в тебе, мой мальчик, – страшно разочарован. Финн рассмеялся – это звучало как лошадиное ржание. Остатки сдержанности Льюиса наконец растаяли: – Оставь свою мистическую чушь своим психам и дебилам, которые смотрят в рот твоей старухе, какой бы бред она ни несла… Тут нога заскребла по асфальту, послышался рев собравшейся толпы и одинокие крики ярости – их издавала женщина, которую сдерживали. – Бесстыдный ублюдок! – а это уже Финн. Кэт, сжавшаяся на заднем сиденье, чувствовала, как копился его гнев во время разговора. Финн, по-видимому, был настолько же безумен, как его отец. – Ты смеешь говорить это здесь? Жадная грязная свинья! Хочешь, покажем, что здесь живет? – Финн! Убери его с глаз моих, – голос Уиллоуза раздался среди беспорядка, шарканья и пинков, смятения в темноте вокруг машины, слияния и столкновения громких мужских голосов. Кэт вспомнила, как в пабе на Кингс-Кросс рядом с ее столиком однажды началась драка футбольных фанатов. Если Льюис – офицер полиции – работал на семью и их дело, или как бы это ни называлось, кто еще может состоять в заговоре с краснотой? С Льюисом ее познакомила Шейла; при внезапной тошнотворной мысли, что редактор может быть частью заговора, шок Кэт превратился в мозговую травму. «Только не Шейла. Невозможно». Она и эти грязные разукрашенные черти? «Мясники. Каннибалы». Кэт не доживет, чтобы узнать, верны ее параноидальные догадки или нет, но из-за последних она поверила бы во что угодно. Наконец Льюис вернулся с мрачным видом и выволок Кэт с заднего сиденья, как будто вонючую паршивую собаку, пачкавшую обивку. Изо рта детектива шла кровь. С ним появился и Финн Уиллоуз – тощий, с тонким хвостом волос, клокастой бородой и перекошенным от ненависти крысиным лицом. Он осветил Кэт дорогу в камеру смертников. Остальные открыли переднюю пассажирскую дверь и достали Бороду, бесформенной грудой лежавшего на залитом кровью сиденье. Он зловеще молчал. Останки Платка Льюис закинул в багажник. Усадив Кэт в свою машину, детектив немедленно бросился в ее дом, чтобы убрать, насколько можно, улики. Он вынес Платок на руках как раненого ребенка и уложил в багажник. Времени оказывать первую медицинскую помощь у него не было: предатель просто выволок раненых красных солдат из дома, чтобы не нашли. Камера, куда бросили Кэт, примыкала к основному сараю – месту для убийств, сооруженному из вертикальных досок, покрытых темными нечистыми пятнами. Кэт заметила кусок этого сарая с дороги, и ее насквозь продрало холодом – настолько зловещим был силуэт черного здания посреди земель, покинутых всякими приличиями. Она совсем упала духом. Оказавшись перед ломаными очертаниями сарая, Кэт уставилась на них, точно загипнотизированная влиянием капища, которое божество не покинуло. Здание было всего лишь ненадежной крышей, хрупким навесом над бездонной пропастью, куда можно было падать вечно, сквозь землю, сквозь века в прошлое. Возможно, под этим проклятым сараем сама материя, какой Кэт ее знала, все законы мира, которым ее научил опыт, не существовали. От одной этой мысли конечности застыли, и в камеру ее пришлось вталкивать. * * * По дереву ударила открытая ладонь, дверь камеры открылась, и сгорбленного Тони Уиллоуза ввела женщина – Кэт решила, что ей лет пятьдесят. Когда-то она была симпатичной, даже красивой, но теперь веснушчатое лицо так исполосовали морщины, что оно приобрело сходство с трагической маской. Благородные черты, напоминавшие принцессу с картин прерафаэлитов, обвисли, но глаза по-прежнему говорили о доброте. Однако Кэт запретила себе надеяться, что в подобном месте есть доброта. Теперь, при лучшем освещении, стало видно коричневую, как патока, кожу Тони Уиллоуза, рябые, пятнистые горло и грудь; несмотря на тембр голоса, он, казалось, стоял одной ногой в могиле. – Необязательно это делать, – Кэт обрела голос. – Мне неинтересно, чем вы занимаетесь, – я не такая журналистка. Не репортер. Тони воздел трясущуюся руку, приказывая ей замолчать. Пальцы дрожали, как струна в руках музыканта, другой узловатой конечностью старик держал палку. Прикрыв глаза, он принял торжественный вид судьи, требовавшего молчания у обвиняемого, унизительно молящего о пощаде. – Это не конец, но начало, – улыбнулась незнакомка. Тони, открыв старые глаза, подернутые слезами, схватил ее за руку и прочистил горло: – Нанна права. Если бы люди знали о таком чуде, то стеклись бы сюда толпами. Всё бы отдали, лишь бы стать частью того, что здесь пребывает. Ты не представляешь, какого сокровища, какого зрелища мы удостоены. Тебе не понять – ты вандал. Вандалы уничтожают все, чего не понимают. Такова их природа. – Нет, – уверенно затрясла головой Кэт. Значит, незнакомку зовут Нанна? Это дочь Уиллоуза, сестра-близнец Финна; о ней говорилось в первой прочитанной Кэт статье онлайн. Тони устало вздохнул, будто перед ним был ребенок, отказывавшийся понимать нечто важное. – Девочка моя, эту землю столько раз уничтожали и создавали вновь, но одно чудо, гораздо старше нашего вида, пережило бесконечные ледниковые периоды и наводнения во время оттепели. Мы не ожидаем, что ты поймешь, но соберись, примирись со своим прошлым – и забудь все, потому что все это несущественно. Пусть