Время тянулось медленно. Павел то и дело поднимался, принимался расхаживать вдоль скамьи. Он понимал, что испытывать волнение в такой ситуации нормально для обычного человека, но непозволительно для ассасина, а потому дал себе зарок научиться выжидать, терпеть, чтобы на следующей миссии быть более хладнокровным. Многому ещё предстояло научиться. Служить королеве – дело непростое. Но вот показались и они. Два мужика и одна тётка. Согбенные фигуры, опухшие лица. Алкаши шли так, словно их сил только и хватало на то, чтобы ноги переставлять. Они доковыляли до стола и вид трёх бутылок с пойлом вдохнул в них жизнь. Пропойцы загомонили, заулыбались. Павел поднялся со скамьи, вынул из кармана и включил телефон, а затем, тяжело дыша от переизбытка эмоций, приблизился к логову врагов и встал за стволом тополя. То, что они его заметят, он не опасался – им сейчас было не до взглядов по сторонам, всё их внимание приковал халявный алкоголь. Один из мужчин судорожно открутил крышку, разлил пойло по стаканчикам. Выпили дружно, с жадностью, после чего блаженно заулыбались, будто неожиданно обрели счастье. Женщина тут же разлила ещё по одной. Снимая эту попойку на телефон, Павел чётко осознал, что точка невозврата пройдена. Странное ощущение, словно в одночасье стал взрослей, матёрей. Это был жестокий, но, тем не менее, исключительный жизненный опыт. Он чувствовал полную власть над этими тремя бедолагами. Кто они для него? Всего лишь ничтожные юниты, которым он вынес смертный приговор. Безымянные, бездушные, убогие юниты. В компьютерных играх он таких уничтожил миллионы. Испытывать к ним жалость? Да никогда! Ассасины не знают жалости! А вот и ещё один утренний пропойца. Издалека увидев, что его товарищи вовсю бухают, он примчался к столу чуть ли не вприпрыжку. Вторую бутылку осушили столь же быстро, как и первую. Один из участников пьянки, основательно захмелев, принялся что-то оживлённо, но неразборчиво рассказывать. Остальные, слушая его, громко смеялись. Они, словно бы явились в своё логово абсолютно больными людьми, но теперь вдруг излечились, преобразились. Продолжая снимать всё на телефон, Павел даже усомнился в летальных свойствах содержимого бутылок. Ему пришло в голову, что годы беспробудных пьянок сделали этих людей невосприимчивыми к ядам. Возможно ли такое? Неужели миссия сорвалась? Но его опасения оказались напрасными, момент истины всё же наступил: один из алкашей упёрся руками в стол, что-то забормотал и завалился на землю. Двое собутыльников попытались его поднять, но и у них подкосились ноги. Они беспомощно ворочались среди палой листвы, а женщина, которая к удивлению Павла оказалась более стойкой, некоторое время глядела на них равнодушно, затем громко выругалась, налила себе ещё пойла и залпом осушила стаканчик. Павел был в восторге. Он наслаждался остротой момента так же, как эти алкаши до этого наслаждались халявной выпивкой. Его даже затрясло от возбуждения, лицо раскраснелось. Он не замечал ничего вокруг, весь мир для него сузился до небольшого участка парка, на котором ворочались в листве отравленные враги. Они подыхали, и это сделал он! Он! Человек, на деле доказавший, что отличается от кроликов-родителей. Женщина попыталась сесть на скамейку, но соскользнула и рухнула на землю. Вязаная шапка слетела с её головы, обнажив сальные с проседью волосы. Один из алкашей дёрнулся и изрыгнул из себя сгусток желчи на собственную куртку. Затем дёрнулся ещё раз, издал тихий стон и затих. Женщина приподнялась на локтях, заторможено повернула голову вправо, влево, и вдруг её взгляд словно какая-то сила притянула к стоявшему за тополем Павлу. Губы алкоголички шевелились, по подбородку стекала пенистая слюна. Павел оцепенел, затаив дыхание. Ему почудилось, что на него сейчас глядит сама смерть. Эти глаза… они были жуткими. Мутная пелена в них растворилась, уступив место космической тьме. Внутренний голос жалобно пропищал, что такого не может быть, это просто воображение разыгралось. Воображение? Павел сомневался. И почему он не мог оторвать взгляд от этих глаз? Почему не мог отвернуться? Его бросило в жар, в висках заломило, разумом овладела паника. Губы пожилой алкоголички скривились, образовав жуткую улыбку, в чертах лица появилось что-то звериное, дикое. Женщина напряглась, тяжело задышала и выкрикнула хриплый нервным голосом: – Стая ждёт тебя, мешок с костями! Ты