Как быть? Как быть? Как быть? Сегодня по-здешнему последний день июня. Сегодня Амалия подведет черту под своей июньской бухгалтерией, и пакет уйдет в Петербург к Николасу Кроогу. Первым погибнет действительный статский советник, заслуженный, с детьми. Он там же, в Петербурге, до него они в два счета доберутся. Довольно глупо с их стороны — писать из Петербурга в Лондон, чтобы получить ответ снова в Петербурге. Издержки конспирации. Очевидно, филиалам тайной организации неизвестно, где находится главный штаб. Или штаб перемещается из страны в страну? Сейчас он в Петербурге, а через месяц еще где-то. Или не штаб, а один человек? Кто, Кроог? Это было бы слишком просто, но Кроога с пакетом надо задержать. Как остановить пакет? Никак. Это невозможно. Стоп. Его нельзя остановить, но его можно опередить! Сколько дней идет почта до Петербурга? Следующее действие разыгрывается несколько часов спустя, в кабинете директора Восточно-центрального почтового округа города Лондона. Директор польщен — Фандорин представился русским князем — и зовет его prince и Your Highness,[31] произнося титулование с нескрываемым удовольствием. Эраст Петрович в элегантной визитке и с тросточкой, без которой настоящий prince немыслим. — Мне очень жаль, prince, но ваше пари будет проиграно, — уже в третий раз объясняет почтовый начальник бестолковому русскому. — Ваша страна — член учрежденного в позапрошлом году Всемирного почтового союза, который объединяет 22 государства с более чем 350-миллионным населением. На этом пространстве действуют единые регламенты и тарифы. Если письмо послано из Лондона сегодня, 30 июня, срочным почтовым отправлением, то вам его не опередить — ровно через шесть дней, утром 6 июля, оно будет на Санкт-Петербургском почтамте. Ну, не шестого, а какое там получится по вашему календарю? — Отчего же оно будет, а я нет? — не может взять в толк «князь». — Не по воздуху же оно долетит! Директор с важным видом поясняет: — Видите ли, ваше высочество, пакеты со штемпелем «срочно» доставляются без единой минуты промедления. Предположим, вы садитесь на вокзале Ватерлоо в тот же поезд, которым отправлено срочное письмо. В Дувре вы попадаете на тот же паром. В Париж, на Северный вокзал, вы тоже прибываете одновременно. — Так в чем же дело? — А в том, — торжествует директор, — что нет ничего быстрее срочной почты! Вы прибыли в Париж, и вам нужно пересесть на поезд, идущий до Берлина. Нужно купить билет — ведь заранее вы его не заказали. Нужно найти извозчика и ехать через весь центр на другой вокзал. Нужно дожидаться берлинского поезда, который отправляется один раз в день. Теперь вернемся к нашему срочному письму. С Северного вокзала оно в специальной почтовой дрезине, по окружной железной дороге, доставляется к первому же поезду, движущемуся в восточном направлении. Это может быть даже не пассажирский, а товарный поезд с почтовым вагоном. — Но и я могу сделать то же самое! — возбужденно восклицает Эраст Петрович. Патриот почтового дела строго на это отвечает: — Возможно, у вас в России такое и допустимо, но только не в Европе. Хм, предположим, француза подкупить еще можно, но при пересадке в Берлине у вас ничего не выйдет — почтовые и железнодорожные чиновники в Германии славятся своей неподкупностью. — Неужели все пропало? — восклицает по-русски вконец отчаявшийся Фандорин. — Что, простите? — Так вы считаете, что пари я проиграл? — уныло спрашивает «князь», вновь переходя на английский. — А в котором часу ушло письмо? Впрочем, неважно. Даже если вы прямо отсюда броситесь на вокзал, уже поздно. Слова англичанина производят на русского аристократа магическое действие. — В котором часу? Ну да, конечно! Сегодня еще июнь! Морбид заберет письма только в десять вечера! Пока она перепишет… А зашифровать? Ведь не пошлет же она прямо так, открытым текстом? Непременно зашифрует, а как же! А это значит, что пакет уйдет только завтра! И придет не шестого, а седьмого! По-нашему, двадцать пятого июня! У меня день форы! — Я ничего не понимаю, prince, — разводит руками директор, но Фандорина в кабинете уже нет — за ним только что захлопнулась дверь. Вслед несется: — Your Highness, ваша трость!.. Ох уж, эти русские boyars. И, наконец, вечер этого многотрудного, будто окутанного туманом, но очень важного дня. Воды Ла-Манша. Над морем бесчинствует последний июньский закат. Паром «Герцог Глостер» держит курс на Дюнкерк. На носу стоит Фандорин истинным бриттом — в кепи, клетчатом костюме и шотландской накидке. Смотрит он только вперед, на французский берег, приближающийся мучительно медленно. На меловые скалы Дувра Эраст Петрович ни разу не оглянулся. Его губы шепчут: — Только бы она подождала с отправкой до завтра. Только бы подождала… Глава тринадцатая, в которой описаны события, случившиеся 25 июня Сочное летнее солнце разрисовало пол в операционном зале петербургского Главного почтамта золочеными квадратами. К вечеру один из них, превратившись в длинный прямоугольник, добрался до окошка «Корреспонденция до востребования» и моментально нагрел стойку. Стало душно и сонно, умиротворяюще жужжала муха, и сидевшего в окошке служителя разморило — благо поток посетителей потихоньку иссякал. Еще полчасика, и двери почтамта закроются, а там только сдать учетную книгу, и можно домой. Служитель (впрочем, назовем его по имени — Кондратий