это будет тебе утешением: ты – искра, бесконечно малый огонек, который однажды погаснет. Ты – ничто. Мы здесь – лицом к лицу с чем-то, для чего наши крошечные умы не предназначены. Больше я тебе ничего не скажу – лишь один из нас двоих по-настоящему способен видеть, что присутствует внизу, в зеве красноты. Пусть этот зев никогда не закрывается, дабы некоторые из нас пережили грядущее запустение. – Тони вздохнул, демонстрируя жалость к Кэт, и его грудь втянулась, выпуская воздух, как бумажный пакет. – Ты им на один укус, девочка моя, и мы столь же малы – мясо да пара мыслей, иногда крошечное сердце. Все вечно идет по кругу – снова, и снова, и снова. Мы готовы, а ты? Для Кэт эта проповедь, которую он, несомненно, читал не первый раз, оставалась бессмыслицей. – Умоляю… – сказала она, но мольба о пощаде давалась трудно: ужас душил Кэт, совал ей в рот горячие пальцы, мысли тормозили под бесконечной тяжестью неизбежного. Она чувствовала себя жалкой, как потерянное дитя. Опустившись на колени перед Кэт, Нанна вынула из тканевой сумки и поставила на пол бутылочку из коричневого стекла с мутным содержимым и нечто обернутое белой тряпкой – что бы это ни было, от него на ткани проступили пятна цвета йода. – Ты сильна, – ласково улыбнулась она Кэт. – Мы видели твою силу воли, и благодаря ей ты еще вкуснее. Твоя сила и горячий дух – прекрасная пища. Дорогая моя, тебе выпала честь. – Необязательно это делать… пожалуйста. – Наша красная мать следит за тобой. Она учуяла и твоего любовника – вора, прокравшегося к нам, – Нанна подмигнула. От ее улыбки, теперь почти непристойной, Кэт стало страшно: глубоко под маской дружелюбия скрывалось безумие. – Но пора прекратить сопротивление. Мы все благодарны тебе и никогда тебя не забудем. Мы любим тебя, Кэт. – Да. Любим. Мы обожаем тебя, девочка. – Старые глаза Уиллоуза затуманила сентиментальная дымка. Он жестикулировал дряхлой рукой, точно безумный король в пустой степи, вещавший своему последнему подданному или шуту. – Ты даешь, чтобы другие остались. Мы должны удалиться, дитя, в наше убежище среди этой враждебной природы. Красные дети снова бегут, как делали много раз прежде. Но черная собака и ее белые щенята должны нагулять жирок – приближается сухое лето и жестокая зима, девочка моя. Ты станешь последней перед долгим затишьем. Мы их… взволновали. Теперь им нужно отдохнуть в темноте. Понадеемся ради нас всех, что они успокоятся. Да? – Тони наклонился вперед, распахнув глаза, и Кэт прочитала в них панику: – Они подошли слишком близко к поверхности – слишком. А всё стукачи вроде вас. Кэт сглотнула, не зная, что можно ответить на этот бред и стоит ли отвечать. Сквозь шок ей удалось выдавить несколько слов шепотом, но они теряли смысл еще до того, как падали с губ: – Умоляю, клянусь жизнью. Я вижу, что это нечто священное для вас, и вы совершили здесь нечто особенное. Я понимаю, правда. Я тоже видела его. То, что здесь есть. Честное слово. Но у меня есть жизнь. В обмен на нее я ничего не скажу… ничего не сделаю… даже буду помогать. Я могу быть полезной. Тони потряс взъерошенной белой головой. Теперь он напоминал ей престарелого индейского вождя или побитого стихиями бездомного, несшего околесицу каждому, кто проходил мимо его картонного трона. – У тебя нет призвания, – ответил Тони со снисходительной улыбкой, сверкая глазами, будто говорил с ребенком. – Ты не ведьма, ты ничего не ведаешь. Но она – ведьма, и она решает. Наша ведунья – это она нашла все много лет назад, глубоко внутри… Пойми, если можешь, – оно вернулось, мы приняли его, и оно спасло всех нас. Она – важнее нас, она решает, кому жить долго, а кого поглотить целиком. Мы следуем зову – вот наш радар. А ты не знала? Это не слова, о нет – картины в уме. Никогда не ошибаются. А ты – угроза для древней рощи. Ты оттуда… из того треклятого места. Пришла непрошеной, суешься, куда не следует. Мы тебя видели, видели. Краснота столько раз с вами расправлялась. Оставляла ваши кости в темноте на тысячи лет. Мы стоим у двери, девочка моя. Просто договариваемся. Ты – сокровище, ты благословенна. Ты – полное брюхо в холодную ночь, дитя. Будь сильной, вот и все. И будь благодарна за то, что отдашь вечному. Дочь Тони развернула предмет на полу, завернутый в тряпку: – Пей с нами теперь. Закрой глаза и смотри. Сегодня оно восстанет ради нас. Стая скулит. – Мы сидим здесь и пьем, а слепые псы рыщут по красной земле. Старуха Крил! Старуха Крил и твои жаждущие щенята! – воскликнул Тони, по-видимому, в приступе экстаза – сильного, но понятного лишь ему. У колен Кэт поставили чашу, и ее передернуло. Подобные чаши она видела в музее Эксетера и много лет назад на слайдах в Плимуте, где показывали рукотворные артефакты из брикберских пещер. Каждый раз Кэт при их виде тошнило. На грязной земле перед ней лежала верхушка человеческого черепа – на этот раз бледная и до сих пор влажная изнутри: одно из новейших приобретений в коллекции Брикбера. Эта чаша имела особое значение, как и предметы, погребенные с Красными королевами тысячи лет назад ради их сохранности. Эта емкость предназначалась для целей, не оставшихся ни в письменных, ни в устных источниках. «Распилите ему башку».