Когда наше посольство узнало об этом и потребовало у швейцарских властей выдачи его тела, они долго отпирались, а затем все же выдали труп, предварительно выпотрошив из него все внутренности, чтобы наши специалисты не смогли определить, каким образом из него выпустили дух. …Возможно, кому-то покажется, что в моем рассказе о гибели в страшных мучениях Рольфа и мужественного советского гражданина есть некоторая доля цинизма, но в свое оправдание должен заметить, что при описании подобных происшествий нужно быть всегда предельно точным и без лишних эмоций называть вещи своими именами. А в этом у меня есть определенный опыт! За несколько лет до описываемых событий в составе специальной группы экспертов мне довелось побывать в ангольском поселке Кассинга, где юаровская солдатня, внезапно высадившаяся с вертолетов, за каких-то полчаса зверски уничтожила больше семисот беженцев из Намибии. Я своими глазами видел горы изуродованных трупов женщин, стариков, малолетних детей. На моих глазах падали в обморок советские хирурги, работавшие в ангольских госпиталях, куда доставляли крестьян, буквально изрубленных на куски бандитами. Хирурги падали в обморок, а я должен был, не теряя самообладания и не давая воли своим чувствам, скрупулезно фиксировать каждый такой факт, каждую деталь этих преступлений, чтобы когда-нибудь можно было предъявить счет всем явным и тайным соучастникам этих массовых расправ над беззащитными людьми. Нет, после всего этого я не стал циником, я даже не ожесточился, несмотря на море виденной мной крови, просто во мне что-то навсегда оцепенело. И теперь, когда мне приходится вспоминать об этом, я только сатанею от мысли, что убийцы до сих пор не понесли заслуженного ими наказания… Глава 18 После просмотра записи этой передачи у нас не осталось никаких сомнений в том, что Рольф Хансен был убит. Впрочем, все увиденное и услышанное нами мало что добавило к нашим представлениям о методах работы западных секретных служб. У всех еще был свеж в памяти другой похожий случай. …Десять лет нас водил за нос, и притом весьма успешно, один американец, техник по профессии, работавший в секретной научно-исследовательской лаборатории. Он установил с нами контакт по заданию ЦРУ, о чем мы, естественно, не догадывались, и все это время снабжал нас «секретной» информацией о работах в области использования космоса в военных целях. Тогда еще не существовал термин «звездные войны», но речь шла как раз об этом. Он за большие деньги предавал нам действительно ценную информацию, хотя и строго дозированную, не всегда полную, в которой, как правило, отсутствовали важные, как говорится, ключевые элементы. Он объяснял это тем, что не всегда получает доступ ко всем материалам, хотя на самом деле это делалось для того, чтобы затруднить реализацию полученной от него информации и максимально сократить ущерб от его «деятельности». Но тем не менее его информация, как я уже сказал, представляла для нас большой интерес. Показательно: когда нам стало ясно, что вся эта затея была состряпана в ЦРУ, и мы организовали повторную экспертизу всех полученных от этого техника материалов, к которой привлекли наших крупнейших ученых и специалистов по космической технике, заключение вновь было однозначным: информация действительно носит секретный характер, большая ее часть представляет интерес и дает полное представление о характере и уровне ведущихся в США разработок по созданию новейших образцов военной техники. Мы долго ломали голову, почему так случилось. По всему выходило, что ЦРУ сознательно пошло на передачу нам таких важных материалов. Подозревать американскую разведку в благотворительной деятельности у нас никогда не было оснований, намерения содействовать достижению паритета в области космических вооружений тоже как-то не просматривались, поэтому, анализируя это явление, мы пришли к двум возможным выводам. Первый заключался в том, что ЦРУ, видимо, преследовало какие-то ведомственные, несомненно, очень важные цели, и поэтому, несмотря на неизбежные издержки, допустило утечку секретной информации, в то время как оно было обязано ее охранять. Такой целью могли быть только выявление и вербовка советских разведчиков! Сделав такой вывод, мы еще раз проанализировали всю работу с этим американцем и пришли к не менее ошеломляющим выводам. Оказалось, что многие разрозненные факты, не имевшие, как нам думалось ранее, никакой связи с этим мероприятием, связаны с ним самым тесным образом. Дело в том, что мы никогда не встречались с техником на территории США, поскольку это было весьма опасно и могло привести к его провалу (кто знал, что это дело было с самого начала провалено?). Поэтому он время от времени выезжал в различные страны с более благоприятной для этого обстановкой, где и встречался с нашими сотрудниками. По этой причине за десять лет с ним пришлось встретиться многим нашим разведчикам, а с