— Je coupe![16] — Je passe.[17] — Второй абцуг. — Retournez la carte![18] — Однако, господа, прометано! — Шусточка убита! — и прочее. Больше всего толпились у того стола, где шла игра по-крупному, один на один. Метал сам хозяин, понтировал потный господин в модном, чрезвычайно узком сюртуке. Понтеру, видно, не везло — он покусывал губы, горячился, зато граф был само хладнокровие и лишь сахарно улыбался из-под черных усов, затягиваясь дымом из гнутого турецкого чубука. Холеные сильные пальцы в сверкающих перстнях ловко откидывали карты — одну направо, одну налево. Среди зрителей, скромно держась чуть сзади, находился черноволосый молодой человек с румяной, совсем не игроцкой физиономией. Опытному человеку сразу было видно, что юноша из хорошей семьи, на банк забрел впервые и всего здесь дичится. Несколько раз тертые господа с брильянтиновыми проборами предлагали ему «прометнуть карточку», но были разочарованы — ставил юноша исключительно по пятерочке и «заводиться» решительно не желал. Бывалый шпильмейстер Громов, которого знала вся играющая Москва, даже дал мальчишке «наживку» — проиграл ему сотню, но деньги пропали зря. Глаза у румяного не разгорелись и руки не задрожали. Клиент получался неперспективный, настоящий «хлюзда». А между тем Фандорин (ибо это, разумеется, был он) считал, что скользит по залу невидимой тенью, не обращая на себя ничьего внимания. Наскользил он пока, правда, немного. Один раз увидел, как очень почтенного вида господин потихоньку прибрал со стола золотой полуимпериал и с большим достоинством отошел в сторонку. Двое офицериков громким шепотом ссорились в коридоре, но Эраст Петрович ничего из их разговора не понял: драгунский поручик горячо уверял, что он не какой-нибудь юлальщик и с друзьями арапа не заправляет, а гусарский корнет пенял ему каким-то «зихером». Зуров, подле которого Фандорин нет-нет, да и оказывался, явно чувствовал себя в этом обществе как рыба в воде, да и, пожалуй, не просто рыба, а главная рыбина. Одного его слова было достаточно, чтобы в зародыше подавить намечающийся скандал, а один раз по жесту хозяина двое молодцов-лакеев взяли под локти не желавшего успокоиться крикуна и в два счета вынесли за дверь. Эраста Петровича граф решительно не узнавал, хотя несколько раз Фандорин ловил на себе его быстрый, недобрый взгляд. — Пятый, сударь мой, — объявил Зуров, и это сообщение почему-то до крайности разволновало понтера. — Загибаю утку! — дрогнувшим голосом выкрикнул он и загнул на своей карте два угла. Среди зрителей прошел шепоток, а потный, откинув со лба прядь волос, бросил на стол целый ворох радужных бумажек. — Что такое «утка»? — застенчиво спросил Эраст Петрович вполголоса у красноносого старичка, показавшегося ему самым безобидным. — Сие означает учетверение ставки, — охотно пояснил сосед. — Желают на последнем абцуге полный реванш взять. Граф равнодушно выпустил облачко дыма и открыл направо короля, налево шестерку. Понтер показал червового туза. Зуров кивнул и тут же метнул черного туза направо, красного короля налево. Фандорин слышал, как кто-то восхищенно шепнул: — Ювелир! На потного господина было жалко смотреть. Он проводил взглядом груду ассигнаций, перекочевавших под локоть к графу, и робко спросил: — Не угодно ли под должок? — Не угодно, — лениво ответил Зуров. — Кто еще желает, господа? Неожиданно взгляд его остановился на Эрасте Петровиче. — Мы, кажется, встречались? — с неприятной улыбкой спросил хозяин. — Господин Федорин, если не ошибаюсь? — Фандорин, — поправил Эраст Петрович, мучительно краснея. — Пардон. Что же вы все лорнируете? У нас тут не театр. Пришли — так играйте. Милости прошу. — Он показал на освободившийся стул. — Выберите колоды сам, — прошелестел Фандорину на ухо добрый старичок. Эраст Петрович сел и, следуя инструкции, весьма решительно сказал: — Только уж позвольте, ваше сиятельство, мне самому банк держать. На правах новичка. А колоды я бы предпочел… вон ту и вот ту. — И он взял с подноса нераспечатанных колод две самые нижние. Зуров улыбнулся еще неприятнее: — Что ж, господин