Гален крутанулся на стуле к терминалу; ножки издали душераздирающий скрежет. Похоже, пока меня не было, он успел смириться с отсутствием колёс и теперь в своей характерной манере просто игнорировал неудобный факт, навязывая креслу свою волю. – Я не люблю глупых людей, – заявил он. – Знаешь, как глупые люди представляют себе умных? – Это очередной вопрос, над которым я должен подумать и сам прийти к какому-то поучительному выводу? – Нет. Но я рад, что ты вдруг обрёл некоторую дерзость. Ты порадовал меня уже два раза за одно утро. Ещё один раз, и ты получишь купон на бесплатное печенье. – Дерзость?.. Прости… Я просто… – Всё, печенье отменяется. Гален хлопнул себя по коленям, словно собрался пуститься в пляс: – Так вот! Глупые люди. Они представляют себе, как в голове умных людей крутятся схемы, невероятные конструкции, длинные цепочки рассуждений и сложные слова, какие-то четырёхмерные абстракции, основанные на мельчайших подробностях, которые обычным людям не видны или не запомнились. – Угу. – У тебя в голове крутятся невероятные конструкции из четырёхмерных абстракций, верно? – Н-нет. Зачем они мне? – Но как же ты тогда работаешь? – Я просто сажусь в кресло и думаю. «В единственное кресло в этом кабинете, кстати», – подумал я, переминаясь с ноги на ногу. Болящие икры подёргивались, словно тоже обрели некоторую дерзость и решили жить отдельно от хозяина. – Ду-умаешь… – протянул Гален. – Есть такая поговорка. Человек становится мастером в том, что он делает. – Тогда все в Столпе должны быть настоящими специалистами… – Очень смело с твоей стороны предполагать, что хоть кто-то в этом здании что-то делает. – Ха-ха. Ха… Это ведь шутка, верно? – Мыслить энергетически невыгодно. Мозг требует на свою деятельность энергетические гранты, а тело очень не любит эти гранты выписывать. В отличие от Министерства, у тела очень жёсткий бюджет и ещё более жёсткий аудит. – И как это связано со мной? – Ты имеешь дурную привычку думать. Дурную, потому что не умеешь останавливаться. Когда тебе не к чему приложить ум, ты заболеваешь и начинаешь думать лишнее, жуёшь и жуёшь уже пережёванные мысли, не в силах их отпустить. Растрачиваешь бюджет тела. Я задумался, к чему он ведёт, но тут же насмешливо фыркнул, осознав, что думаю лишнее прямо сейчас. Если Гален к чему-то и ведёт, то он это неизбежно скажет сам. – Поэтому и нужны мы, начальники, – Гален заметил мою усмешку и улыбнулся в ответ. – Мы нужны, чтобы использовать тебя. – Звучит не очень приятно. – Это был ответ на вопрос «почему». Он встал и ткнул пальцем мне в грудь: – Ты моя счётная машина. Пора тебя использовать. Пошли. Я вздохнул и с тоской посмотрел на кресло. Пусть у него и нет подлокотников, но сегодня оно выглядело особенно удобным. Коридор пуст. Все исправные детали разместились по своим позициям в кабинетах. Разные лица – угрюмые, недовольные, спокойные и равнодушные – уставились в мерцающие экраны. Кто-то щедро растрачивает бюджет тела на размышления; кто-то бессмысленно теребит клавиатуру, имитируя деятельность для систем проверки производительности. Интересно, кто из них в конечном счёте поступает мудрее. Гален вышел в холл, но прошёл мимо лестничных пролётов. Он двигался дальше и дальше по коридору, пока не упёрся в очередную безликую дверь – одну из десятков; отойди на пару шагов назад, и ты не сможешь выделить её из остальных. Щелчок замка, скрип засова, и дверь открыла взгляду ещё одну лестницу – тёмную, узкую… Ведущую только вниз. – Мы спускаемся? – с недоумением спросил я. – Но ты же сказал, что меня повысили. – Иногда иерархии переворачиваются с ног на голову, – с этими словами Гален принялся шагать по ступеням, крепко держась за перила. Я тоже попытался взяться за поручень, но тут же отдёрнул руку. На пальцах остались пятна ржавчины. – Что это значит? – Это значит, что твоё повышение немного… неофициальное. – Немного? – Совсем чуть-чуть неофициальное. – Отлично. Просто отлично. Гален остановился и повернулся ко мне. В полутьме его лицо было едва различимо – просто чёрный абрис на