наш! Некоторое время она глядела на Павла исподлобья, а потом распласталась на земле, вытянув в разные стороны руки, и больше не шевелилась. Откуда-то донёсся собачий вой. Павел встрепенулся и едва не обмочился. Он сглотнул скопившуюся во рту слюну, рассеянно поглядел на телефон, и только сейчас сообразил, что всё это время не прекращал снимать. Его мутило, в животе образовалась тяжесть, а мир вокруг стал каким-то смазанным в своих серых тонах. Сейчас парк казался Павлу невероятно мрачным, словно это и не городской парк вовсе, а территория мира мёртвых. Он вытер со лба испарину и поковылял прочь от логова алкашей. На быстрый шаг не было сил, глаза страшной женщины словно вытянули всю энергию. Добравшись до аллеи, Павел заметил неподалёку пожилого мужчину и крупную дворнягу. Собака, вскидывая голову, тоскливо выла, а мужчина глядел на неё с удивлением, будто впервые слышал вой своего питомца. Следуя к своему дому, Павел мысленно твердил, что предсмертная трансформация женщины ему померещилась. И её странные слова: «Стая ждёт тебя…» тоже были злой шуткой разума. Весь день он думал о том, что не мешало бы посмотреть запись на телефоне. Но не решался. А вечером, после мучительной внутренней борьбы, взял да удалил видеосвидетельство своего преступления. И сразу стало легче. Он в тысячный раз сказал себе, что сверхъестественный эпизод в парке – плод воображения, и теперь это внушение прозвучало в голове более уверенно. Если Агате понадобились месяцы, чтобы убедить себя, что в смерти Колюни нет ничего мистического, то Павлу хватило десяток часов. Его настроение значительно улучшилось, даже аппетит пробудился. После ужина, окончательно избавившись от тяжёлых мыслей, Павел с упоением принялся размышлять о том, как успешно справился с первой миссией. Настоящий ассасин. И никто его не вычислит. Никогда! Именно эта уверенность в собственной безнаказанности доставляла особое удовольствие. На следующий день в «Местных новостях» объявили, что суррогатной водкой насмерть отравились четыре человека. Власти прикрыли подпольный цех, в котором разливали нелегальный алкоголь, продукцию и технологическое оборудование арестовали, началось административное расследование. Павел ликовал, когда узнал об этом. Теперь он имел полное право называть себя борцом за справедливость. Защищать королеву и при этом оказывать миру услугу? О да, ему это очень, очень было по душе. Вот только по ночам Павлу теперь иногда снился один и тот же кошмар, в котором грязная алкоголичка с чёрными дырами вместо глаз снова и снова повторяла хриплым пропитым голосом: «Стая ждёт тебя, мешок с костями! Ты наш!» Глава шестая Глеб поджидал их возле подъезда. Он протянул Павлу руку и представился. Павел пожал её и осознал, что этот долговязый тип ему очень не нравится, в голову сразу же ворвался поток уничижительных эпитетов: «Враг! Мразь! Хитрожопый тощий ублюдок!..» Глеб же, совершенно беззлобно, мысленно назвал Павла «мелким очкариком», а вслух радушно произнёс: «Рад знакомству». – У тебя всё готово? – поинтересовалась Агата. Глеб кивнул, и они направились к остановке. В Павле наконец пробудилось запоздалое любопытство по поводу предстоящего дела, но от вопросов он решил воздержаться. Он гордился, что за последние месяцы научился сдержанности. Для него одно сейчас было важно: королева рядом. Идёт с ним бок о бок. И исходящее от неё разноцветное свечение сегодня было особенно чётким. А с долговязым Павел решил потом разобраться. Как? Он пока не знал, но не сомневался, что ближайшие дни посвятит построению плана по его ликвидации. Никто не должен стоять между рыцарем и королевой! И уж тем более, не этот несуразный выскочка. Новая акция? Давно пора. Служение королеве требовало постоянных действий, иначе утрачивалось самоуважение, и накрывала сонная апатия, а после уничтожения тех алкашей уже прошло несколько месяцев. Пора, пора просыпаться! На остановке какой-то парень взглянул на Агату, Павла и Глеба, и ухмыльнулся, видимо расценив эту троицу как образец нелепости. – Ну и что тебя так развеселило, мудак? – злобно спросила Агата, подступив к нему вплотную. Он стушевался и поднял руки в примирительном жесте. Весь его вид говорил: мне проблемы не нужны. Павел смотрел на Агату с восхищением, а Глеб, когда понял, что конфликт улажен, промолвил с лёгкой иронией: – Жёстко ты с ним. – Ну а чего он? – буркнула в ответ Агата. – А мы ведь втроём действительно забавно выглядим. – Знаю, – она покосилась на стоявшего чуть в стороне низенького щуплого Павла, потом демонстративно смерила взглядом высокого Глеба и впервые за многие месяцы от души засмеялась. Смех перешёл в неудержимый хохот, который поддержал Глеб. А Павел поглядывал на них сурово, ему не нравилось это весёлое единодушие. Он ревновал. Умеренная злость на долговязого сменилась ненавистью. Подъехал автобус. Агата, Глеб и Павел забрались в салон и через двадцать минут вышли на остановке за пределами города. С другой стороны шоссе, вдалеке за заснеженным полем, перемигивались огни деревни. Глеб, поёжившись, кивнул на чёрную стену хвойного леса за остановкой. – Нам туда. Он вытащил из спортивной сумки электрический фонарик, включил его, направил луч на уходящую в лес дорогу и посмотрел на своих спутников. – Минут через тридцать будем на месте. – Ну и чего мы ждём? – хмыкнула Агата. – Потопали. Она поправила свою новую шапку, к которой ещё не привыкла, и двинулась к лесу. Глеб и Павел, не медля, зашагали следом. Снег скрипел под ногами, зимний лес был безмятежен и мрачен. Глядя на дорогу перед собой, Агата думала о своём будущем. Она твёрдо решила всё в своей жизни изменить, и её удивляло, почему эта идея не пришла в голову раньше. Неужели, чтобы вырваться из замкнутого круга серого однообразия, нужно было всего лишь увидеть парящий в воздухе водяной шар? Сегодняшняя Агата плохо понимала и не слишком уважала себя вчерашнюю, ту, что окутала себя коконом безразличия. Она не могла припомнить, чтобы за последние годы в её жизни происходило что-то значимое. Ни большого горя, ни особой радости. Когда с утра просыпалась, с полным равнодушием сознавала, что этот день ничем не будет отличаться от сотен других. Какое-то жалкое существование, когда не хочется ничему учиться, потому что не видишь в этом смысла, ведь жизнь от этого не станет ярче. Прошлое, настоящее будущее – как одна ровная серая полоса, и даже не идёшь, а ковыляешь по этой полосе, успокаивая себя тем, что ты один из миллионов таких же ковыляющих, что всё это естественно и нормально. А яркая жизнь в телевизоре и на страницах книг кажется какой-то ложью, радостным спектаклем, что разыгрывается в иной вселенной. Балы в шикарных дворцах, огромный лайнер, плывущий в сторону заката по прекрасному океану, безумные карнавалы с танцами и фейерверками, голубые лагуны с пальмами – всё это лишь картинки на экране. Читала книги, смотрела фильмы, рисовала, но это было ничем иным, как неосознанное заполнение пустоты. И нет, поняла она вдруг, внутренний бунт начался, пожалуй, не с водного шара. Он зародился в ту секунду, когда она решила отвести пострадавшего в драке Глеба домой. Именно тогда упала первая костяшка домино, и теперь невыносимо хотелось, чтобы следующие костяшки падали и падали. Чтобы постоянно происходило что-то неожиданное. Такое, как это путешествие по лесной дороге в компании людей, которых она не слишком-то и знала. И не важно, получится ли вызвать этого Хранителя Тайн или нет, главное – костяшки продолжали падать. Агата взглянула на Павла. Само его присутствие здесь тоже было событием, которое вчерашняя Агата даже допустить не могла. Кто он? Тихий ботаник? Судя по виду, Паша-очкарик и мухи не обидит, но… Агате было не по себе от его покорности, и её настораживало, что он до сих пор не поинтересовался, куда они следуют. Это ведь не нормально. Нет, с ним явно что-то не так. Фонарик в руке Глеба высветил с правой стороны дороги останки ограды – ржавые столбы, рваные клочья сетки рабицы. А дальше, за еловым сухостоем, темнел силуэт здания. Когда приблизились к бывшему туберкулёзному диспансеру, Агата вспомнила слова Глеба про то, что это плохое место. Её восторженного приключенческого настроя поубавилось. Уж больно жутко выглядело здание, в котором когда-то в страшных мучениях погибло множество людей. Как гигантский, потрёпанный временем склеп. А эти окна… словно чёрные раззявленные рты, готовые поглотить всех и вся. Ох уж это богатое воображение – дар и проклятие в одном флаконе. Взгляд Агаты скользил по растрескавшимся стенам из жёлтого кирпича, по покорёженным водосточным трубам. Всеми силами стараясь подавить страх, она твердила себе, что это всего лишь пустое полуразрушенное здание. Таких тысячи в России, и тут нечего бояться. – Жутковато здесь, правда? – тихо, словно