новичок, условие принято, но только уговор: банк сорву — не убегать. Дайте уж и мне потом метнуть. Ну-с, какой куш? Фандорин замялся, решительность покинула его столь же внезапно, как и посетила. — Сто рублей? — робко спросил он. — Шутите? Здесь вам не трактир. — Хорошо, триста. — И Эраст Петрович положил на стол все свои деньги, включая и выигранную ранее сотню. — Le jeu n'en vaut pas la chandelle,[19] — пожал плечами граф. — Ну да для начала сойдет. Он вынул из своей колоды карту, небрежно бросил на нее три сотенных бумажки. — Иду на весь. «Лоб» направо, вспомнил Эраст Петрович и аккуратно положил направо даму с красными сердечками, а налево — пиковую семерку. Ипполит Александрович двумя пальцами перевернул свою карту и слегка поморщился. То была бубновая дама. — Ай да новичок, — присвистнул кто-то. — Ловко даму причесал. Фандорин неловко перемешал колоду. — На весь, — насмешливо сказал граф, кидая на стол шесть ассигнаций. — Эх, не лезь на рожон — не будешь поражен. Как карта налево-то называлась? — не мог вспомнить Эраст Петрович. Вот эта «лоб», а вторая… черт. Неудобно. А ну как спросит? Подглядывать в шпаргалку было несолидно. — Браво! — зашумели зрители. — Граф, c'est un jeu interessant,[20] не находите? Эраст Петрович увидел, что снова выиграл. — Извольте-ка не французить! Что, право, за дурацкая привычка втыкать в русскую речь по пол французской фразки, — с раздражением оглянулся Зуров на говорившего, хотя сам то и дело вставлял французские обороты. — Сдавайте, Фандорин, сдавайте. Карта не лошадь, к утру повезет. На весь. Направо — валет, это «лоб», налево — восьмерка, это… У Ипполита Александровича вскрылась десятка. Фандорин убил ее с четвертого захода. Стол уже обступили со всех сторон, и успех Эраста Петровича был оценен по заслугам. — Фандорин, Фандорин, — рассеянно бормотал Ипполит Александрович, барабаня пальцами по колоде. Наконец вынул карту, отсчитал две тысячи четыреста. Шестерка пик легла под «лоб» с первого же абцуга. — Да что за фамилия такая! — воскликнул граф, свирепея. — Фандорин! Из греков, что ли? Фандораки, Фандоропуло! — Почему из греков? — обиделся Эраст Петрович, в памяти которого еще были живы издевательства шалопаев-одноклассников над его древней фамилией (гимназическая кличка Эраста Петровича была «Фундук»). — Наш род, граф, такой же русский, как и ваш. Фандорины еще Алексею Михайловичу служили. — Как же-с, — оживился давешний красноносый старичок, доброжелатель Эраста Петровича. — При Екатерине Великой был один Фандорин, любопытнейшие записки оставил. — Записки, записки, сегодня я в риске, — хмуро срифмовал Зуров, сложив целый холмик из купюр. — На весь банк! Мечите карту, черт бы вас побрал! — Le dernier coup, messieurs![21] — пронеслось в толпе. Все жадно смотрели на две равновеликие кучи мятых кредиток: одна лежала перед банкометом, вторая перед понтером. В полнейшей тишине Фандорин вскрыл две свежие колоды, думая все о том же. Малинник? Лимонник? Направо туз, налево тоже туз. У Зурова король. Направо дама, налево десятка. Направо валет, налево дама (что все-таки старше — валет или дама?). Направо семерка, налево шестерка. — В затылок мне не сопеть! — яростно крикнул граф, от него отшатнулись. Направо восьмерка, налево девятка. Направо король, налево десятка. Король! Вокруг выли и хохотали. Ипполит Александрович сидел, словно остолбенев. Сонник! — вспомнил Эраст Петрович и обрадованно улыбнулся. Карта влево — это сонник. Странное какое название. Вдруг Зуров перегнулся через стол и стальными пальцами сдвинул губы Фандорина в трубочку. — Ухмыляться не сметь! Сорвали куш, так имейте воспитание вести себя цивильно! — бешеным голосом прошипел граф, придвинувшись вплотную. Его налитые кровью глаза были страшны. В следующий миг он толкнул Фандорина в подбородок, откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. — Граф, это уж чересчур! — воскликнул один из офицеров. — Я, кажется, не убегаю, — процедил Зуров, не сводя глаз с Фандорина. — Если кто чувствует себя уязвленным, готов соответствовать. Воцарилось поистине могильное молчание.