учетом того, что эти встречи проходили под контролем ЦРУ, все они были расшифрованы. В отношении шести разведчиков, безусловно, без участия техника, были осуществлены грубые провокации, еще несколько с большим шумом были выдворены, и все это было проделано таким образом, что у нас ни разу не возникла мысль, что виновником всех наших неприятностей являлся наш «друг». Такая игра, как говорится, «стоила свеч», и ради этого можно было, конечно, пожертвовать некоторыми секретными сведениями военного характера. Второй вывод был не менее интересным. Подставленный нам американец, по заключению всех, кому «посчастливилось» с ним работать, был наделен несомненными авантюристическими наклонностями. Собственно, таких людей и подбирают секретные службы для участия в подобных мероприятиях. Чего может достигнуть человек, не имеющий склонности к мистификациям и приключениям? Со временем техника, видимо, захватила новая жизнь, полная невероятных событий и, несомненно, намного более интересная, чем повседневная рутина научной лаборатории. Еще бы! Он разъезжал по всему миру, имел возможность щедро расходовать не свои, и притом немалые, деньги, поскольку он с одинаковым успехом «доил» не только нас, но и ЦРУ, «тайно» встречаться с сотрудниками советской разведки, играя роль нашего «друга», — и так продолжалось десять лет! Видимо, другой жизни он себе уже не представлял. Ради этого он, несмотря на зрелый возраст, упорно не заводил семью, пожертвовал своей служебной карьерой, потому что совмещать нормальную службу с продолжительными разъездами было, конечно, невозможно. Никакое ЦРУ никогда не сумело бы повысить его по службе — для этого потребовалось бы объяснить, за какие заслуги американская разведка проявляет такое участие в его судьбе. Но ничто не может продолжаться бесконечно всему когда-то приходит конец! Такой конец в этой «игре» мог наступить в том случае, если бы мы утратили к нему интерес. А утратить интерес мы могли, если бы он перестал передавать нам действительно секретную и актуальную информацию. И вот тут, видимо, возникло противоречие. С одной стороны, в ЦРУ не могли допустить утечки информации, которая, как любят выражаться американцы, наносила ущерб их национальным интересам, и поэтому старались, насколько возможно, ограничить ее объем и содержание, а с другой — их агент, руководствуясь личными, эгоистическими соображениями (ох уж эти «личные» соображения агентов!), весьма далекими от национальных интересов США, всячески стремился продлить свою «красивую жизнь» на «благо» двух разведок и ради этого был готов на все. А добиться своей цели он мог бы, только постоянно стимулируя наш интерес к сотрудничеству с ним. Как это сделать? Очень просто: нарушить полученные от ЦРУ инструкции и на свой страх и риск снабжать нас такими материалами, которые были нам нужны, то есть делать то, чего как раз и стремились не допустить его шефы! Вот почему и повторная экспертиза полученных от него материалов дала положительное заключение! Видимо, и в ЦРУ со временем стали все больше и больше приходить в недоумение: с какой это стати мы проявляем такую заинтересованность в продолжении работы с их агентом, бегаем за ним по всему миру, платим ему большие деньги за материалы, не представляющие в общем-то большой ценности (так они считали, объективно оценивая информацию, которую разрешили ему передавать)? И их одолели сомнения в его честности! А когда у разведки появляются такие сомнения, она делает все, чтобы их перепроверить. У американцев для этого есть один довольно эффективный способ: они посадили своего морально нечистоплотного агента на «детектор лжи» и вытряхнули из него все его «соображения», которыми он руководствовался, обманывая обе разведки. Безусловно, после такой проверки участь незадачливого техника была решена. Однажды он не приехал на очередную обусловленную встречу, а вскоре мы узнали, что он «погиб в автомобильной катастрофе». Так оборвался «жизненный путь» этого агента-двойника… Вот этот-то случай и наводил нас на мысль, что, возможно, и Рольфа заподозрили в «самодеятельности»: в нарушении полученных от руководства контрразведки, а другими словами, от американцев инструкций, за что он и был жестоко наказан. А может, его ни в чем и не заподозрили, а просто нашли козла отпущения, обвинили в двурушничестве и свалили на него вину за этот провал. Его несчастье состояло в том, что он оказался пешкой в большой политической игре, которой руководила такая могущественная и безжалостная организация, как Центральное разведывательное управление США, поэтому его шефы не смогли или не захотели его защитить. Впрочем, давая согласие на участие в этом деле, Рольф сам должен был знать, что по законам того общества, интересы которого он защищал, судьба людей, подобных ему, всегда предопределена заранее: в случае успеха их награждают последними, в случае неудачи с них первых снимут все, если потребуется, то и голову! Да и что могла значить его голова в той игре, которую вели сильные мира сего? С президентами расправлялись, как с нашкодившими мальчишками, что им какой-то старший инспектор?! …Вскоре из сообщений информационных агентств мы узнали, что возбужденное адвокатом Грюнфельдом дело против ЦРУ заглохло. От вдовы Рольфа просто откупились, и она отказалась от своего иска. Этого, конечно, следовало ожидать: хваленое западное правосудие еще не дошло до того, чтобы позволить какому-то адвокату выставить на всеобщее поругание людей, верой и правдой защищавших оплот буржуазной демократии, каким считаются Соединенные Штаты Америки. И все же провал этой операции имел для некоторых ее участников неблагоприятные последствия. Через какое-то время без лишнего шума отправили на пенсию Бодена и еще нескольких ответственных сотрудников контрразведки. А еще чуть позже нам стало известно, что Ричард Палмер был понижен в должности и направлен в Ливан, где все с большей силой разгоралась гражданская война. На несколько лет он выпал из нашего поля зрения, но ему все же удалось целым и невредимым выбраться из этой заварухи, и судьба снова свела меня с ним, но уже на другом континенте и при весьма необычных обстоятельствах. Как иногда случается в нашей профессии, на этот раз мы поменялись ролями, и вновь я оказался удачливее его. Но это уже совсем другая история, и, возможно, когда-нибудь я расскажу о ней, если наступит такое время. А может, и не наступит никогда. У каждой профессии свои законы, и основной закон профессии разведчика — необходимость хранить тайну. Вот и сейчас, по прошествии многих лет, данное мной обязательство не разглашать государственную тайну не позволяет мне рассказать, как был использован полученный мной от Палмера «Специальный мандат», из-за которого, собственно, и проводилась эта операция. Могу только сказать, что во многом благодаря этому документу нашему правительству удалось успешно провести крупную внешнеполитическую акцию, которая вызвала бурную и неоднозначную реакцию во всем мире. Относительно целесообразности и правомерности этой акции до сих пор высказываются противоречивые мнения, но речь не об этом: в тот момент наше правительство было, безусловно, убеждено в исторической необходимости ее проведения, а дело разведки — получить информацию о возможных ответных мерах со стороны правительств противостоящей политической и военной группировки. Когда эта акция обсуждалась в высших инстанциях, встал вопрос о реакции Соединенных Штатов, а возможно, даже их прямом вмешательстве в назревавшие события, что неизбежно привело бы к серьезной дестабилизации обстановки в регионе. В общем, мог разогреться кризис наподобие карибского. Дискуссия по этому вопросу проходила очень бурно, высказывались различные точки зрения, но большинство сходилось на том, что Соединенные Штаты обязательно вмешаются. И тогда председатель Комитета госбезопасности бросил короткую реплику: «Соединенные Штаты не вмешаются!» Он не сказал, на чем основана его уверенность, но председатель КГБ всегда знал, что говорил, и ему можно было верить. Эта реплика положила конец дискуссии, и решение было принято. А дело было в том, что приближались президентские выборы в США и президент баллотировался на второй срок. Надо сказать, что рейтинг его к этому времени заметно упал из-за крупных скандалов, в которых были замешаны сотрудники его администрации, и напротив, второй претендент на пост президента США приобретал все большую популярность, в том числе за счет умелого использования в предвыборной кампании критики в адрес своего соперника. В этой ситуации еще один скандал, тем более связанный непосредственно с самим президентом, положил бы конец его надеждам остаться в Белом доме. А в том, что такой скандал обязательно бы разразился, прибегни мы к использованию «Специального мандата», не было никаких сомнений. Надо иметь в виду, что каждое западное правительство во взаимоотношениях со своими собственными секретными службами придерживается тактики «правдоподобного отмежевания». Это означает, что в случае, если сведения о проведении секретными службами какой-либо тайной операции становятся достоянием общественности и могут вызвать неблагоприятный для правительства резонанс, оно делает вид, что знать ничего не знает об этом и ведать не ведает, а во всем виноваты безответственные сотрудники секретной службы, скрывшие от правительства свои намерения. Поэтому, когда шеф этого ведомства испрашивает (если такое случается!) у президента или главы правительства согласия на проведение той или иной акции, он обязательно оговаривает для правительства возможность остаться в стороне в случае ее провала. Подобная тактика наиболее наглядно просматривается в действиях американского правительства, которое всегда отмежевывается от тайных операций, проводимых Центральным разведывательным управлением. Так