опасаясь потревожить дремлющие в здании тёмные силы, промолвил Глеб. Агата представила себе, как много лет назад пациенты этого заведения с тоской смотрели на то, как умирает осень за окнами. Отчего-то больницы у неё всегда ассоциировались с дождливой осенью, с увяданием. Она не стала строить из себя бесстрашную пофигистку: – Мрачное местечко. У меня мурашки по коже. Они одновременно посмотрели на Павла, ожидая, что и он поделится своим мнением. Но услышали лишь мертвенную тишину леса. – Ты хоть в курсе, зачем мы здесь? – спросил Глеб. У него возникло подозрение, что у этого мелкого очкарика не всё в порядке с головой. Какой-то он отстранённый, не живой. Будто манекен ходячий. Из какой пыльной витрины его вытащила Агата? Павел ответил на вопрос пожатием плеч. – Ты ему не рассказала? – Глеб перевёл взгляд на Агату. – И что, по-твоему, я должна была ему рассказать? – нервно усмехнулась она. – Ты сам-то понимаешь, как всё это безумно со стороны выглядит? Да и плевать теперь, если честно. Главное, мы все втроём здесь. Глеб задумчиво почесал щетинистую щёку, и всё же счёл правильным дать Павлу хоть какое-то объяснение, чтобы потом избежать его возможной неадекватной реакции на магическое заклинание: – Мы собираемся провести спиритический сеанс. Ты в курсе, что это такое? – он решил слукавить. Спиритический сеанс – тема понятная, не единожды обыгранная в фильмах. Ну, в самом деле, не рассказывать же сейчас этому странному парню про магические цепочки и вызов Хранителя Тайн? Агата права, без доказательств это будет выглядеть абсурдно. – В курсе, – ответил Павел. – Веришь в такие вещи? И снова пожатие плечами. Впрочем, такой ответ Глеба удовлетворил. Он решил, что очкарик решил присоединиться просто-напросто от скуки. Любопытно конечно, что его связывает с Агатой, но это Глеб решил выяснить позже. Возможно, завтра. А может, скоро вообще будет не до праздного любопытства, если визит в это ветхое здание окажется не напрасным. – Заканчивай с вопросами, – нетерпеливо посоветовала Агата. Её щёки пощипывало от лёгкого морозца. Она вспомнила про тот замечательный чай, которым сегодня её угощал Глеб, и подумала, что сейчас не отказалась бы от чашки горячего напитка. Глеб направил луч фонарика на дверной проём, рядом с которым на стене, очевидно головёшкой от костра, кто-то накарябал здоровенную корявую свастику и написал чуть выше: «Смерть черножопым!» – Очаровательно, – хмыкнул Глеб. Удивив его и Агату, Павел целеустремлённо поднялся по ступеням, которые время почти превратило в груду бетонных обломков, и зашёл в здание. Оглянулся, скользнул взглядом по Агате и уставился на Глеба, мол, чего медлишь, боишься? Стёкла его очков отражали свет фонаря, а потому они выглядели как нечто призрачное и инородное на фоне лица Павла. Глеб резко выдохнул и тоже зашёл в здание, а за ним последовала и Агата. Под ногами хрустело кирпичное крошево, в воздухе витал кисловатый запах былого пожара. Стены были покрыты копотью и изрисованы корявыми черепами, фаллосами, нацистскими символами. Агата представила себе свору малолетних говнюков, которые, вооружившись кусками мела, рисовали на стенах всю эту мерзость. И ведь не лень им было. Что ими двигало? Какой смысл в этой «наскальной» живописи? Взять хотя бы вон тот «шедевр», в котором с трудом угадывалась голая женщина. Кто-то ведь счёл для себя важным, чтобы потратить время и намалевать это в углу стены. А может, так этот человек подсознательно хотел оставить хоть какой-то след в своей никчёмной жизни? Глеб направил фонарь на стену слева. Там были изображены перевёрнутый крест и голова дьявола с большими рогами и комично высунутым раздвоенным языком. А между рогами проскакивала молния, в которой угадывались три стилизованные шестёрки. Как художница Агата оценила эти рисунки как вполне себе достойные. Тут явно постарался человек не бесталанный. С содроганием разглядывая голову дьявола, она подумала, что все эти художники забредали сюда не случайно. Их приводила какая-то злая сила, чтобы они сделали из этого здания тёмный нечестивый храм. Пошлые рисунки, сатанинские лики – явная пародия на светлые фрески церквей. Сейчас эта мысль не казалась Агате такой уж абсурдной. – Чувствуете, какая тут энергетика? – прошептал Глеб. Агате даже не пришлось прислушиваться к своим ощущениям: – Будто что-то давит на мозги, – заметила она с дрожью в голосе.