фоне серых стен. – Джоз, ты помнишь наш разговор, верно? Силуэт передо мной даже не шевельнулся, но напряжение в голосе Галена звучало натянутым канатом – того и гляди, он лопнет, и кто-то полетит вниз, бесшумно и необратимо. По спине неторопливо поползли капли пота, смывая утреннюю самоуверенность. Я тихо спросил: – Разговор? – Ты же не забыл, верно? Твоя научная работа. – Я… Забыл. Конечно же, я забыл. Свидания с Полианной, регулярная зарплата, которой хватает на всё, смерть Джейми и странные идеи сестры… У мозга тоже есть свой бюджет. Волнения о ресурсах Города были выписаны из сметы, как слишком расходные. – Я не забыл. – Хорошо. Потому что сегодня мне нужен тот Кавиани. Тот нервный, напуганный Кавиани, который совершенно случайно узнал, что Город живёт на кредиты, и совершенно непонятно, кто эти кредиты выдал. Тот Кавиани, который понимал, что эта информация может привести в Храм Нежной Смерти. – Да… Да, я тут. Я помню. Успокоившись, Гален отвернулся и продолжил спуск. Я выдохнул и последовал за ним, крепко хватаясь за перила. Теперь ржавчина волновала меня меньше всего. К счастью, спускаться пришлось недолго. Через несколько этажей Гален упёрся в очередную дверь; но на этот раз спутать её с другими было невозможно. Стальная створа на огромных петлях выпирала из стены, словно в подвале Министерства Социального Метаболизма всё-таки была тайная сокровищница. Гален поскрипел ключом в очередном замке, повернул ручку и с усилием потащил дверь на себя – та с тихим чмоканием резиновых прокладок отпустила косяк. Мне в лицо ударил неожиданно сухой и колючий ветер, который принёс с собой странный горьковатый запах. – Положительное давление, – Гален словно ответил на чей-то незаданный вопрос. – Чтобы атмосфера снаружи не проникала внутрь. – Но зачем? – Если честно, я и сам не знаю. Это помещение тут было ещё до меня. Я нашёл его и начал использовать для… Впрочем, сейчас сам всё увидишь. С этими словами он щёлкнул выключателем. Люминолампы медленно наполнялись зелёным свечением, которое начало расползаться по залу, отодвигая темноту всё дальше и дальше. Из-под этого тёмного одеяла появились странные механизмы: множество шестерёнок и колёс самых разных размеров скреплялись в единое целое длинными цепями без видимого порядка или смысла. Темнота рассеялась почти полностью, но увидеть всю комнату я так и не смог – противоположная стена скрывалась вдали, напомнив простор недавно посещённого парка. Вслед за стеной уходила вдаль и чудовищная мешанина шестерёнок: ряд за рядом, слой за слоем. Сотни, тысячи деталей. Я обратился было к Галену, но тут же повернулся обратно к структуре – глаз зацепился за что-то… Что-то необычное. Порядок в механическом хаосе. Мозг привычно выделил паттерн, отмечая закономерности. Общая картина выглядела беспорядочной – но мелкие детали повторялись. Шестерёнки группировались в достаточно простые конструкции, связанные между собой цепями в определённом порядке. Эти группы объединялись в кластеры побольше; их уже было несколько видов, но эти виды располагались явно с каким-то умыслом. Я обвёл ближайшую группу из нескольких шестерёнок пальцем и спросил: – Что это? Что она делает? Гален поражённо уставился на меня; некоторое время он молча подбирал слова. – Стой здесь, я всё-таки схожу за купоном на бесплатное печенье, – проговорил он. – Как ты догад… Он прервался и вздохнул. После чего демонстративно покрутил одну из шестерёнок в группе. Из-под зубьев начала сочиться тёмная смазка; уже знакомый горьковатый запах тут же усилился. Шестерёнка легко крутилась в одну сторону, но отказывалась крутиться в другую. Гален с пыхтением дотянулся второй рукой до ближайшего колеса и крутанул его. Шестерёнка словно по волшебству сменила направление кручения. – Это, конечно же, логический вентиль, – сказал он, вытирая испачканную в смазке руку платком. – Ты сошёл с ума?.. Я попятился, уставившись на громоздящееся передо мной чудовище. Словно на картинке-узоре из детской книжки, на поверхности хаоса проступила скрытая суть. Ужасная правда.