было с убийством Патриса Лумумбы, Сальвадора Альенде, Орландо Летельера, с организацией покушений на Фиделя Кастро и ряд других политических деятелей, с различными диверсиями, в результате которых погибли сотни людей. Так было и с делом «Иран-контрас», когда администрация Рейгана с невероятным упорством отвергала очевидные доказательства своей причастности к тайным поставкам оружия. Но в случае со мной такой номер не проходил, потому что президент США «наследил», как начинающий злоумышленник, оставив у нас в руках документ, неопровержимо уличавший его в причастности к акции против советского дипломата. Американцы могли сколько угодно доказывать, что я являюсь офицером КГБ, их никто не стал бы слушать потому что сам президент заверил своей подписью и личной печатью тот факт, что я не кто иной, как первый секретарь посольства СССР, то есть чиновник Министерства иностранных дел! А нарушение дипломатического иммунитета или, говоря другими словами, дипломатической неприкосновенности, а именно так в соответствии с международным правом квалифицируются любые провокации против официального представителя иностранной державы, да еще на территории чужой страны, во все времена считалось актом международного разбоя, то есть поступком, недостойным истинного джентльмена, коим непременно должен быть президент великой державы! Для полной ясности следует также добавить, что с нашей стороны вся эта затея выглядела исключительно как моя «частная инициатива», никак не компрометировавшая советское правительство: сначала задумал остаться на Западе, потом передумал, в конце концов, это мое личное дело, хочу — остаюсь, хочу — возвращаюсь в Москву, кому какое дело до моих намерений и при чем здесь советское правительство? Как видим, расклад получался явно не в пользу американского президента. Наверное, по этой причине, узнав, что конгресс принял законопроект о необходимости помешать Советскому Союзу в достижении его внешнеполитических целей, президент посчитал, что будет разумнее и полезнее для него на этот законопроект наложить свое «вето». Впрочем, когда я сказал об использовании перед проведением этой акции «Специального мандата», я, конечно, оговорился, за что и приношу свои извинения. Подобное выражение в данном случае просто неприменимо. Использование подразумевает какие-то намеки, угрозы и тому подобное, короче говоря, то, что в «приличном обществе» квалифицируется как шантаж. Ничего подобного не было и быть не могло: во взаимоотношениях между руководителями великих держав, даже в периоды жесткой конфронтации, такие номера, как говорится, не проходили. Если в «приличном обществе» за такие штучки вполне можно было получить по голове канделябром, то в международных отношениях это могло иметь еще более серьезные последствия. Если иметь в виду описываемый случай, то просто каждая из сторон знала, что такой документ существует и что другая сторона понимает, к каким последствиям может привести эта «бомба замедленного действия» под президентским креслом, если она взорвется. А раз понимает, то и будет поступать в соответствии с этим пониманием. Вот и весь трюк! Самое интересное в этой истории в том, что уже после проведения акции президент все равно потерпел поражение на выборах и документ потерял свою взрывную силу. Но это уже не имело никакого значения: дело было сделано! После смены президента США руководство разведки разрешило мне снять ксерокопию с документа. Я поместил ее в рамочку и повесил в своем служебном кабинете, чтобы она всегда была у меня перед глазами. Там она и висела до самого моего выхода в отставку. Кто-то может расценить это как мелкое тщеславие, но мне доставляло огромное удовольствие постоянно иметь перед глазами автограф президента Соединенных Штатов. В нашей профессии не так много житейских радостей, и далеко не всегда после успешно проведенного мероприятия полученное поощрение компенсировало наши физические и моральные издержки. Так было и в этом случае, тем более что и награждать меня было в общем-то не за что. В конце концов, я первый был виноват в том, что попал в сложную ситуацию, поставив свою службу на грань крупного провала, и, надо честно признать, только «спортивное счастье», как любят говорить в подобных случаях журналисты, пишущие о спорте, помогло избежать крупных неприятностей. На этот раз повезло нам! Этот документ имеет для меня особую ценность еще и потому, что я единственный разведчик, который удостоился такой чести. Не думаю, что когда-нибудь один из президентов Соединенных Штатов еще раз согласится подписать такой документ. Хотя кто знает? Президенты тоже живые люди, они тоже иногда совершают опрометчивые поступки. А подлинник «Специального мандата» находится в музее внешней разведки среди других, не менее примечательных экспонатов. Каждый из них заслуживает отдельного рассказа, но об этом лучше пусть поведают те, кто больше осведомлен…