Цеп забился кровью и ошмётками кожи так сильно, что превратился в прямую, плохо гнущуюся палку. – Руби! Руби! Руки онемели, перестав посылать сигналы мозгу, – словно они обрели свою жизнь, решили отделиться и теперь двигались по своей воле. Но воля эта ничем не отличалась от их предыдущего занятия: причинять людям боль. – Работай! Полынь замахнулась снова, но резко остановилась и заморгала. В тоннеле перед ней никого не было. Внутренности горели огнём и шевелились; как будто они расплавились, стекли в низ живота и теперь толкались вязкой лавой при каждом шаге. От бесконечной ходьбы по тоннелям ноги ощущались раздувшимися горячими брёвнами. Полынь уставилась на свои голые ступни, удивляясь, что они выглядят нормальными. Может быть, больше крови, чем обычно, но не более. Хотелось вырвать из какого-нибудь свободного места пару костей и вдолбить их в плюсну, чтобы создать твёрдые, неутомимые копыта. Вместо этого Полынь зажмурилась и потёрла лоб. Время как будто утратило всякий смысл. Оно всё ещё существовало физически – испарялось с тела горячим потом, капало секундами крови из свежих ран, шло рядом с Полынью по тесным коридорам, отсчитывая расстояния, – но его ход утратил свою власть над разумом. А вместе со временем в голове остановились и мысли. – Зачем я это делаю?.. – в сотый раз проговорила Полынь пересохшим горлом. – Я не обязана… Ноги сами понесли её вперёд. Их подгонял невыносимый зуд, засевший в разуме, неутолимая жажда, желание, обжигающее огнём, который никак не удавалось потушить, – ведь нельзя удовлетворить желание того, чего ты не помнишь. Эта страсть подхлёстывала Полынь, словно невидимый надсмотрщик, такой же жестокий и неутомимый, как она сама. Единственным способом хоть на мгновение облегчить эту боль было только причинение боли другим. Впереди показалась сгорбленная тень очередного работника – кажется, на этот раз настоящего. Полынь невольно ускорила шаг в предвкушении краткого мига свободы от терзаний. – Руби! – она занесла над головой уже негнущийся, шишковатый цеп, но тут же остановилась. Это он. Худая спина, прорывающая кожу шипами позвонков. Рука, изломанная и согнутая в уродливую костяную кирку. Вторая рука – тонкое запястье, длинные и хрупкие пальцы. Она помнила прикосновение этих пальцев. Лицо. Теперь измождённое, с опустевшим взглядом, покрытое дорожками слёз, пота и крови. Волосы, когда-то длинные, закрывавшие глаза растрёпанной чёлкой, теперь сбились в колтуны и сосульки. Полынь безотчётно провела рукой по своей голове, словно поправляя несуществующую причёску. Как она сама выглядит со стороны? Кем кажется для него? Страдания уже наложили свой отпечаток на него, исказив плоть, – но сомнений нет. Это тот человек, который ей так нужен. Тот, кто отправил её сюда. Осталось вспомнить всё остальное. – Как тебя зовут?.. – осторожно спросила Полынь. Он затрясся всем телом, но так и не осмелился ответить; рука-кирка снова и снова вонзалась в плоть стены – неумело и слабо, иногда отскакивая от упругой мышцы обратно и ударяя его в тело обухом. – Остановись, – нетерпеливо сказала Полынь; волна гнева не заставила себя ждать, поднимаясь жаром по телу. – Можешь не работать. Говори. – Я… – он замотал головой и плотно сжал губы. – Говори, или я выну все мелкие косточки из твоей оставшейся руки. Одну за одной. И заберу их себе. – Я Глупый… Старший Смены зовёт меня Глупым. – Очень подходящее имя. Посмотри на меня. – Н-не… – Посмотри на меня! Полынь схватила Глупого за уши и развернула к себе. Поначалу его глаза бегали во все стороны, отчаянно пытаясь глядеть куда угодно, но только не прямо; но вскоре они наполнились страхом и широко распахнулись, уставившись прямо на неё. – Ты помнишь меня? – спросила Полынь, с удивлением ощущая, как её сердце замерло в ожидании ответа. Глупый слепо пялился на неё, окончательно потеряв разум от паники. Но постепенно туман страха в его глазах рассеялся – он пристально уставился на Полынь, жадно разглядывая каждую деталь её лица. – Ну? – Полынь слегка крутанула его уши, чтобы простимулировать интерес Глупого к разговору. – Ай! Я… Ты… – Говори же! – Мы, – с внезапной уверенностью сказал он, – там были мы. И ты, и я. Вместе. – Да-да, мы были в Граде, мы все пришли оттуда, назови моё имя! Помнишь ли ты, что ты сделал?! Глаза Глупого вдруг наполнились слезами. Он схватился сохранившейся рукой за её предплечье и затрясся: – Прости! Прости меня!.. – За что? Что ты сделал?! – Я не помню!.. Не помню… Уши в руках Полыни стали скользкими от пота и крови; Глупый вывернулся из хватки и упал на пол, скорчившись и подогнув колени к животу. Полынь разочарованно скрипнула зубами: – В таком состоянии от тебя нет никакого толку. Она нахмурилась и присела на пол рядом с лежащим Глупым. Нетерпеливую радость, разгоревшуюся на мгновение в сердце, накрыло смутное облако разочарования. Человек, которого она искала с такой жадностью, лежал прямо перед ней – но без связанной с ним памяти это был просто кусок мяса. Мстить ему – всё равно что мстить ближайшей стене, стегая её плетью. Она получила то, что хотела, но от этого захотела только большего. Но всё же… Его лицо, один тот факт, что он рядом, что он жив – всё это странным образом успокаивало. Горящее ядро гнева, застрявшее где-то над бровями, за лобной костью черепа, словно заливал поток прохладной воды, принося краткое облегчение. – Так вот почему тот дурак так хотел холодной воды… – пробормотала Полынь. – Что? Глупый шмыгнул носом и уселся; кажется, он успокоился. – Неважно. Что ещё ты помнишь? Как ты попал сюда? – Я… Он уставился на свою пятипалую руку, сгибая и разгибая пальцы. – Я выполнил важное задание. И в награду попросил увидеться с тобой. Полынь подняла голову и огляделась по сторонам; хмыкнула и сказала: – Вот и увиделся. Ну ты и глупый. – Угу. – Искал меня, значит, да?.. – Угу. – А я искала тебя. – Правда? – Искала, чтобы порвать на мелкие кусочки. – А. А-а… – Но теперь я уже и сама не знаю. Чтобы оторвать тебе голову, нужно сначала вспомнить, зачем и почему. – Л-ладно. Полынь протянула руку и жестоко ущипнула его за бок. – Так что не смей превращаться в овоща, слышишь? Думай слова. Каждое слово к чему-то крепится. Чем больше вспомнишь слов, тем больше вспомнишь вещей. – Понятно… – И говори! Используй слова. Что не используется, то стирается и отмирает безвозвратно. Когда отомрёт всё, ты превратишься в овоща, и тогда тебя сожрут. Не вздумай сбежать от меня таким способом. Глупый передёрнулся и закивал головой так сильно, что клацнул зубами. Полынь снова вздохнула. В его голове осталось ещё меньше слов, чем в шипастом черепе Нормы. Но они вернутся. Обязательно вернутся. И она знает способ, как придать им болезненной, мучительной мотивации.