Кондратьевич Штукин, семнадцать лет службы по почтовому ведомству, славный путь от простого почтальона к классному чину) выдал бандероль из Ревеля пожилой чухонке со смешной фамилией Пырву и посмотрел, сидит ли еще англичанин. Сидел англичанин, никуда не делся. Вот ведь нация упорная. Появился англичанин с самого утра, едва открылся почтамт, и как уселся с газетой возле стенки, так весь день и просидел, не пил, не ел, даже, пардон, по нужному делу ни разу не отлучился. Чистый истукан. Видно, назначил ему тут кто-то встречу, да не пришел — у нас это сколько угодно, а британцу невдомек, народ дисциплинированный, пунктуальный. Когда кто-нибудь, особенно если иностранного вида, подходил к окошку, так англичанин весь подбирался и даже синие очки на самый кончик носа сдвигал. Но все не те оказывались. Наш давно бы уже возмутился, руками замахал, стал бы всем вокруг жаловаться, а этот уткнулся в свою «Таймс» и сидит. Или, может, податься человеку некуда. Приехал прямо с вокзала — вон у него и костюм дорожный клетчатый, и саквояж — думал, встретят, ан нет. Что ж ему остается делать? Вернувшись с обеда, Кондратий Кондратьевич сжалился над сыном Альбиона, подослал к нему швейцара Трифона спросить — не нужно ли чего, но клетчатый только раздраженно помотал головой и сунул Трифону двугривенный: отстань, мол. Ну, как хочешь. У окошка возник мужичонка, по виду из кучеров, сунул мятый паспорт: — Глянь-ка, мил человек, нет ли чего для Круга Николы Митрофаныча? — Откуда ожидаешь? — строго спросил Кондратий Кондратьевич, беря паспорт. Ответ был неожиданным: — С Англии, с города Лондону. Самое удивительное, что письмо из Лондона нашлось — только не на «К», а на латинское «С». Ишь ты, «Mr. Nickolas М. Croog» выискался! Чего только не насмотришься на выдаче до востребования. — Да это точно ты? — не столько из сомнения, сколько из любопытства спросил Штукин. — Не сумлевайся, я, — довольно грубо ответил кучер, залез в окошко своей лапищей и цапнул желтый пакет со срочным штампом. Кондратий Кондратьевич сунул ему учетную книгу. — Расписываться умеешь? — Не хужей других. — И хам поставил в графе «получено» какую-то раскоряку. Проводив неприятного посетителя рассерженным взглядом, Штукин привычно покосился на англичанина, но тот исчез. Должно быть, отчаялся дождаться. Эраст Петрович с замиранием сердца поджидал кучера на улице. Вот тебе и Николас Кроог! Чем дальше, тем непонятней. Но главное — шестидневный марш-бросок через всю Европу был не напрасен! Опередил, догнал, перехватил! Теперь будет что шефу предъявить. Только бы не упустить этого Круга. У тумбы дремал нанятый на весь день извозчик. Он совсем осовел от вынужденного безделья и очень страдал, что запросил с чудного барина всего пять рублей — за такую муку мученическую можно было и шесть взять. Увидев наконец-то появившегося седока, извозчик приосанился и подобрал вожжи, но Эраст Петрович и не взглянул в его сторону. Появился объект. Спустился по ступенькам, натянул синюю фуражку и направился к стоявшей неподалеку карете. Фандорин не спеша двинулся следом. У кареты объект остановился, снова сдернул фуражку и, поклонившись, протянул желтый пакет. Из окна высунулась мужская рука в белой перчатке, взяла пакет. Фандорин заспешил, чтобы успеть рассмотреть лицо неизвестного. И успел. В карете, рассматривая на свет сургучные печати, сидел рыжеволосый господин с пронзительными зелеными глазами и россыпью веснушек на бледном лице. Эраст Петрович сразу его признал — как же, мистер Джеральд Каннингем собственной персоной, блестящий педагог, друг сирот и правая рука леди Эстер. Получалось, что извозчик протомился зря, — адрес мистера Каннингема узнать нетрудно. Пока же было дело более срочное. Кондратия Кондратьевича ждал сюрприз: англичанин вернулся. Теперь он ужасно спешил. Подбежал к пункту приема телеграмм, просунул голову в самое окошко и стал диктовать Михал Николаичу что-то очень спешное. И Михал Николаич тоже как-то засуетился, заторопился, что вообще-то было на него мало похоже. Штукину стало любопытно. Он поднялся (благо, посетителей не было) и как бы прогуливаясь, отправился на другую сторону зала, к телеграфному аппарату. Остановился возле сосредоточенно работающего ключом Михал Николаича, немножко изогнулся и прочел наскоро накорябанное: «В Сыскное управление Московской полиции. Крайне срочное. Статскому советнику господину Бриллингу. Вернулся. Прошу немедля со мной связаться. Жду ответа у аппарата. Фандорин». Вон оно что, теперь понятно. Штукин взглянул на «англичанина» по-новому. Сыскной, значит. Разбойников ловим. Ну-ну. Агент пометался по залу минут десять, не больше, а Михал Николаич, оставшийся ждать у аппарата, уж подал ему знак рукой и потянул ленту ответной телеграммы. Кондратий Кондратьевич тут как тут — прямо с ленты прочел: «Г-ну Фандорину. Господин Бриллинг находится в СПб. Адрес: Катенинская, дом Сиверса. Дежурный чиновник Ломейко». Это сообщение почему-то несказанно обрадовало клетчатого. Он даже в ладоши хлопнул и спросил у заинтересованно наблюдавшего Штукина: — Катенинская улица это где? Далеко? — Никак нет-с, — учтиво ответил Кондратий Кондратьевич. — Тут очень удобно. Садитесь на маршрутную карету, выходите на углу Невского и Литейного, а далее… — Ничего, у меня извозчик, — не дослушал агент и, размахивая саквояжем, побежал к выходу.